Из записной книжки протоиерея Петра Николаевича Мысловского
8-го апреля 1814 года отправляемо было благодарственное молебствие в присутствии вдовствующей государыни (Марии Федоровны) и великой княжны Анны Павловны за победу одержанную над Наполеоном под командою нашего императора (Александр Павлович) и короля Прусского (Фридрих Вильгельм III). 101 выстрел.
15 апреля отправляемо было молебствие в высочайшем присутствии за взятие Парижа, после которого синод и сенаторы отправились в сенат для общего утверждения: чем почтить государя императора за его отеческие попечения? 101 выстрел. Придумали через несколько дней дать титул: Благословенный!
8-го мая из трех депутатов, назначенных к поднесению государю титула: Благословенный! отправился первый князь Александр Борисович Куракин; на другой день Александр Петрович Тормасов; на третий Александр Николаевич Салтыков.
Июня с 9-го на 10-е в ночи прибыл из Парижа в Петербург великий князь и Цесаревич Константин Павлович с известием о всеобщем мире. 10-го июня в Исаакиевском соборе отправляемо было молебствие по случаю полученного известия о всеобщем мире.
14 июля архиерейское в 6-м служение в присутствии государя императора вдовствующей императрицы (Мария Федоровна), цесаревича (Константин Павлович) и великой княжны; совершено митрополитом Амвросием. После литургии благодарственный молебен с коленопреклонением за благополучное возвращение государя императора.
1-го числа августа было у нас высочайшее присутствие. Обедню и благодарный молебен отправляли трое армейских бывших в походе священников и придворные протодиаконы; а пели походные певчие, из солдат набранные. Гвардейских солдат было в соборе за обедней столько, сколько могли поместиться. При сем случае на пробе был кронштадтский диакон Мещерский.
1-го сентября в 9-ть часов утра слушал у нас молебен государь император, и из собора прямо отправился в путь на конгресс Венский.
15 сентября было высочайшее государыни Марии Фёдоровны с князьями Николаем и Михаилом Павловичами и княжною Анной Павловной присутствие.
Литургию совершал преосвященный митрополит всемером: обер-священник, три архимандрита и наших двое. Духовник в сей день соборне служил в Зимнем дворце. У нас же было 3 только протодиакона.
28 января 1815 года архиерейское служение в 5-м служил Тверской Серафим. В этот день украли шапку из алтаря: день незабвенный по торжеству вора!!
Апреля 16-го после часов, это было в великую пятницу, отправлена соборная панихида по светлейшем князе Кутузове (Михаил Илларионович). На панихиде были свои и архимандрит Иннокентий.
12 числа мая в начале 9-го часа дня пополудни отправлен нашим собором молебен в путь шествующих великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, причем были как высокие путешественники, так и вдовствующая государыня, и великая княжна Анна Павловна. Взошли и вышли из собора большими медными дверьми. Звону не было.
(журнал по Казанскому собору)
13 числа июня сего 1826 года 120 человек преступников восприяли казнь и наказание. Из них 115 лишены чинов, отличий, дворянского достоинства и назначены большей частью в каторжные работы на большее или меньшее время. Весьма немногие или разжалованы в солдаты, или просто посланы в Сибирь на поселение. Но пятеро главнейших из преступников повешены на виселице.
Все сии обстоятельства, даже самый мелочные, коих я был ближайшим свидетелем, описаны мною в особенных записках, и с вернейшею точностью, равно как и беспристрастием.
Преступники первого разряда, осужденные к смертной казни четвертованием, но кои по смягчению правосудия царева, были повешены.
Полковник Пестель (Павел Иванович), сын сибирского военного генерал-губернатора (Иван Борисович Пестель), управлявшего Сибирским краем около 15 годов. Сей преступник есть отличнейший в сонме заговорщиков как по данному ему воспитанию, так и по твердости духа.
Имел от роду не более 38 лет, среднего роста, лица белого и приятного с значительными чертами или физиономией; быстр, решителен, красноречив в высшей степени; математик глубокий, тактик военный превосходный; увертками, телодвижением, ростом, даже лицом очень походил на Наполеона.
И cиe сходство с великим человеком, всеми знавшими Пестеля единогласно утвержденное, было причиной всех его сумасбродств и самых преступлений. Ему погрезилось наяву, что он легко может сделаться в России тем же самым, чем был во Франции Наполеон. Вот источник гибельных его начинаний, окончившихся столь ужасно!
Никто из подсудимых не был спрашиван в комиссии более его: никто не выдержал столько очных ставок, как опять он же; везде и всегда был равен себе самому. Ничто не колебало твёрдости его. Казалось, он один готов был на раменах своих выдержать тяжесть двух Альпийских гор.
В комиссии всегда отвечал с видимой гордостью и с каким-то самонадеянием. Однажды спросил его некоторый член комиссии: - Знал ли он, чему подвергал себя с такими ужасными предприятиями? Случалось ли хоть раз взглянуть ему на последствия?
- У меня, - отвечал хладнокровно Пестель, все было рассчитано; знал, что делал и видел конец. По меньшей мере, как сам я, так и все сочлены наши могли надеяться, что нас станут судить так, как убийц Павловых. Мы кричали, шумели, вызывались на цареубийство, словом, кончили только одними словами; а там!..
При сих словах члены комиссии в молчании поглядели друг на друга. Во время великого поста государь император (Николай Павлович) высочайше изволил приказать мне исповедовать всех арестантов, разумеется, кто только желал того.
Таким образом, я пошел для исповеди к своим, т. е. русского вероисповедания; а к лютеранам, коих было всего 14 человек, послан был лютеранский, Анненской, что на Литейной, церкви пастор Рейнботт (Фридрих Тимотеус).
Пастор сей, отличного ума человек, был с Пестелем несколько часов и вышел от него "без всего": преступник и слышать не хотел о таинствах веры; он только вдавался в словопрения со своим священником и не переставал доказывать правоту своих мыслей и поступков.
Я посещал его очень редко, как потому, что мы с ним разделены были религиями, так наиболее потому, что никогда не могли сходиться ни в чувствах, ни в сомнениях. Вечером 12 числа июля Рейнботт пришел к нему в каземат, дабы приготовить его к смерти. Снова начались споры, как о догматах веры, так и о делах политических. Пастор со слезами на глазах оставил жестокосердого, поручив его единому милосердию Божию.
Заутра, прежде, нежели взошло солнце, Пестель с прочими товарищами своими изведен был из крепости в Кронверк уже в оковах; а в половине пятого часа, идя на казнь и увидев виселицу, с большим присутствием духа произнёс следующие слова:
- Ужели мы не заслужили лучшей смерти? Кажется, мы никогда не отвращали чела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно бы было нас и расстрелять! Наконец, быв уже на эшафоте и принеся молитву Богу с прочими осужденными, Пестель, как казалось, слишком растрогался зрелищем расставанья моего с несчастными моими детьми, просившими благословения.
Ах! Ужасна и незабвенна для меня минута сия! Пестель усугубил и заключил собою горестную картину сию. Он стал на колени и говорил мне твердым голосом: - Отец святый! Я не принадлежу вашей церкви, но был некогда христианином и наиболее желаю быть им теперь. Я впал в заблуждение, но кому оно не свойственно? От чистого сердца прошу вас: простите меня в моих грехах и благословите меня в путь дальний и ужасный!
