19 июня 2009. Я – в пути. Дорога с холодного Севера Зауральской таёжной Югры уносит меня на юг. Солнце стоит совсем низко над горизонтом, прячется в облаках, тучах. Быстро темнеет. Белой ночи здесь уже нет. После Крайнего Севера непривычно видеть в разгар лета тёмную ночь. Поезд бежит по Среднему Уралу. В перестук колёс слышно, как кричат птицы. В открытое окно проникает аромат родного Урала. В душе рождается стойкое ощущение родины, непередаваемое словами - трепетное и одновременно тревожное. Оттого, словно в раскалённой пустыне воду, глотаю запахи и звуки прошлого, неожиданно ставшего явью. И точно каплями драгоценной воды не могу напиться; боюсь обмануться миражом. Запах раскалённых солнцем шпал, будоражит память, словно я опять очутилась в забытом детстве - в Кропачёво, на родиной земле.
Кропачёво – станционный крупный рабочий посёлок. Построен при железной дороге для её обслуживания в конце девятнадцатого века на месте деревеньки Андреевки в бывшей Уфимской губернии. Родители рассказывали, что родилась я в крохотном домике на краю села. Лишь после моего появления на свет семье дали квартиру в новом, только построенном, каменном, по тем временам – благоустроенном доме, в посёлке нефтяников. Родители работали на перекачке. Мама – оператором на нефтеперекачивающей станции. Отец после службы в армии трудился шофёром лесовоза в военной части, что тянула нефтепровод.
В том доме я и училась ходить. Хорошо помню до сих пор свои первые шаги. Не забылось, как непрерывно падала, а отцовские крепкие руки отрывали от земли и поднимали в небо. Помнится, - заползала на очередную деревянную ступеньку лестницы подъезда, ведущей на наш второй этаж, укладывая живот, закидывая коленку, цеплялась рукою за штакетину перил… – так преодолевала очередную ступень на пути к нашей квартиры. Отец, не дождавшись, пока заползу на верхнюю площадку самостоятельно, отрывал от пола, и я летела наверх, паря в его сильных руках, подобно птице, расправив ручонки в стороны. А отец бежал, радостно гудел, как мотор самолёта, типа: я – лётчик.
Мама говорила, что пошла я очень рано, в семь месяцев. - Получается, что себя помню и осознаю, когда не исполнилось и года от роду! А утверждают, якобы подобное невозможно. Сейчас невольно думаю о вероятности перевоплощения души, ведь в год прекрасно понимала речь взрослых, мыслила так же, как сейчас, а говорить и ходить не умела...
В Кропачёво наше детство пропахло смолой, ей пропитывают шпалы железнодорожной магистрали. К запаху дёгтя примешивался неизменно аромат искрящегося на солнце гранита полотна железнодорожной насыпи. Гранитный щебень – белый, с чёрными крапинами сияющих в лучах лета слюд. В яркие летние дни куски камня переливались, загорались жёлтыми, синими, зелёными всполохами.
Моя родина – это железнодорожная станция. На ней всё и все, так или иначе, связаны с дорогой и поездами. Отчего и сложилось: дорога и моё «Я» - неотъемлемые друг от друга понятия, взаимно проросли друг в друга, сплелись корнями настоящего и прошлого.
Путешествуя на большие расстояния, заметила, что каждая железнодорожная станция имеет свой неподражаемый звук - свою музыку и своё эхо. Даже станционные громкоговорители на каждом полустанке отличаются особым тоном – своим собственным звуком. И удивительно! - звук родины за десятилетия, как и её аромат, не меняются! Я его отличу от других мелодий даже на краю света, с закрытыми глазами. Примечательно, что здесь – на Среднем и Южном Урале, они совсем иные, чем в Приобье – на Севере Сибири. И звуки, и запахи на остановках станций отличаются!..
Так в Приобье – в Западной Сибири, на железнодорожных станциях пахнет не ковылём и тополями, как на Урале, а Обью, болотами, тайгой, влагой, водой и ещё чем-то иным, - специфично северным. Тут совсем иной звук станций, вокзалов, полустанков. Здесь кричат утки и перелётные гуси, а с реки ветерком нагоняет неизменный привкус стоячей воды, тины, прохлады. Тишина… – и та иная! Простор… – и тот другой! И главная проблема состоит в том, что и к нему меня уже неодолимо влечёт, также, как к запаху шпал родного горного Урала! Они разрывают меня на две части. И не получается никак выбрать одну!
Многократно ловлю себя на мысли о раздвоении души. И страшусь того, ибо, когда приезжаю на свой тёплый Урал, начинаю скучать по таёжному холоду. А когда метёт метель на Севере югорской Сибири, вспыхивают галлюциногенные видения яблонь в белоснежном цвету, и запах снега неотступно вытесняет из сознания вспыхнувший в памяти запах сирени, душицы, горной реки Сим, раскалённых известняковых скал, аромат вишен, чабреца, городских улиц, потонувших в тени клёнов и лип. Я понимаю чувство ностальгии белых эмигрантов, вынужденных в гражданскую войну бежать с России в далёкие тёплые культурные страны; ощущаю их душевную боль за Родину, их тоску по понятной, пусть порой непутёвой, но такой близкой сердцу стране. И не понимаю ожесточённую ненависть современных русскоязычных беженцев к своей России и к россиянам. – Может, она тоже вызвана тоской, что они упорно прячут от всех и от себя самих?!..
А сейчас лежу на второй полке, жадно всматриваюсь в мелькание городов, сёл, гор, рек, полей, людей, цветов в открытое окно. Гудки, свистки мелькающих станций поднимают с глубин души бесконечные воспоминания. Мои соседи по купе давно спят, а я не могу заснуть. Музыка очередного полустанка гонит сон. В перестук колёс врывается будоражащий душу скрип вагонных тормозов, свист, визг и ещё что-то… – Остановка!.. – очередная точка на карте далёкой юности и детства, извлечённая из глубин памяти…
