Сублимация насилия и погашение разрушительных импульсов были важным делом для обитателей тесного жилья в период, когда конфликт поколений, возникший как вздорная мода, перерос в норму бытовых взаимоотношений...
Читается, как титры к немому фильму, не правда ли? Но, кино в ту пору крутили со звуком, а публицисты к месту и не к месту цитировали шекспировское "шум и ярость". В оригинале там стоит "саунд" - вполне современный термин.
И музыкальное оформление клоунады и ужасов в звуковом кино играло едва ли не главную роль, поскольку реальность все чаще и чаще опережала и превосходила и то, и другое.
А полностью цитата звучит вот как:
«Жизнь — ускользающая тень, фигляр,
Который час кривляется на сцене
И навсегда смолкает; это — повесть,
Рассказанная дураком, где много
И шума и страстей, но смысла нет» (М. Лозинский).
Музыка была западной, а психика советской. А. О. Пинт, член корр. Академии педагогических наук СССР, в забытом пособии "Это вам, родители" деликатно уклончиво её крикливой, деликатно не используя два слова на три буквы - рок и поп.
Слушая песни на иностранных языках (от инглиша до венгерского с финским) на максимальной громкости, когда отдыхают старшие члены семьи, подросток конца 60-х провоцировал конфликт, готовый в его воображении завершиться смертоубийством, зная, что дело до этого не дойдет, и еще несколько лет его будут одевать, обувать и кормить бесплатно.
Хотя, на фоне постоянных сообщений из-за границы, картина резни прорисовывалась соблазнительно: заголовки таблоидов, дискуссии Зорина с Безугловым, проводящие неминуемую параллель между девчатами Мэнсона, гитлеризм пресловутых "болотных убийц"... Раздать бы еще милиционерам каскетки английских "бобби".
В криминальной драме по сценарию Леонида Аграновича "Обвиняются в убийстве" компания разношерстных подонков забивает до смерти хорошего парня под "Очи черные", которыми, в эстрадной обработке, исходит магнитофон на гулянке в одной из квартир с окнами во двор, где совершается это гнусное преступление.
Впрочем, "максимальная", по тогдашним понятиям, громкость была, как правило, не так велика, как это казалось юному провокатору и его домочадцам. Да и особо крикливых песен на тот момент в общем-то не было. Покрикивали, как правило, цветные вокалисты, в отношении которых соблюдалась негласная сегрегация. Долгожданным подарком для светлокожей аудитории стал альбом Slade Alive (искаж. "зарезано живьем"), от которого одинаково взвыли и полезли на стену и соседи и предки.
