Люди тащили орудия на лямках, на руках. Колеса застревали в белом песке, люди спотыкались, падали и поднявшись, всё же выволакивали их оттуда. Они забыли счет времени, не видели убитых товарищей, не чувствовали голода, но жажду они чувствовали. Жажда была нестерпимой. Воду нельзя было сюда доставить, все подходы простреливались, а к колодцу не подойти.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали. И те, затаённые обиды, запертые в пыльных шкафах на западе, передаются с генами потомкам. Теперь они ищут реванша сегодня...
Статья опубликована в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 12 августа 1943 г., четверг:
На западном берегу Северного Донца
Сосновый лес покрывает некоторую часть нашего бывшего переднего края на берегу Северного Донца. Под соснами разноцветные домики с верандами, увитыми плющом и диким виноградом, — это дачи и дома отдыха здешней курортной местности. Дачи и дома пусты, с заколоченными дверями, с рваными снарядными пробоинами в стенах. В их палисадниках, ушедшими вперед войсками, оставлены окопы, ходы сообщения, пулеметные ячейки. Лес — в шапках дзотов. Многие из них крупной величины, с круговым обстрелом.
Несколько месяцев шли здесь горячие позиционные бои, и всё свидетельствует о том ожесточении, с которым они велись. Целые гектары выгоревшего соснового леса. Земля, вспаханная снарядами, взбороненная минами. Сваленные деревья с пулевыми и осколочными ссадинами на коре. Земля, кусты, трава имеют тот обожженный, бурый, мертвый вид, который всегда имеет земля на переднем крае.
Отличная асфальтированная дорога ведет почти к самому бывшему переднему краю от крохотной разбитой железнодорожной станции. За несколько километров от Донца асфальт сменяется сыпучими песками, потом болотами, и вот уже мелькают впереди зеленые воды реки. Это бывший рубеж, отделявший нас от немцев.
Теперь этот рубеж преодолен. На берегу лежат просмоленные деревянные лодки. На них-то и переправлялись наши батальоны в момент форсирования Донца. Сейчас здесь установлены более совершенные переправы. Но бои ушли вперед, и возле переправы уже стоят регулировщицы в белых нитяных перчатках. Тут же на обоих берегах дежурят санитары, немцы нередко бомбят переправы и пытаются разбить их артиллерийским огнем.
Мы на западном берегу. Прямо перед нами — высокая скала, левее — здания дома отдыха и причудливые купола монастыря. Немцы превратили скалу в трудно доступный опорный пункт. Несколько рядов траншей выдолблено в этой скале, в укрытых местах находились огневые точки. Немцы использовали также для укрытия своих пулеметов и автоматчиков цементированные бассейны, служившие некогда для скопления воды, питавшей дом отдыха. Укрытия обросли кустарником, травой и незаметны для глаза. После того, как немцев сбили со скалы, эти цементированные ямы вдруг оживали. Немецкие автоматчики открывали из них отчаянную пальбу по обозам, госпиталям, вторым эшелонам. Бойцы, посылаемые на поимку автоматчиков, приводили понурых фрицев, которые говорили:
— Это офицер нас заставлял стрелять. В это время пойманный офицер твердил, сердито глядя на них:
— Это они стреляли, несмотря на мои приказы.
Передний край немцев проходил здесь, на территории дома отдыха, вдоль дорожки, служившей некогда для прогулок по берегу. Немцы прорыли глубокие окопы под ларьками и верандами, устроили пулеметные гнезда, выдолбили в холмах артиллерийские позиции.
Тут разыгрался жестокий бой. Дрались за отдельные корпуса дома отдыха, за здание, где были ванны, за веранду столовой, за контору, амбулаторию, кухню. От огромного дома отдыха остались лишь стены да кое-где крыши. Монастырь немцы разгромили, листы старых церковных книг валяются в уборных. Этими же листами оклеены офицерские блиндажи.
Плацдарм, захваченный нашими частями на западном берегу Донца, представляет собой резко пересеченную местность. Меловые холмы сменяются узкими, тенистыми балками, чтобы снова дать место гряде холмов. Белая, едкая пыль стоит сейчас над дорогами. Эта, же едкая пыль, раздражающая нос и горло, столбами стояла и во время боев за плацдарм. Воды здесь мало. Нередко немцы создавали вокруг родников и других водоисточников укрепленные пункты, и бои за родники иногда были не менее яростны, чем за высоты и сёла.
От деревень не осталось почти ничего: разбитые мазанки, черные, обгоревшие зубья каменных домов, сломанные и сожженные стволы яблонь, вишен, остовы лобогреек, сеялок, комбайнов рядом с остовами сараев, искромсанные, раздавленные, обрушившиеся немецкие дзоты под хатами.
Вот высота, покрытая кустами дико растущей сливы. Она недавно отбита у немцев. Вся её макушка и склоны покрыты блиндажами. Есть среди этих блиндажей просторные, в рост человека, есть и такие, куда пробраться можно только ничком и находиться там лежа. Всюду разбросаны немецкие патроны, обрывки немецких газет, папиросных коробок. В офицерском блиндаже, всё, что можно было притащить из соседних деревень: вышитые украинские ручники, рядна, тулупы, шесть керосиновых ламп, восемь ведер. В углу для красоты и уюта прибита старинная фотография, изображающая русскую купеческую супружескую пару с детьми.
Сегодня ночью здесь, на этой высоте, ночевал наш батальон, который сейчас, после обеда, направится на передовые позиции. Люди вытащили из-за голенища ложки, обтерли их травой и погружают в дымящиеся котелки. В большинстве это люди молодые. В их повадках и жестах та задумчивая сдержанность, на их молодых, свежих лицах та молчаливая, как бы ушедшая в глубь блестящих глаз серьезность, которые присуши бойцам накануне боя. Впрочем, в основном это люди бывалые — за плечами у них два года войны. И какой войны! В другое время всю жизнь проживет человек и не испытает и доли того, что испытал за сутки какой-нибудь из этих двадцатипятилетних. Не отходя от их ротной кухни, можно услышать не одну примечательную историю.
Вот к примеру Иван Никитич Павлов, командир взвода бронебойщиков. Он воевал и под Москвой, и в Донбассе, и под Сталинградом. Месяца полтора назад немцы после контратаки захватили деревню, из которой не успели выйти Павлов и его товарищи. Бронебойщики оказались окруженными в крепком подвале разрушенной колхозной гидроэлектростанции. Немцы попытались сунуться в подвал, их встретил ружейный и автоматный огонь — туда вела всего одна узкая дверь. Тогда немцы прекратили атаки и поставили недалеко от дверей охрану, надеясь, что мучимые голодом бойцы сами сдадутся. И действительно, голод наступил.
Прошло три дня. Люди едва держались на ногах. На четвертые сутки немцы вновь сунулись, и бойцы, истощенные голодом, всё же отбили их. В эту ночь умер один товарищ, на другой день — второй. Остались Павлов и еще один бронебойщик. Они ели древесные стружки, глотали землю. Они лежали на своем посту у двери, так как не могли уже даже ползать, но нажимать на спусковой крючок они еще кое-как могли. И когда немцы кричали: «Русс, сдавайся!» — им отвечали выстрелы.
Утром на шестые сутки герои отразили еще одну атаку. Как — они сами хорошо не помнят: в глазах всё плавало, хотелось одного — лежать без движения. Вечером наши войска отбили деревню и нашли в подвале двух бронебойщиков, лежавших без сознания возле винтовки и автомата.
Павлову — 23 года, его товарищу Маслову — 22, oбa колхозники. Они и сейчас идут вместе в бой, эти два с виду ничем не примечательных молодых человека. Да, тщетно глаз ищет чего-нибудь особенного в этих людях русской солдатской славы, в людях той силы, которая составляет главный нерв войны и столь характерна для нашей армии в горячие летние дни. Выдержав страшнейшее из испытаний — испытание голодом и смертью, они столь же внешне обыденны, как и всё, что сейчас с ними рядом: гимнастерка, брезентовый ремешок на пряжке, тяжелые походные сапоги, карандашик в правом кармане гимнастерки над немного высунувшимся уголком записной книжки.
Бои идут уже вдалеке от Донца. Вот деревня, которая несколько раз переходила из рук в руки. Вернувшись сюда на рассвете третьего дня, командир батареи старший лейтенант Федоросов пришел на знакомые места. Несколько раз уходил он из этой деревни и опять возвращался. Он узнал даже свои окурки возле колхозного сарая, где в последний раз стояла его батарея.
На этот раз он разместил свои пушки за каменным зданием клуба. Немцы не заставили себя долго ждать. Едва рассвело, как из-за леса показались контратакующие немецкие танки. Так начался день. Он длился без конца, этот жаркий день, пропитанный белой пылью. Одна контратака следовала за другой. Пушки Федоросова не умолкали. В короткие промежутки времени, разделявшие контратаки, Федоросов под прикрытием фруктовых садов и рощи менял свои огневые позиции. Люди тащили орудия на лямках, на руках. Колеса застревали в белом песке, люди спотыкались, падали и поднявшись, всё же выволакивали их оттуда. Они забыли счет времени, не видели убитых товарищей, не чувствовали голода, но жажду они чувствовали. Жажда была нестерпимой. Воду нельзя было сюда доставить, все подходы простреливались, а к колодцу не подойти. Жестокий обстрел. Пыль, смешанная с дымом, проникла, казалось, в самую душу, всё пересохло во рту. А немцы усиливали и усиливали удары, стремясь во что бы то ни стало вернуть деревню. Они то пускали в ход танки, то обрушивали свирепый артиллерийский огонь. Не помогало, и опять танки, и опять снаряды, и опять автоматчики с флангов из леса.
Приполз командир батальона.
— Хорошо артиллерия работает, отлично.
И улыбнулся пересохшим ртом.
Федоросов глядел на него, словно не узнавая. Бой захватил его полностью, он не видел и не понимал ничего, кроме боя. Вдруг он вздрогнул от одного желания, которое сверлило ему душу. В чем дело? Ах, да, пить, пить!
В три часа дня сержант Курин не выдержал. Он взял брезентовое ведро и пополз к колодцу за водой. Немцы осыпали его пулями, он полз. Когда он подполз к колодцу, в него ударили минами. Он припал к земле, выждал, когда налет кончится, и, зачерпнув ведром, пополз обратно. Пуля попала в ведро. Вода стала выливаться. Курин зажал пробоину ладонью и всё же донес немного воды. Все выпили, стало немного легче.
В четыре часа дня иссяк запас снарядов. И когда немцы в очередной контратаке подошли совсем близко к безмолвным пушкам, Федоросов со своими артиллеристами встретил врага гранатами. Немцы отхлынули. Через полтора часа к пушкам поднесли из леса снаряды, и пушки опять заработали.
Это была последняя попытка немцев отбить село. Всё стихло. Зажглись звезды над горизонтом, встали снопы осветительных ракет. Федоросов стоял возле стереотрубы и смотрел в окуляры, стараясь угадать в кажущейся тишине скрытое движение врага. Где-то сзади в кустах послышалось пофыркивание лошади, негромкий веселый говор.
Что там такое? — спросил Федоросов сержанта.
— Ужин приехал, воду привезли, — отвечал сержант.
— Воду? — переспросил Федоросов, оглянулся на сержанта и не узнал его — так тот похудел за этот страшный день.— Тащи сюда воду скорее, зови всю батарею.
И все быстро собрались, сели на землю в кружок пить воду... А тем временем наши части продолжали бить врага, тесня его на запад. (Майор Евгений ГАБРИЛОВИЧ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом Президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
