В осаждённом Сталинграде, в окружении оказывается дом «шесть дробь один». Командир дивизии запрашивает командира полка майора Берёзкина: не лучше ли отвести оттуда людей. Берёзкин советует этого не делать. Военная необходимость. При некоторой поддержке дом «шесть дробь два» сумеет ещё продержаться долгое время и расстроить темп немецкого наступления. Примерно так выносится смертный приговор всем, кто находится в доме. Судья Берёзкин в конце романа станет полковником и будет награжден за участие в обороне Сталинграда орденом Ленина. Такова суть любой войны. Командир принимает решение погубить своих подчиненных ради военной победы. Так надо. Сам остаётся в живых. Чаще всего. Возвращается домой с победой и почестями. Смотрит, дышит, ходит, ест, пьёт, любит жену и мать, растит детей и внуков, с печалью смотрит в небо на журавлиный клин, пишет мемуары, встречается с выжившими однополчанами и поминает геройски павших. Страна помнит их всех под стук шагов почётного караула у Могилы Неизвестного Солдата, но у Гроссмана они ещё пока ещё живы, хотя о судьбе своей уже догадываются.
Обороной осаждённого дома командует капитан артиллерист Греков, бывший управдом, который становится для солдат, отчаянно сражающихся с непрерывно наступающим неприятелем, кем-то вроде вершителя их судеб на оставшиеся несколько дней или недель пребывания в земном раю перед отправкой в вечность. Ненужный формализм в отношениях защитников дома уничтожен вражескими пулями, снарядами и бомбами. Вместе с неглубоко зарытыми телами убитых товарищей закопан страх. Пафосные слова «героизм», «отвага», «самоотверженность» кажутся жалкими и ноющими, а фамилии Анциферова, Батракова, Климова, Полякова, Коломейцева, Перфильева, Зубарева, Ченцова автор снабжает несколькими предложениями каждую, чтобы живой человек, занятый на странице своим делом, как бы невзначай оглянулся на меня, перед тем как погибнуть.
Оказавшись в осаждённом доме, как на эшафоте люди смело говорят о Ленине, репрессиях, коллективизации и о бедах, выпавших на долю крестьян. Антисоветчина и опьяняющее чувство свободы дышат мне в лицо со страниц книги. Ветер вольнодумства и анархии вместе с канонадой долетает до политотдела дивизии (Ченцов информирует, как настоящий коммунист), а там дивизионный комиссар озадачивается моральным разложением личного состава больше, чем обороной осаждённого дома. Его защитники должны умереть с именем Сталина и Партии в последнем выдохе.
Ночью политрук Сошкин с группой бойцов пробирается в дом «шесть дробь один» и передаёт осаждённым несколько ящиков с патронами и ручными гранатами. Вместе с боеприпасами в обречённый дом доставляют девушку-радистку с передатчиком. Так Гроссман начинает ещё одну небольшую повесть о войне в пёстрой панораме романа. Повесть с открытым концом. Её герои молодые люди – Сергей Шапошников и Катя Венгрова. Дафнис и Хлоя по-сталинградски. Так назвал их писатель.
Сергей – представитель большой семьи Шапошниковых, внук Александры Владимировны, племянник Людмилы, Маруси (уже погибла), Евгении, сын Дмитрия Шапошникова. Отец Сергея – враг народа Дмитрий Шапошников пропал в сталинских лагерях, и перо автора лишь вскользь зацепилось за его образ: в шестнадцать лет ушёл воевать против Колчака, пятизначный номер партбилета, большой начальник, международный вагон, нарзан, споры с женой, скоро Крым, зевота перед раскрытой книгой о похождениях античного плута, арест, ссылка. Мать Серёжи вскоре последовала за отцом, перед её образом авторское перо высохло от чернил, не оставив от бедной женщины даже кляксы. Умерла. Зато Сергей то и дело возникает на страницах романа ещё с первой части «За правое дело». Вот я встречаю его на празднике в Сталинградской квартире Александры Владимировны. Вот он уже в рядах ополченцев, идёт на марше в конце колонны, рядом с пожилым плотником Поляковым.
«Женщины, когда они проходили заводским районом через Скульптурный садик, качали головами и говорили:
- Они не дойдут до фронту – дед да малый мальчик.»
А вот я вижу инкогнито в эпизоде, когда он, не названный писателем, отделяется от пешей воинской колонны и подбегает к старухе за водой, протягивая аптечную бутылочку. Глаза пролетают по эпизоду, представляя пыльную дорогу, колонну усталых солдат, спешивших к Сталинграду, машину, представителя продотдела, водителя, старуху, бойца в каске, подпоясанного брезентовым пояском, и вдруг спотыкаюсь об описание его внешности: худое лицо с острым носом. Сергей! Как будто друга встретил. Мальчишка закрывает бутылочку пробкой, допивает воду из кружки и бежит назад к колонне.
«Представитель, ехавший в Сталинград за вином, сказал:
- Этого франта убьют скоро.
- Факт, - сказал водитель, - такие долго не воюют.»
В воображении возникает штампованная мысль – убьёт автор мальчишку и наградит посмертно орденом за геройскую смерть.
Книга – не кино, ни один даже очень внимательный читатель не смог бы узнать в молодом солдате, прибывшем в штаб 62-армии через прорытый ход из осаждённого дома «шесть дробь один» Сергея Шапошникова. Живой! Автор сам называет его по имени, продержав меня в неведении не более страницы, словно ткнув локтем в бок невнимательного читателя: сейчас будет интересно.
Останавливаю чтение и внимательно, как следопыт в поисках звериной тропы, листаю страницы назад. Одна, две, три…шесть. Вот она! Нашёл! Хлоя. Кроме патронов и гранат политрук Сошкин доставил в дом «шесть дробь один» девушку-радистку с передатчиком. Доставил. Как груз. Этим грузом оказалась Катя Венгрова. Большой рот с малокровными губами, растерянные, насмешливые и в то же время испуганные глаза, красивые ноги, боится. И вот уже бог и царь Греков потрошит её взглядом.
Катя из Москвы, где жила вдвоём с мамой в большой коммунальной квартире. Жили бедно. Зарплата матери – четыреста рублей минус подоходный и культурный налоги, государственный займ. Бедности посвящён один абзац. Отца арестовали в 37-м. К тому времени он уже расстался с Катиной мамой и женился снова. Однажды девочка нашла в шкафу его фотографию. Догадалась – отец. Прочитала надпись на обороте: «Лиде – я из дома бедных Азаров, полюбив, мы умираем молча». Странная, непонятная строчка, которая отпечаталась в памяти, как девиз, высеченный на камне. Перед уходом на фронт Катя повторяет эту фразу маме.
Убьют, - думаю я, хоть и не богатый, но сытый читатель, в 1989 году, знавший с детства вкус газированной воды, шоколадных конфет, носивший только новые вещи, купленные в магазине, ездивший на автобусе и в метро. Так что глаза Кати Венгровой, глядящие на меня со страниц книги, говорят мне с завистью: богач! А потом с насмешкой: не знаешь, кто такие азары, не знаешь!
Не знал. Интернета ведь тогда не было. Узнал нескоро. Через несколько лет, в магазине «Старая книга» листая томик Гейне. Зачем листал? Ведь я же не люблю стихов. И вдруг:
«Вечерком гулять ходила
Дочь султана молодая,
Каждый день она к фонтану
Шла, красою всех пленяя.
Каждый вечер ей навстречу
Приходил невольник юный,
Там, где воды шумно плещут,
Он стоял бледнее смерти, бледнее смерти.
Раз к нему княжна подходит,
Опуская очи, молвит:
«Ты скажи свое мне имя
И откуда ты явился!»
Отвечал он ей: «Зовусь Магометом я,
Из Йемена родом,
Я из дома бедных Азров,
Полюбив, мы умираем;
Я из дома бедных Азров.
Полюбив, мы умираем!»
Купил томик. Стоит на полке рядом c книгами Гроссмана и напоминает оттуда и о Кате и о тех, кто, полюбив, умирает.
Опять я наврал. Хотел сочинить историю покрасивее. Признаюсь. Было ещё желание вообразить старый патефон в антикварном магазине, из пыльной трубы которого вдруг зазвучал романс в исполнении Георгия Виноградова, но совесть замучила, стало стыдно, поэтому признаюсь. Никакого томика Гейне, я не покупал. Точнее купил, но не томик, а увесистый том под номером 72 из второй серии «Всемирная литература», восемьсот страниц, издательство «Художественная литература», Москва, 1971 год, 300000 экземпляров. На стихотворение наткнулся много позже, чем прочитал «Жизнь и судьба». Тоже вдруг:
«Каждый день в саду гуляла
Дочь прекрасная султана,
В час вечерний, в той аллее,
Где фонтан, белея, плещет.
Каждый день невольник юный
Ждал принцессу в той аллее,
Где фонтан, белея, плещет, -
Ждал и с каждым днём бледнел он.
Подойдя к нему однажды,
Госпожа спросила быстро:
«Отвечай мне, как зовёшься,
Кто ты и откуда родом?»
И ответил раб: «Зовусь я
Мохаммед. Моя отчизна –
Йемен. Я из рода Азров –
Тех, кто гибнет, если любит».
Перевод Вильгельма Левика.
Девиз Катиного отца всё равно всплыл в памяти. Тут уж я дал волю фантазии, предположив, что Сергей Шапошников тоже читал Гейне. Хотя, когда Катя впервые увидела Сергея, он держал на коленях книгу и читал вслух «Элегию» Пушкина. Потом был взрыв и сказочный туман, и сердце девушки задрожало от нелепой уверенности, что её ожидает счастье. Однако я упорно терзал в своём воображении версию, что девиз про Азаров послужил паролём для влюблённых. Мальчик прожил всю жизнь в интеллигентной семье и мог знать «Азра» наизусть. Уже был разрушен дом и погибли все, кто его защищали, а книга успокоилась на полке рядом с томом Гейне, только девиз никак не мог найти свободный уголок в захламлённом чулане моей памяти.
Время расставило всё по своим местам. Появился всёзнающий интернет, из которого я запросто, без всяких книг, узнал, что первый вариант стихотворения есть не что иное, как текст романса на музыку Антона Рубинштейна. А переводчик – некто П.Чайковский, его ученик! Выходит, Катин папа мог просто слышать этот романс по радио или в театре, а Сергей, вероятно, этого стихотворения и не знал. Он ведь даже «Пармский монастырь» не читал (сам признался Кате). Так что, «полюбив, мы умираем молча» так и остался красивым девизом с которым бедная московская девочка оказалась в осаждённом Сталинградском доме «шесть дробь один».
Появление женщины в камере смертников вызывает всеобщий ажиотаж. Бойцы обсуждают, кому достанется радистка. Всем ясно – Грекову. Бывший управдом и не скрывает своих намерений. А ещё всем ясно, что последний на кого Катя обратит внимание, будет Сергей Шапошников. Никто ведь не знает, что автор уже назначил его Дафнисом. Поэтому молодой миномётчик так торопится вырваться из тёплого штаба армии обратно в дом номер «шесть дробь один». Он вспоминает Грекова и представляет, как его Хлоя сидит беспомощная и ждёт своей судьбы.
« - Убью!» - подумал он, но неясно понимал, кого убьёт.
Куда уж ему, он ни разу не поцеловал девушки, а эти дьяволы опытны, конечно, обманут её, задурят».
Сергей уходит из тёплого штаба армии без разрешения и возвращается в дом «шесть дробь один». Не только к своей Хлое. Он не понимает, как можно было жить, не зная о Грекове, Коломейцеве, Полякове, о Климове, о Батракове, о бородатом Зубареве.
Катю уже называют супругой управдома. «Супруг» велел ей устроиться в одном из отсеков глубокого подвала.
« - Скоро немец пойдёт в наступление. Вряд ли кто из наших жильцов уцелеет. Клин немецкий в наш дом упёрся. …Зайду к тебе».
Катя думает о Шапошникове. Всё бы отдала, лишь бы увидеть его.
« - А если скажут: маму либо его?»
И вдруг она слышит, что в темноте к ней идёт человек.
« - Кто идёт?
- Это я, свой, - ответила темнота».
В Сталинградских руинах ласкал неумело
Волжский Дафнис московскую Хлою.
Гулко мины взрывались и пламя ревело,
Да и я волновался – не скрою.
В небе огни замерцавших Стожаров.
Ночь. Что же дальше? Гадаю.
Помню лишь, Хлоя из рода Азаров,
Тех, что любя, умирают.
Они засыпают на шинели, обнявшись, лежат так тихо и неподвижно, что спустившемуся в подвал Грекову, кажется, что оба умерли.
На рассвете Катя и Сергей стоят перед управдомом, переминаясь с ноги на ногу.
«Греков пошевелил широким ноздрями приплюснутого львиного носа, сказал:
- Вот что, Шапошников, ты сейчас проберёшься в штаб полка, я тебя откомандировываю.
Прекрасно, приветливо было всё вокруг, и Серёжа подумал: «Изгнание из рая, как крепостных разлучает», - и с мольбой и ненавистью посмотрел на Грекова.
Греков прищурился, вглядывался в лицо девушки и взгляд его казался Серёже отвратительным, безжалостным, наглым.
- Ну, вот и всё, - сказал Греков. – С тобой пойдёт радистка, что ей делать без передатчика, доведёшь её до штаба полка.
Он улыбнулся.
- А там уж вы свою дорогу сами найдёте, возьми бумажку, я написал на обоих одну, не люблю писанины. Ясно?
И вдруг Серёжа увидел, что смотрят на него прекрасные, человеческие, умные и грустные глаза, каких никогда он не видел в жизни».
(продолжение следует)