Ранее это было частью заметки "Как "половой вопрос" разрушил офицерский корпус Российской Империи".
Но поскольку девушки не входили в состав офицерского корпуса, я посчитал логичным изъять это оттуда и опубликовать отдельно. В целом же эти две публикации можно назвать "Как разлагалась элита Российской Империи".
В основе обоих публикаций лежал мемуары царского, белого и парагвайского генерала Ивана Тимофеевича Беляева. (См. "О мемуарах генерала Беляева" и "Чему нас учит Чакская война").
После воспоминаний и рассуждений о том, что здоровая потребность половой жизни молодых офицеров сталкивалась с официальными ограничениями во времена его службы в Русской Императорской армии, Беляев пишет о девушках. Думаю, это не утратило актуальности и сегодня.
"Аналогичные переживания происходят и в девушке, немного ранее. В наши времена абсолютная чистота, возвышенное представление о любви, унаследованное от родителей, вера, строгий семейный режим вынуждали некоторых жестоко страдать, уходить в монастырь, даже кончать жизнь самоубийством. Или же, под влиянием опытной матери, девушка шла на компромисс, отдавая свои драгоценнейшие чувства случайно подвернувшемуся человеку, которого прикосновение заставляло ее содрогаться от отвращения и покидать мечту о своем волшебном принце, который клялся любить ее до гроба и с которым она была бы так счастлива… На помощь приходит Пушкин, которого всеобъемлющий гений находил поэзию во всех мелочах жизни, но колоссальная популярность которого, быть может, основана именно на том, что он писал для масс, и если изображал также и героев, то они скорее являлись декоративными фигурами, но не образами, неотразимо влекущими за собою. Его Татьяна, милая, славная деревенская девушка, заслужила ореол героини лишь одной только фразой: «Но я другому отдана и буду век ему верна…» Но исполнила ли она эту клятву до конца?
Ведь самая лучшая девушка, не испытавшая счастья полной взаимной любви, если первое время и находит себе какой-то «Ersatz» в новизне положения, подходя к роковому для женщины возрасту в 32–34 года, уже не находит себе места.
Если она не встретит любовника, который заменит ей хотя отчасти ее будничного мужа, если не утонет «в развлечениях», то совершенно неожиданно бросится на шею любому хорошо сложенному парню, пока не убедится, что то, что она нашла в нем, так же похоже на любовь, как обезьяна на человека".
Возможно, в наше время такие мысли покажутся лицемерными. Но Беляев пишет это на основании своего опыта. Еще в молодости он поклялся, что "только в браке" и "только по любви". И свою клятву сдержал, сохранив до самого конца представления о любви между мужчиной и женщиной как о самом ценном Божественном даре.
Тогда откуда "Но исполнила ли она эту клятву до конца?" по поводу эталона верность — пушкинской Татьяны?
Ответ на этот вопрос Беляев дает в своих мемуарах. Вот что он пишет о своих ощущениях сразу после того, как получил тяжелое ранение после жестокого, но удачного боя с австрийцами.
"Мне кажется, это лучший день в моей жизни… Я исполнил свой долг перед Богом, перед Родиной, перед Вами (подчиненными)… Если что еще не дает умереть мне спокойно, это мысль о моей жене. Еще вчера я получил от нее письмо: «Умоляю тебя не бросаться опять в атаку… Всякий раз, когда ты сделаешь это, вспомни, что твоя Алька на коленях, со сжатыми ручонками умоляет тебя пожалеть ее и себя!»".
Получив известие о ранении мужа, его горячо любимая Аля находит его в санитарном поезде.
"– Зайка… ранен… Ну, я так и знала! – слышится взволнованный голос под окнами вагона. – Я поняла все, как только получила телеграмму!
Передо мною моя дорогая, любимая…
– Ах, Зайка, Зайка! Ну разве можно быть таким неосторожным?.. Я ведь тебе писала… Умоляла тебя…
Несмотря на острую боль, которая не дает мне вздохнуть, я не могу не улыбнуться.
– Как же можно хлопотать вокруг плиты и не обжечься? Но успокойся, опасность миновала, раны будут заживать помаленьку. А главное, ведь мы наконец вместе!".
То есть перед нами фактически пушкинская Татьяна, только времен Первой мировой войны.
И тут же мысли Беляева о любимой жене и одном из самых близких офицеров, которому он "как отец родной" (см. "Генерал Беляев об офицерах грузинах").
"Коркашвили не писал мне по понятными причинам. Когда меня унесли из боя, никто не верил в мое выздоровление. Через несколько дней, уже в лазарете, Алечка принесла мне его письмо.
– Смотри, что мне написал Петька! Да он с ума сошел!
Я давно уже видел все, что происходило в его душе. Перед выходом в поход Аля была с ним сердечнее обыкновенного.
– Милый Петя, – говорила она ему, – вы знаете нашего командира. Себя он не жалеет, он грудью стоит за своих… В нем ваше счастье, и честь, и слава вашей батареи. Ради всего святого, ради вас самих, ради меня… берегите его, не дайте ему стать жертвой своей удали.
С тех пор во всех боях я замечал, что в его душе происходила борьба. Если командир будет убит, быть может, в первом порыве отчаяния она бросится к нему в объятия… И вот всякий раз, когда мне предстоял выбор между бесславным бездействием и безумной опасностью, он являлся ко мне.
Это живо напоминало мне шотландскую балладу:
Скакать, вперед – и смерть, и ад…
Вернуться – преступленье. —
Чтоб сделал ты, мой сквайр, когда б
Стал графом на мгновенье?
Я уже заранее знал его ответ, тождественный с ответом оруженосца.
Но когда начиналось сраженье и снаряды засыпали мой наблюдательный пункт, неожиданно появлялся Коркашвили и умолял меня уступить ему свой пост. Но Бог меня хранил, подо мной убивали коней, засыпали меня осколками, но я оставался цел… до последнего случая, когда с 300 шагов расстояния я получил пулевые раны… Теперь, казалось, для него наступил желанный час. Письмо его было написано в огненных выражениях. Наконец-то судьба посылает ему награду за тысячу страданий, которые он выносил молча! Одно слово, и он прилетит к ней!
Я часто вижу его во сне и всегда в одном и том же виде. Милый Петя, сколько раз я думал о тебе, вспоминал тебя, сколько раз видел тебя во сне. Я спешу обнять его… и просыпаюсь.
Но все-таки это письмо поразило меня, как неожиданный удар кинжала…".
Именно мысль о том, что в случае гибели его Аля в приступе отчаяния может искать утешения у другого, безусловно, и породила у Беляева вопрос — исполнила бы пушкинская Татьяна свою клятву верности супругу до конца?
И здесь мне вспоминаются слова старинной казачье песни "Любо, братцы, любо":
Жинка погорюет, выйдет за другого,
За мово товарища, забудет про меня...
А также реальные истории, когда вернувшиеся с войны ветераны женились на вдовах своих боевых товарищей. Это и казачий атаман Платов, и красный комдив Чапаев... Кто-то, может быть, еще к этому списку добавит греческого миллиардера Онассиса, женившегося на прекрасной Жаклин Кеннеди — вдове президента США Джона Кеннеди...
Следите за новыми публикациями на моем ДЗЕН-канале "Путешественник во Времени"
