Говорят, жизнь – штука полосатая, как зебра. На смену черной полосе, которая состоит из трудностей и испытаний, рано или поздно приходит белая. Тогда все само собой налаживается. Судьба, как будто дает передышку, позволяет решить накопившиеся проблемы. Только расслабляться не надо, потому что белая полоска через какое-то время опять станет черной.
Некоторым людям везет. Их жизнь – не зебра, а радуга, в которой есть и желтая полоса счастья, и красная, наполненная любовью, и зеленая – полное спокойствие и умиротворение. Иногда случается, что наступает синяя или фиолетовая полоса, человек немного поволнуется, но напряжется и вот, в его жизни снова все желто-красно-оранжевое.
А в жизни Веры Викторовны уже давно не было ни белых полос, ни уж тем более, цветных. Она у нее черно-серая. Почему-то женщина думала именно об этом, глядя на белый потолок больничной палаты. Последнее, что помнила Вера Викторовна до того, как попала в длинный тоннель, в конце которого виделся яркий свет, женщина, хлопавшая ее по лицу.
- Не отключайся, не закрывай глаза, - говорила незнакомка, а Вера Викторовна теряла сознание. Темнота. Вязкая, как гудрон, обволокла ее. Женщина понимала, сейчас эта черная жижа засосет ее и настанет конец. Он принесет облегчение, перенесет в другое место, где Вера превратится в бестелесное создание. Останется только ее душа, чистая, светлая, но такая израненная, покалеченная сменой черных и серых полос.
Тоннель. Вера ступила в него, хотела уже пойти на свет, чувствуя, что именно там ей станет легко и свободно. Вдруг в конце тоннеля появилась фигура в белом балахоне. Фигура подняла руку, громким, почти громовым голосом произнесла:
- Иди назад, еще не время тебе идти по этому коридору до конца!
Фигура в белом балахоне исчезла. Вера Павловна услышала другие голоса. Они звучали, как будто издалека, расплывались, отдавались эхом в ее голове.
- Она приходила в сознание?
- Нет.
- Странно, показатели постепенно приходят в норму, пора бы уже…
- Операция прошла успешно…
- Тебе повезло, что ты ее не угробил на операционном столе…
- Если бы вы правильно поставили диагноз, все пошло бы по наилучшему сценарию и не пришлось бы рисковать…
- Ты еще будешь учить меня! Без году неделю работаешь в нашей больнице…
Вера Павловна попыталась открыть глаза. Над ней склонился мужчина в белом халате. Она сфокусировала взгляд на его аккуратно постриженной бороде, потом перевела на глаза. Они были темными, обрамленными густыми ресницами, излучали тепло.
- Вы меня слышите? – спросил мужчина.
- Да, - с трудом вымолвила женщина. – Где я?
- Вы в больнице, вам сделали операцию, вы были в критическом состоянии, но сейчас уже все хорошо. Сейчас я позову медсестру, лежите, отдыхайте.
Мужчина исчез из поля зрения Веры Павловны. Нет, это был не тот человек в балахоне, который прогнал Веру из тоннеля, но очень походил на него. Женщина снова закрыла глаза. Через несколько минут она почувствовала прикосновения чьих-то рук. Открыв глаза, женщина увидела молодую девушку в бледно-розовой форме медсестры.
- Тише, тише, я только капельницу поставлю, - тихим, ласковым голосом проговорила она, вставляя шприц в катетер на руке Веры Викторовны. – Все хорошо, не переживайте. Теперь вы в больнице, здесь вам помогут.
- Спасибо, - еле вымолвила пациентка и провалилась в глубокий сон.
Черная полоса в жизни Верочки началась в день ее рождения. Молодую мамашу, лет шестнадцати от роду, привезли в роддом по скорой. Она орала, даже ругалась матом от боли.
- А-аа, вытащите его из меня! Мне больно, - кричала роженица.
- Чего орешь, - строго сказала акушерка, проверяя, достаточно ли раскрылась матка девушки. – Все рожают, и ты родишь, орать-то зачем. Весь роддом на уши уже подняла своими криками. Так, давай-ка потужимся…
- Все мужики – козлы, - орала роженица, не собираясь тужиться, она вообще похоже, ничего не соображала, находясь в состоянии алкогольного опьянения.
- Слушай, скажи спасибо, что мы тебя пьяную приняли. Давай, не ори, помоги мне, тужься, давай, - говорила акушерка громким, басовитым голосом.
Ей быстро поставили капельницу. Через минуту пошли сильные схватки. Не переставая орать, девушка родила ребенка. Младенца перехватила детский врач, куда-то унесла. Девочка родилась здоровой, восемь баллов по шкале Апгар.
- Нормальные мамаши не всегда с такими показателями детей на белый свет рожают, - качала головой акушерка, глядя на новорожденную девочку в кюветике, укутанную в пеленки. – А эта алкашка малолетняя, мало что нагуляла непонятно от кого, всю беременность шлялась, где попало, а девочка – ну чудо просто!
- И не говорите, - согласилась медсестричка. – И ведь лежит, глазенкам хлопает, не плачет почти совсем. Такая спокойненькая. А что с ней будет?
Акушерка подумала немного.
- Завтра, когда эта шалава малолетняя протрезвит, подсуну ей отказную, пускай подписывает и проваливает из роддома, - сказала она. – Анализов у нее нет, в женской консультации не наблюдалась, здесь мы у нее даже кровь взять перед родами не успели. А вдруг заразу нам какую занесет. Скандалов на весь город не хватало!
- Жалко девочку… - грустно произнесла медсестра.
- Не жалко, - грубо оборвала ее акушерка. – У нас очереди на усыновление и удочерение стоят. Пусть лучше ее чужие добрые люди воспитывают и растят, чем вот такая мать…
Нина и Виктор не могли родить ребенка. Все попытки заканчивались одним и тем же – одна полоска на тесте. Семейная пара даже решилась вступить в программу ЭКО. Нине сделали четыре подсадки, но все были неудачными. Она совсем извелась, измучилась от приема гормональных препаратов, ослабла физически и морально.
- Витя, почему Господь так несправедлив к нам, - заламывала женщина руки в отчаянии, - алкашки, наркоманки, одинокие мамаши без средств к существованию рожают детей, как котят. А у нас и дом полная чаша, и заработок хороший, а мы не можем подарить жизнь малышу?
Ответа у супруга не было. Он только успокаивал жену, гладил по волосам, прижимая к своей груди. Виктор очень хотел детей. Об этом они мечтали с первого дня семейной жизни. Он хорошо помнил, как на свадьбе гости кидали деньги в розовые и голубые ползунки, соревнуясь, девочка или мальчик наберут больше. Победили розовые штанишки, значит, первой у молодоженов родится девочка, ликовали гости.
Со временем муж получил от завода, где работали оба супруга, просторную, светлую трехкомнатную квартиру в новостройке. Они взялись ее обустраивать, стремились отхватить лучшую мебель, вставали в очередь на телевизор, холодильник, чешскую стенку. Все у них было, не было только малыша.
- Вон у Катьки из третьего подъезда, каждый год по ребенку, - не унималась супруга. – Бегают по двору без присмотра, одеты, как оборванцы, в октябре месяце резиновые сапоги на босу ногу…
Виктор смотрел в окно. Во дворе играли дети Катерины, о которой говорила жена. Они и правда, выглядели грязными, неопрятными, бродили по луже. За детьми никто не присматривал. Изредка кто-то из мамаш, сидящих на лавочке с колясками, окрикивали:
- А ну, отойдите от лужи, вода холодная, замерзнете и заболеете.
Впрочем, детей указания чужих теть не останавливали. У них были свои, незамысловатые развлечения. Уже темнело, на лавочках, качелях и в песочнице было пусто, а дети Катьки все еще были во дворе. Жена права, это очень несправедливо, что в их благополучной семье не будет детей, а у тех, кто живет на одно детское пособие, регулярно выпивает и рожает каждый год, семеро по лавкам. А ведь они с Ниной могли бы сделать счастливым какого-нибудь ребенка, от рождения обреченного нерадивой матерью на трудное существование без привычных детских радостей.
- Нина, - обнял жену за плечи Виктор, - давай возьмем ребенка из дома малютки.
- Я не смогу полюбить чужого ребенка, - тихо ответила жена.
- Сможешь, милая, сердце твое отогреется от понимания, какое счастье ты подарила брошенному малышу, от того, что смогла изменить его судьбу, написанную на роду.
Виктор уже не в первый раз заводил с женой разговоры об усыновлении или удочерении.
- Нам с тобой уже почти по сорок. Сейчас мы еще полны сил и можем воспитать ребенка, а пройдет еще пять-семь лет, и даже этот шанс упустим. Ну, ты представь, если мы промедлим и возьмем малыша позднее, к моменту, когда его надо будет вести в первый класс, нам с тобой будет за пятьдесят. Нас же другие родители будут считать бабушкой и дедушкой, а не мамой и папой. Да и ребенку нужны полные сил родители, которые могут его и на велосипеде научить кататься, и на море возить, и наперегонки бегать.
Нина задумалась. Погруженная в свои страдания, она почти не замечала, как мучается Виктор. Сейчас она понимала, как это эгоистично, но все равно жалела саму себя. Ведь это она, а не муж из года в год на гормонах, она убивает свое здоровье, а не Виктор. Это для нее слова «экстракорпоральное оплодотворение» стали чем-то большим, чем просто названием процедуры, которая должна осчастливить их семью.
Всю ночь Нина не могла сомкнуть глаз. Она думала о предложении мужа взять и воспитывать чужого малыша. Ее все больше охватывало отчаяние. Наверное, Нине было бы легче, если бы врачи поставили четкий диагноз и четко написали в ее амбулаторной карте – «бесплодие». Но они ей этого не говорили, анализы женщины были в норме, ни что не указывало на то, что она чем-то больна. «Виктор прав, ждать больше нельзя, иначе к старости останемся одни на белом свете», - наконец решила Нина.
