Петербург называют культурной столицей, и огромное число туристов едет в город на Неве, чтобы посетить лучшие музеи страны. Здесь любители искусства могут долго ходить по залам с картинами Шишкина или Рембрандта, Ренуара или Рериха. Но стоит провести одну ночь в поезде из Петербурга до города Беломорска, чтобы увидеть наскальные изображения эпохи неолита в естественной среде обитания. Пару лет назад они были включены в список всемирного наследия ЮНЕСКО.
В середине XIX века на берегу Онежского озера были открыты петроглифы в местечке Бесов нос, и почти 100 лет назад – недалеко от побережья Белого моря. Слово «петроглиф» переводится дословно как «резьба по камню». Древние художники 5-6 тысяч лет выбивали рисунки крепким минералом кварцем на ровном, ошлифованном водой граните. Их сохранности не вредят ни дожди, ни северное солнце.
Почему каждый человек должен увидеть петроглифы Онежского озера и Белого моря, есть ли разница между ними и почему ЮНЕСКО – это важно? Об этом и не только я узнала для издания «Вечерней Санкт-Петербург» в беседе с археологом, доктором исторических наук и старшим научным сотрудником Сектора археологии Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН Надеждой Валентиновной Лобановой, которая всю жизнь занимается изучением петроглифов Карелии.
– Надежда Валентиновна, что вы испытали, когда впервые дотронулись до петроглифов в Беломорске и на Онежском озере? Когда это произошло?
– Впервые наскальные рисунки увидела в июле 1971 года на Залавруге, куда приехала после 1 курса на практику к Юрию Александровичу Савватееву. Испытала потрясение, восторг, какое-то благоговение или что-то в этом роде. Я хотела изучать наши петроглифы ещё с 6-го класса, так что сбылась мечта детства. Правда, меня после чтения литературы об этих объектах сильно тянуло на восточный берег Онежского озера. А еще меня тогда потряс первый найденный мною фрагмент керамики, на внутренней стороне которого были чётко видны отпечатки пальцев женщины, изготовившей этот глиняный сосуд тысячи лет назад. Удивительно, но этот маленький кусок обожжённой глины с орнаментом из ямок и оттисков гребенчатого штампа, впечатлил не меньше, чем петроглифы.
– Почему каждый человек, при возможности, должен увидеть древние петроглифы своими глазами? В чём их уникальность?
- Петроглифы, как и в целом любое наскальное или иное произведение творчества древности – это своеобразная память человечества, уникальное окно в духовный и материальный мир наших предков. Отмечу, петроглифы Карелии хорошо сохранились, поэтому мы можем много чего для себя почерпнуть из этого удивительного наследия.
– Когда люди готовятся к встрече с древними изображениями на камне, то порой ждут загадочных рисунков, которые приоткроют тайны жизни человека эпохи неолита. Но на деле беломорские петроглифы – это, прежде всего, бытовые картины: сцены охоты, рыбной ловли, совокупления, а также можно увидеть отдельные фигуры людей, животных, рыб, лодок. С какой же целью люди создавали наскальные изображения 5 тысяч лет назад?
– О цели и смысле изображений на скалах мы можем только предлагать более или менее обоснованные гипотезы, основанные на данных археологии каменного века, этнографии и других дисциплин. Однако убедительно подтвердить свои гипотезы мы не можем. Часто иначе. Немало и исследователей-фантазёров, которые настолько уверены в том, что всё это знают, что создаётся впечатления о том, что они там (в прошлом) побывали и всё до деталей выяснили.
– Как появилась идея включить карельские петроглифы в список ЮНЕСКО? Какую роль в этом сыграли вы? Почему для вас это важно?
– Идея просто витала в воздухе с 1980-х годов. Тогда уже были включены подобные памятники северной Европы – Швеции (Танум), Норвегии (Альта). И мы прекрасно видели, что наши не только не хуже, но и значительно превосходят Юнесковские образцы по разнообразию, качеству выбивок, степени сохранности и художественной выразительности. Наши коллеги из Скандинавии также были с этим полностью согласны, они (прежде всего, норвежские археологи) оказывали нам многолетнюю помощь в финансировании экспедиций на петроглифы, сами участвовали в них. Давали также деньги на благоустройство территории Онежских и Беломорских петроглифов. Я им очень благодарна.
В 1990-е годы я была автором проектов по сохранению и разумному использованию петроглифов Карелии, где и обосновалась идея подачи заявки в ЮНЕСКО. Это тоже была моя мечта. Я собирала материалы о петроглифах, их культурном и природном контексте с 1996 года, готовила все номинационные материалы в 2016-2019 годы. Я, конечно, делала эту работу не одна, участвовал большой и разнообразный по профессии творческий коллектив – участники моих многолетних экспедиционных работ.
– Есть ли разница между беломорскими и онежскими петроглифами? Какие из них старше?
– Разница, как и сходство, безусловно, есть. В ЮНЕСКО могли взять либо один очаг наскального искусства, либо другой. А чтобы их взяли вместе как серийный единый объект, мне пришлось серьёзно дополнить нашу номинацию конкретными данными об их культурной, хронологической, экологической взаимосвязи в древности. Получился объемный раздел.
Карелия заселялась с юга и юго-востока в позднем мезолите. Соответственно, и самые древние стоянки находятся в её южной части. Таким образом, Онежские старше Беломорских на несколько сотен лет.
– Какова функция ЮНЕСКО? Чем международная организация готова поддержать карельские петроглифы? Почему это важно для Карелии и России?
То, что наши памятники вошли в ЮНЕСКО, важно равно как для всех жителей Карелии, а так и России. Сегодня это первый и пока единственный объект Всемирного наследия подобного рода в РФ. Кроме гордости и престижа на высшем (мировом) уровне, это еще и возможность получать финансовые и прочие приоритеты на федеральном уровне для управления, сохранения, консервации памятников и развития туризма. Кроме того, можно подавать заявки на гранты разных российских фондов, которые почти стопроцентно будут одобрены благодаря новому статусу памятников. У нас уже были и сейчас есть такие проекты, главным образом туристские, образовательные или волонтёрские.
Раньше ЮНЕСКО оказывала определенную финансовую поддержку мировым культурным объектам, но сейчас этого нет, поскольку их стало более тысячи. Хотя в любом случае внимание международной организации к сохранению и использованию таких объектов тоже немаловажно, и бывает очень полезным. ЮНЕСКО обучает методикам консервации, привлекает ведущих экспертов мира к проблемам памятников и т. д.
Под Беломорском есть два основных места скопления петроглифов – Бесовы Следки (над скалой с петроглифами ещё в советское время возвели павильон из-за строительства ГЭС, несколько лет назад его обновили) и Залавруга с открытой площадкой и деревянными мостками.
– Павильон «Бесовы Следки» был вновь открыт в 2021 году, благодаря чему туристы могут увидеть древние петроглифы не только в тёплое время года, но и даже зимой. Планируется ли строительство подобного защитного сооружения над Залавругой?
– На Залавруге не только не планируется навес, но и не нужно этого делать. Памятник в хорошем состоянии, негативные природные процессы ему, в сущности, ничем не угрожают. Более того, Комитет ЮНЕСКО не позволит менять облик объекта, если нет реальной угрозы его разрушения. Другое дело – Бесовы Следки. Постройка защитного павильона была крайне необходима из-за близости дамбы и аварийных спусков воды с ГЭС.
– Как повлияет на петроглифы туристический поток, который со временем будет расти?
– В номинации для ЮНЕСКО мы оценивали риски больших турпотоков для сохранности объектов, устанавливали допустимую рекреационную ёмкость как самих петроглифов и расположенных вблизи древних стоянок, так и окружающей природной среды. Сейчас проводим ежегодный комплексный мониторинг всех памятников, входящих в буферную зону объекта Всемирного наследия «Петроглифы Онежского озера и Белого моря».
– По пути от «Бесовых Следков» до Залавруги есть несколько небольших групп петроглифов. Группа «Ерпин Пудас III» с лосём и сценами любви видна хорошо, она обработана специальными жидкостями, а «Ерпин Пудас IV» или «Большой Малинин» разглядеть практически нереально. Как вы считаете, что следует делать с этими петроглифами? Как часто специалисты обрабатывают петроглифы специальной жидкостью?
– Специальная жидкость – 96% спирт. Методика была разработана и опробована в Норвегии в Альте. Я использую её с 2008 года. Результаты замечательные: лишайник на отмытых спиртом местах не растёт, по крайней мере, уже 15 лет.
Я чищу петроглифы регулярно там, где особенно много лишайников. На Ерпин Пудасе III отдельные сцены чистили один раз несколько лет назад. На Залавруге немало групп петроглифов уже очищены. Главная проблема – достать спирт-ректификат. Его надо много, примерно 0,5 литра на 1 кв. метр. Я покупаю спирт за свои деньги. Скопила около 100 литров. Есть планы вычистить все Онежские и Беломорские изображения с лихенобиотой (прим. ред.: лишайники). Так что всё впереди!
– Стоит ли перед учёными вопрос о сохранении петроглифов? Существуют ли угрозы их разрушения?
– Конечно, такой вопрос всегда и везде актуален, но мы говорим о консервации некоторых наскальных полотен или отдельных фигур, которые же дошли до нас в плохом состоянии. Есть современные вандальные надписи, часть которых мы заделали, в том числе слово из трёх букв на Бесовых Следках. Их много на Бесовом Носу. В планах продолжать.
А чтобы разрушить наши петроглифы, надо очень постараться: развести огонь на скале с рисунками, или взять стальное зубило и выбить свой «шедевр». Больше им ничто не угрожает.
– Учёные продолжают до сих пор находить петроглифы на открытых скалах. Например, группу петроглифов «Золотец» определили буквально в нулевые годы. Это достаточно большая скала, на которой можно разглядеть чьи-то следы (медведя ли? Беса?), людей, животных, лодки, сцены рыбной ловли и другое. А группу «Золотец-2» и вовсе – четыре года назад. Как вам это удалось и что чувствуете, когда находите скрытые ранее от глаз людей древние наскальные изображения?
– Первые фигуры в группе Золотец 1 нашли исследователи из ПетрГУ, я просто увеличила их число до 100. Золотец 2 – это около павильона в 90 метрах на другой стороне реки, открыты Александром Михайловичем Жульниковым.
Открытие новых фигур или наскальных полотен когда-то для меня было чем-то потрясающим, вызывавшим бурные эмоции, особенно когда это случилось в 2005 году на Старой Залавруге. Сейчас это уже почти рутина, да и находятся сейчас чаще фрагменты фигур и плохо распознаваемые вследствие скальной эрозии. Нахожу новые благодаря опыту длиной в 51 год. Первый петроглиф – лодка на Пери Носе III (прим. ред.: Онежские петроглифы) – я нашла в 1972 году. И это была буря чувств!
– Правда ли то, что если вдоль осушенного русла реки Выг снять слой земли ещё на несколько метров в сторону леса, то мы найдём множество других петроглифов?
– Ничего нельзя исключать. Но вряд ли множество петроглифов мы найдём.
– Из Петербурга или Москвы до беломорских петроглифов добраться легко – ночь на поезде, а затем 15 минут на машине. К тому же всегда можно записаться на экскурсию или в поход. Другое дело – онежские петроглифы. Доехать до восточного берега Онежского озера можно на машине или автобусе, и это – почти что акт героизма. Как можно упростить попадание к онежским петроглифам?
– Думаю, что это не акт героизма, а вопрос финансов. Из Петрозаводска на быстроходной лодке типа «Сильвер» я попадаю в устье реки Чёрной за 1 час. Конечно, при условии отсутствия шторма на озере.
– Общаетесь ли вы сейчас с зарубежными коллегами? Есть ли сотрудничество или все контакты пока заморожены?
– Сотрудничество сразу прервалось, увы!
– С чего посоветуете начать знакомство с древними наскальными изображениями?
– С чтения книг как популярных, так и научных изданий, посмотреть в Инете информацию. Там её очень много, и, к сожалению, не вся достоверная.
– Надежда Валентиновна, вы занимаетесь археологией всю жизнь. Расскажите, как проходят будни археолога? Из чего они состоят? В каком, условно, процентном соотношении вы тратите время на экспедиции и работу с документами?
– Будни археолога включают два направления, оба очень важны. Первое, это полевые работы (разведки, раскопки, мониторинги состояния памятников), которые в основном проводятся летом, но в последнее время могут захватывать и весну, и осень, даже позднюю. Втрое, обработка полученных в ходе экспедиций материалов, их систематизация, анализ, осмысление и затем подготовка детальных отчетов о полевых исследованиях с массой иллюстраций. Эта работа обычно занимает от 3 месяцев до полугода. Требования к отчётам всё возрастают и возрастают. Практически каждый археолог после экспертизы отчёта в Институте археологии РАН ещё и вносит правки по высказанным замечаниям. К сожалению, бывает, что замечания носят субъективный или чисто формальный характер, что сильно затягивает весь процесс. Без положительной оценки полевого отчёта мы не можем продолжать полевые исследования.
Мы все работаем по госзаданию, у каждого есть плановая научная тема, сроки исполнения которой 3-4 года. И мы должны ежегодно выдавать рейтинговые научные труды. Это очень сложно для археологии, т.к. рейтинговых научных журналов по этой теме крайне мало, в отличие от естественно-научных направлений. Вот и мучаемся. Я почти не бываю в отпуске, выходные редки, все время работаю. Это стало устойчивой привычкой, и я уже не умею отдыхать.
– Работа археолога – это очень скрупулёзный труд. Причем как физический, так и умственный. Какие качества позволяют вам успешно выполнять свою работу?
- Мне помогает любовь к своему делу, у меня счастливый случай, когда профессия и любимое хобби полностью совпадают, а также моё состояние здоровья, генетика, которой меня наградили родители, правильный образ жизни, физические нагрузки круглый год, а также трудолюбие, терпение, позитивный настрой к жизни и окружающим людям.
– Бываете ли вы в Петербурге? Какие эмоции испытываете к городу на Неве?
– Да, я с раннего детства бывала в Питере, там жили друзья родителей. Особенно часто бывала в студенческие годы, даже несколько раз в месяц – выставки, театры, работа с карельскими археологическими материалами в Эрмитаже, МАЭ (Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого), ЛОИА (Институт истории материальной культуры РАН).
Сейчас бываю на конференциях и у друзей, переехавших в СПб бывших «карелов», и по другим насущным делам.
А эмоции – они всегда невероятно хорошие, множество любимых мест. связанных с моим детством, юностью и зрелостью.
– Какой для вас – идеальный вечерний Санкт-Петербург?
Стрелка Васильевского острова, Эрмитаж и Невский проспект в районе Мойки. Ещё обожаю Петродворец, но вечером там не была.
Беседовала: Надежда Дроздова
