ТРУД ШАХТЁРА НАМНОГО СЛОЖНЕЕ, ЧЕМ МЫ ЭТО СЕБЕ ПРЕДСТАВЛЯЕМ
Космонавт – профессия почётная. После тщательного отбора людей годами тренируют, создают им условия, приближенные к космическим, следят за состоянием здоровья, откармливают по специальным диетам, прежде чем запустить на орбиту… И потом вся страна, а то и мир узнают имя героя – вот он, красавчик, оторвавшийся от земной поверхности!.. Но есть люди, которые без особых тренировок и почестей ежедневно покидают «нулевую отметку» нашей планеты, опускаясь на сотни метров в недра матушки Земли, и проводят значительную часть своей жизни в невероятно трудных условиях. Это - шахтёры.
По дороге из Алчевска в Первомайск Луганской области, где расположена шахта «Мария Глубокая», принадлежащая ныне (*опубликовано в 2008 году) Мариупольскому металлургическому комбинату имени Ильича, водитель Александр долго и эмоционально рассказывал нам о шахтёрских буднях своего маленького городка, куда и автобусы-то ходят редко. Узнав о том, что мы с фотокорром Сашей Поневиным желаем спуститься в забой, посмотрел на нас с удивлением: «А что вы там закопали?» Хотя, с другой стороны, по его словам, кто в шахте не бывал, тот и жизнь «на земле» ценит меньше – вот и сам он отработал в шахтёрской робе не один год…
Первомайск – город маленький. Поэтому любое мало-мальски работающее и приносящее в бюджет доходы предприятие здесь на слуху и в большом почёте. Тем более, что предприятий таких – на пальцах одной руки пересчитать можно. Два завода, выпускающих двигатели и запчасти, да Менжинка, как ласково называют местные бывшую шахту имени Менжинского, ныне «Марию Глубокую», управляемую обществом с ограниченной ответственностью «Интеринвестуголь», являющимся дочерним предприятием Мариупольского меткомбината им. Ильича. По словам заместителя генерального директора комбината по добыче угля Михаила Бугары, именно ильичёвская шахта является сегодня главным градообразующим предприятием Первомайска и даёт в бюджет города львиную долю всех поступлений.
После длительного застойно-перестроечного периода шахта ожила именно с приходом мариупольских металлургов. Приятно было видеть родные малиновые флаги в сотнях километров от Приазовья над административным корпусом предприятия, современные комфортабельные автобусы с логотипом комбината, корпоративные флажки в столовой… «Как будто никуда и не уезжали», - смеется коллега-фотограф.
Показать нам подземные недра берётся замдиректора шахты по производству Валерий Заблодский. За его плечами – тысячи спусков и подъёмов, как никак, шахтерский стаж - двадцать один год… Мне было не совсем понятно, зачем снимать с себя абсолютно всю одежду и одевать новенькое нательное белье (произведенное, кстати, на ильичевской швейной фабрике «Фея»), портянки, спецодежду и сапоги. Мы же не собираемся уголь добывать – просто пройтись, посмотреть… Понятным все стало позже.
«Это коногонка, - инструктирует Валерий Николаевич. – Светит около тридцати часов. Если экономить, хватит на дольше…» Тут же нам вручают так называемый самоспасатель – небольшой дыхательный аппарат, на всякий случай, и специальный жетон с номером. Похожие болтаются у солдат на шее – по ним легко опознать личность, если что.
«Это не лифт, это клеть», - тактично поправляет меня один из шахтёров перед спуском. Ехать вниз долго – 14 минут. Поэтому время спуска для шахтёров – небольшой период для шуток-прибауток, без которых под землей нельзя.
- Как-то раз привезли на шахту имени Стаханова триста человек новеньких, с Западной Украины, - рассказывает один из попутчиков. – Подходят к стволу, а оттуда как раз выносят травмированного. Они спрашивают у бригадира: «И часто такое бывает?» Он им: «А сколько вас?» - «Триста…» - «Ну, месяца на полтора хватит…»
На самом же деле, в трагических происшествиях, которые случаются на шахтах, чаще всего, по мнению Валерия Заблодского, виноваты сами пострадавшие. Если строго соблюдать требования техники безопасности, все гласные и негласные правила, риск остаться под землёй равен нулю. Во всяком случае, теоретически.
Клеть опускается до отметки 777 метров. Счастливое число выбрано, скорее всего, не случайно – удача здесь не помешает. Дальше – пешком, по тёмным бесконечным туннелям, точную протяженность которых не знает никто. Чтобы спуститься до отметки 917 метров, где добывается уголь, нужно пройти по подземным коридорам километра три. На одном из участков, где уклон особо опасный, нас сажают на некое подобие канатной дороги, которую здесь называют кресельной.
Минут через двадцать после спуска под землю я наконец-то справляюсь с эмоциями и начинаю осмысленно воспринимать окружающее пространство. В мерцающих и прыгающих огоньках на касках хорошо заметны своды подземных выработок, укреплённые мощными арочными металлоконструкциями. Откуда металл, мне понятно, но Заблодский, похоже, читает мои мысли: «Таких возможностей сегодня нет ни у одной шахты региона. Комбинат Ильича обеспечивает нас всем необходимым, чтобы можно было расчистить и укрепить горизонты, запущенные в прежние времена. А на других шахтах такие металлоконструкции постоянно демонтируют, переустанавливают, передают из одной шахты в другую. Какая уж там безопасность…» Прямо здесь, под землёй, оборудовали миницех, в котором на специальном станке стальные балки изгибают до нужной формы. Под ильичёвскими металлоконструкциями чувствуешь себя ещё спокойнее.
Удивительно, но под землёй работает огромное количество людей, имеющих к добыче угля только косвенное отношение. Причём, как мне рассказали, таких здесь намного больше, чем тех, кто гордо именует себя ГРОЗ – горнорабочий очистного забоя. Есть даже подземный медпункт, где 24 часа в сутки тебе при необходимости окажут первую помощь.
По дороге к лаве – месту добычи угля – Валерий Заблодский не без гордости показывает нам различное оборудование, приобретённое металлургами для шахты. Но меня больше всего удивляют люди. Двигаясь в абсолютной темноте, вдруг замечаешь вдалеке маленькие, еле заметные огоньки. Они прыгают, дергаются, перемещаются, как светлячки в ночном пространстве, а потом постепенно увеличиваются, и через некоторое время под ними появляются… глаза. Да, глаза – это первое, что замечаешь у шахтера. Потому что белки глаз – абсолютно белые, а все остальное – абсолютно чёрное.
Нас подводят к границе, отделяющей новую шахту от старой. Новая – это три метра в высоту, пять в ширину, укреплённые своды на головой, рельсы под ногами. Старая – на 90% засыпанная породой выработка, куда трудно не то что пройти, даже заглянуть… Работы по очистке, восстановлению и укреплению идут полным ходом. Народ здесь работает серьёзный и ответственный, мы с фотографом явно чувствуем себя лишними – вроде как заблудившимися туристами – и отправляемся к лаве.
Заблодский уверенно поднимается по лестнице, за которой – пространство, ограниченное восемьюдесятью сантиметрами высоты (!!!) и тремя метрами ширины. Это и есть лава. Ползём на четвереньках – здесь так принято. Да по-другому и не выйдет. То тут, то там встречаем чёрных людей с белыми глазами, которые практически в лежачем состоянии упорно выполняют свои должностные обязанности. Вспоминаю строки донецкого поэта Николая Анциферова о труде шахтёра: «Я работаю, как вельможа, я работаю только лежа…» Однако поэзия быстро выветривается из узкого запылённого пространства лавы. Степень запылённости настолько высокая, что даже свет коногонки не пробивает стену угольной пыли, и я начинаю периодически терять из виду своего провожатого. Видеокамера, которую я пытаюсь держать в руках, периодически отказывается работать в таких условиях.
Через 15 минут углубления в лаву становится жутко: не хватает воздуха, света, пространства. Однако понимаю, что эти мысли надо отгонять подальше. Пытаюсь вспомнить что-либо весёлое. Вспоминаю, как во времена СССР в Енакиево на одном из терриконов установили надпись «СЛАВА КПСС» (наподобие известной американской надписи «HOLLYWOOD»). Шахтёры пошутили: ночью украли первую букву «С»…
«Ну ты ползёшь там, или что? - обрывает мои мысли Валерий Николаевич. – До угольного комбайна ещё немного осталось…» И вдруг в полуметре слева от нас раздался громкий треск и резкий звук обваливающегося угля. Я замер и посмотрел на Заблодского. Он мгновенно обернулся в сторону обвала, оценивающе посмотрел и, взглянув на меня, улыбнулся: «Это естественный отжим…» - и пополз дальше. Мне, честно говоря, было всё равно, как это называется, и как-то сразу захотелось домой, к маме... Но нужно было догонять зама по производству.
Вот оно, сердце лавы. Массивная железная машина, с помощью которой эти закалённые трудом люди выдают на-гора Менжинки 330 тонн угля в сутки. Через три года ильичёвские лавы Первомайска будут давать 1000 тонн за 24 часа. Перспективные запасы угля в шахте «Мария Глубокая» Михаил Бугара оценивает в 80 миллионов тонн.
Работающая в лаве бригада, как мне показалось, была укомплектована сплошь оптимистами, обладающими удивительным чувством юмора и чрезвычайной выносливостью. Шутки звучали то с одной стороны: «Хлопцы, улыбайтесь, про вас кино снимают…», то с другой: «Наконец-то жинка побачит, как я тут вкалываю, а то всё думает, что я по бабам хожу…»
- Оптимизма у нас хватает, - делится шахтёр Владимир Буря. – Особенно после того, как пришёл комбинат Ильича – и условия стали лучше, и зарплаты поднялись. На эти деньги уже и семью прокормить можно…
Чтобы спуститься с отметки 917 на отметку 980 метров, Валерий Заблодский предлагает снять куртки: «Там очень жарко…» Про себя думаю: «Да и здесь не холодно». Пить хочется невыносимо. Складывается ощущение, что чем ближе к земному ядру, тем выше температура. И понимание того, что за подобный труд каждому шахтёру полагается как минимум медаль, если не орден.
Подняться на поверхность оказалось намного сложнее – до «лифта к солнцу» идти приходилось всё время вверх. Однако темп, заданный бригадой шахтёров, приходилось соблюдать, что было ой как непросто. Особенно на тех участках, где надо было проходить через специальные шлюзы: когда в них открывалась дверь, мощнейший порыв ветра буквально сбивал с ослабевших от долгого хождения ног…
Возле клети – маленькая передышка в ожидании подъёмного механизма. Шахтёры один за другим предлагают нам воду. Замечаю, что у каждого с собой – почти полная полуторалитровая бутылка живительной влаги. Неужто во время тяжелейшего труда они экономят воду? И только здесь, в безопасном месте, перед выходом на поверхность, позволяют себе напиться вдоволь? Я не стал уточнять у них этот момент. Несмотря на безаварийную работу шахты «Мария Глубокая» в последние годы, в случае непредвиденных обстоятельств самое необходимое, чтобы выжить под землёй, – это вода и воздух. Всё остальное у шахтёров под контролем.
*P.S.: "Я РАБОТАЮ КАК ВЕЛЬМОЖА, Я РАБОТАЮ ТОЛЬКО ЛЁЖА..."
Пятнадцать лет назад я использовал эти строки донецкого поэта Николая Анциферова как заголовок к своей газетной статье о шахтёрах. Тогда мне довелось спуститься в забой шахты "Мария Глубокая", что в Первомайске Луганской области. Для меня и моего друга, фотокорреспондента Александра Поневина, это было очередное журналистское приключение. Но люди, которых мы там встретили, произвели на нас неизгладимое впечатление.
Ежедневный трудовой подвиг - иначе это и не назовёшь. О "Марии Глубокой", об этих сильных людях и об их невероятно сложном и опасном труде рассказал я тогда в своей статье.
Удалось её найти. Делюсь, с лёгкой ностальгией.
День шахтёра всё-таки.
