После фазанки, вдоволь нахохотавшись с Кокой, Короедов не поехал домой. Свободу хотелось продлить. А вот расспросов от мамы слушать не хотелось совсем.
Он брел по дворам микрорайона Космос. Название микрорайон получил благодаря главной своей культурной достопримечательности - кинотеатру “Космос”.
В кинотеатр этот Петя ходил лишь однажды, в девятом классе. На фильм “Маленькая Вера”. На сеанс они поперлись всем классом, с классной же руководительницей Марией Петровной Калошиной. На культурный поход всех подбил Кока. Он долго и гнусаво ныл, что классом они совсем никуда не ходят. И нет у них сплоченного коллектива. Вот “ашки” ходят вместе всюду. И в кинотеатр, и в походы на гору Воскресенка, и в видеосалон на заграничные мультики.
- Конечно, - ныл Кока, - у “ашек” училка молодая. Ей самой вон интересно на мультики ходить. А наша Калоша - отстой. Никуда с ней не сходишь. Сидим на попе ровно второй год. Скучно. Давайте бастовать уже, ребя!
Нытьем он в итоге выпросил “Космос”. И фильм выбрал собственноручно. Марии Петровне Кока сообщил, что картина хорошая, воспитательная. О том, как трудным подросткам идеалы нужно правильно прививать. “Ашки” уже сходили и даже сочинение по фильму пишут сидят.
И наивная Калоша поверила Коке. Поэтому вывозили Марию Петровну из “Космоса” в карете скорой помощи. И в школу после этого культмассового мероприятия она больше не вернулась - скоропостижно отправилась на давно заслуженную пенсию. А Коке ничего не было. У него всегда так - как с гуся вода.
Светило яркое и холодное солнце. Под ботинками чавкала липкая грязь вперемешку со льдом. Верещали воробьи. Пахло мусоркой, голубями, сыростью. И совсем немного - надеждой на светлое будущее. Первые весенние запахи часто будят подобные надежды.
Уши Пети быстро замерзли и даже будто начали слегка похрустывать. Весна, конечно, хоть и пришла по календарю, но до нормального тепла было еще далеко. Во дворах носились чумазые собаки, орали и бесновались дети. У магазина “Оникс” с машины продавали молоко и сметану. Очередь змеилась бесконечным удавом.
Короедов зашагал вдоль длинной пятиэтажки. Небольшие пацаны шумно играли в сифу чьей-то шапкой. У одного из подъездов происходил переезд. Люди таскали разный скарб в грузовик - в тюках и коробках. Худая и высокая женщина, видимо, хозяйка этого скарба, тревожилась за имущество.
- С хрусталем поосторожнее, - покрикивала она, - Анатолий, осторожнее с хрусталем! Как книги? Куда ты, оглоед, дел коробку с хрусталем?! Ну, ничего доверить нельзя! У кого коробка с хрусталем?!
Анатолий, видимо, это был муж тощей, бросил коробку с книгами в кузов грузовика. Что-то громко звякнуло. Женщина всплеснула руками и побежала к машине. Анатолий юрким ужом сквозанул за тюки.
И тут Петя, отведя взгляд от прячущегося супруга тощей, увидел... тестя. Собственной его милицейской персоной. Вернее, сначала он засек знакомую машину, криво припаркованную у соседнего подъезда, а потом и Никодима в ней.
Батя Кошкиной сидел в авто и курил в приоткрытое окошко. Рядом с ним, на переднем сиденье, восседала посторонняя женщина в шубе. Тетка эта немного смахивала на мать Коки - такая же белобрысая и скандальная на вид. Физиономия у пассажирки Никодима олицетворяла одно недовольство- будто тесть скармливал ей в своем УАЗике лимоны с уксусом.
И ничего, вероятно, в этом факте и не было бы странного. Ну, сидит у тестя в машине какая-то сердитая женщина. Он же милиционер, в конце-то концов. И имеет право, как допускал Петя, беседовать в своем авто с самым разным контингентом: потерпевшими, свидетелями и даже обвиняемыми. И все эти люди, как правило, в сложившихся жизненных условиях не сильно лучились бы жизнерадостностью.
Если бы не одно “но”. Никодим Семеныч… ревел! Прям натурально давился рыданиями. Брови его были горестно заломлены, губы кривились, а лицо покрылось пятнами. Глаза тесть держал опущенными долу. Петя приоткрыл рот от изумления. Зрелище показалась ему забавным, хотя и немного противным. Вот тебе и герой с кобурой. Вот тебе и машина для убийств! Не мильтон, а пятилетка в гармошчатых колготах. Сидит и ревет себе.
Петя ухмыльнулся. Закинув клетчатую сумку на плечо, он подкрался поближе к автомобилю и шмыгнул в подъезд. Замер за дверью. Теперь он отлично видел и машину, и ее обитателей.
В какой-то момент милиционер перестал рыдать. Утер рукавом форменной куртки нос. И вынул из нагрудного кармашка сигареты. Снова нервно закурил. Петя из подъезда растопырил ноздри навстречу запаху - он и сам подымил бы сейчас с большим удовольствием. Вот подойти сейчас к Никодиму - зареванному будто обесчещенная девица - и непринужденно стрельнуть сигу. Представив растерянное лицо тестя - тот захлопает глазами и приоткроет рот, Короедов тихонько захихикал.
А тетка в машине начала тем временем активно размахивать руками - отгоняла подальше от себя табачные волны. Лицо ее сделалось еще более недовольным. Она стала что-то визгливо выговаривать Никодиму - Петя уловил обрывки фраз: “обрыдло”, “не мужик”, “отстань от нас навсегда, слизняк несчастный”.
Никодим Семеныч бросил бычок в окно, низко опустил голову и начал интенсивно тереть ладонями виски.
Тут Пете даже стало немного жаль Никодима. Что же это ему покоя нигде нет? Что же это все его ни во что не ставят? Регина и Будена Макаровна, судя по всему, заедают ему единственную жизнь. Олька отмахивается от родителя, будто от надоедливой мухи.
Хотя тетка, конечно, права - сейчас Кошкин выглядел натуральным несчастным слизняком. Сам-то Петя в последний раз рыдал при просмотре “Белого Бима”, сто лет назад.
Потом женщине надоело обзываться и она вылезла из УАЗика - тяжело и с кряхтением. В руках у неё была объемная хозяйственная сумка. Сумка зацепилась за ручку автомобильной дверцы. Белобрысая с ожесточением дернула на себя баул и шарахнула приоткрывшейся дверцей так, что взлетели разом все помойные голуби.
Никодим высунул в окно красный нос и гнусаво произнес:
- Дверью холодильника своего так стукай, Зинаида. Я перед тобой ни в чем не виноватый.
Тетка развернулась к машине и приглушенно крикнула:
- Не вздумай больше к нам приходить! Шуруй к своей законной селедке. Подкаблучник! Ишь, мамочку нашел! А я тебе не мамочка! Убирайся из моей жизнь, жалкий враль! "Разведусь, разведусь!". И видеть тебя больше не желаем!
И развернувшись она прытко пошагала к подъезду, где прятался Петя. Застав его жавшимся у двери, Никодимова любовница - а в том, что это была любовница, Петя не сомневался - тетка снова кинулась кричать.
- Да что же это такое делается, - заверещала она, - да сколько же это можно?! Чего ты тут трёсся, лбина здоровая?! Чего ты тут забыл? Трутся тут всякие, а потом в подъезде дети испражнения находят! Я тебе сейчас участкового позову! Я тебе сейчас дам по подъездам пакостить!
И она огрела Петю по горбушке, надежно прикрытой сумкой с салом. Эх, не зря мама ему ее всунула! И начала выталкивать непрошенного гостя вон. Петя упирался - не хотел, чтобы Никодим увидел его сейчас.
Но любовница милиционера Кошкина была упорной. И довольно сильной. Она работала массой. Толкала Петю и выла при этом сиреной. Петя напоследок ухватился за дверь, но белобрысая изловчилась и пнула его в колено. Короедов схватился за ушибленное колено, а женщина толкнула его вперед. Пред светлые очи Никодима Семеныча. Сама же она удовлетворенно крякнув, поправила шубу и убралась восвояси.
Петя замер у машины Никодима, криво улыбаясь. У подъезда уже собралась небольшая толпа: дети, голуби, собаки и пенсионеры. Сбежались на шум потасовки. Пенсионеры поглядывали на Петю с осуждением. Они теперь знали наверняка - вот кто справляет нужду в их родных подъездах. Вот этот рыжий гаденыш с отмороженными ушами! Некоторые опять завели речь про участкового. Пацан в шапке-петушке кинул в Петю огрызком яблока.
- Зас...ря, - крикнул пацан, - бей его, ребя! Мочи рыжего заср...нца!
Никодим посигналил: садись, мол, родственник.
Толпа посмотрела на УАЗик с уважением: оперативно сработала милиция на поступивший от граждан сигнал. Могут ведь, когда захотят!
Петя сел в машину Кошкина. Толпа одобрительно загудела: пропишите ему уж как следует, товарищ участковый!
- У меня, - начал сразу врать Короедов, - тут друг один живет, Кока. Школьный друг. В гости к нему вот заходил. Видики смотрели. Про Рембо. Очень хорошее кино, про драки. Вы бы тоже посмотрели. Хотите, возьму у него кассету?
- Не хочу, - сказал Никодим Семеныч, - я такую шляпу не смотрю. Это для дегенератов всяких снимают. Лучше бы вы с Кокой “Место встречи изменить нельзя” смотрели. Вот это - настоящее кино.
- Я смотрел, - оправдывался Петя, - правда, смотрел. В детстве. И книгу Вайнеров читал. Книга лучше.
Никодим покашлял в кулак.
- Может, и лучше. Я сейчас на работу еду, - сообщил он, - могу тебя подкинуть. Уши у тебя уже цвета баклажана. Фарс, как говорится, морозу не боится. Отвалятся, станешь Пьером Безуховым.
- Не надо, - быстро ответил Петя, - не утруждайтесь так из-за меня. Я на автобусе доберусь спокойно. Я не тороплюсь. Давайте вот из двора уедем только - меня тут побить могут.
Никодим Семеныч хмыкнул, бросил взгляд наверх и тронулся с места. “На окна любовницы пялится, - подумал Петя, - увидеть, небось, мечтает напоследок. Ишь, ходок какой”.
Сначала ехали молча. Петя смотрел в окно. Никодим снова закурил. Предложил и Пете. Тот взял сигарету. Они ехали и дымили - как равные.
- А ты знаешь кто? Ты дур...к, - вдруг сказал ему тесть задумчиво, - самый настоящий. Эталонный. Смотрю на тебя - дур...к и есть. Я бы на твоем месте лучше в армию пошел. Там быстро делают из таких хлюпиков нормальных парней. А ты бегаешь тут красноухий, видики смотришь, не учишься путем. Даже шпанцы тебя плющат. Огрызками обкидывают. Начистить морду обещают. Вот что ты умного за всю жизнь сделал? Гайдар полком в твои годы давно командовал. Я в армии служил - отжимался по двести раз в минуту. В милицию собирался - преступника душить. Имел цель. А ты к чему по жизни стремишься? Заделал ребенка. Глазами похлопал и живешь дальше. Бегаешь, по подъездам чужим пакостишь. Ты слабак. Знаю я таких. Мне с тобой и сидеть сейчас в одной машине неприятно. И что отец моей внучки такая тряпка - тоже не сильно нравится. Но назад не повернуть, конечно.
Никодим сплюнул в окошко. Петя уставился на тестя. Таких задушевных разговоров он не ожидал.
- Остановитесь, - промямлил он, - я тут выйду.
- Сидеть, - приказал Никодим, - сидеть и внимательно слушать. Я же тебя помню. Я тебя еще шкетом заприметил. Ты и тогда совсем жидкий был. Чуть не обгадился в школе, помнишь? Когда я тебе уши накрутить приходил. А может, и обгадился. И сейчас ты в точности такой же. Трясешься все. Сдачи никому дать не можешь. Баба ты, Петр Короедов. Нет в тебе стержня. Так и будешь по жизни трястись. И другие бабы тобой командовать будут. Помяни мое слово.
Петя дернулся. Схватил ручку двери.
- Останавливайте, - крикнул он сипло, - быстро останавливайте! Сами вы слизняк. Сами слабак! Я все слышал! Как тетка в шубе вас чихвостила слышал! А вы ревели! Слезы лили свои! Она ноги о вас вытирала, а вы хныкали: "не виноватый я!". Жене изменяете, я все понял! А меня жениться заставили! Что пожарники подумают, как Панасюки смеяться будут! А мне плевать, что они подумают. И на вас на всех плевать. Идите вы!
Никодим резко остановился. Петя стукнулся лбом о стекло. Он охнул от неожиданности, но боли не почувствовал.
Кошкин батя бешено вращал глазами. Что-то силился сказать, но не мог. Пете хотелось ударить тестя по красной морде. Стукнуть прямо в мясистый нос. Чтобы даже потекло ручьями. А лучше реками. Его трясло от желания врезать. И он судорожно сжимал кулаки.
- Пошел вон, - наконец тихо сказал тесть, - убирайся отсюда. И чтобы ноги - слышишь! - чтобы ноги твоей больше у нас не было. Я посажу тебя иначе. Найду за что. Я сгною тебя за решеткой. Помяни мое слово.
- Слышал уже, - буркнул Петя, - пластинку смените.
И вышел из машины. В организме вибрировало. Хотелось что-нибудь долбануть. Надо же! Стержня нет! Баба он! Да пошли они, Кошкины эти. И Регине - так и надо!
Пусть сами теперь разбираются в своих страстях-мордастях. Без него.
