Баба Будя впустила Петю и сморщила мягкий гномий нос:
- Петр Сергеич, ощутимо чувствую табачок-с. Заканчивайте-ка с пагубными своими привычками. Небось, и росту вы такого несолидного из-за пристрастий. Это что же, Леля и малыш дышать вашим смогом отныне станут? У нас даже Никодим Семеныч не позволяют себе накуренными домой являться - непременно продолжительно проветриваются. Надеюсь, что курить вы завяжете намертво. Надо соблюдать правила общежития. Договорились, дружок?
Петя задышал в сторону от бабы Буди и кивнул.
- А теперь идем, - продолжила Будена Макаровна, - познакомишься с Николаем Николаевичем. Ежели про Олю они расспрашивать станут - отвечай, что влюблен до потери пульса. И устремления жизненные имеешь. Учишься усердно и вагоны ночами разгружаешь, стараешься - все для счастья супруги и малютки. Не подведешь хоть?
И баба Будя подмигнула Пете. Кот картинно сморщился и зашелся в чихе. Баба Будя ласково пожелала коту доброго здравия, а Пете погрозила пальцем.
Петя вздохнул и побрел на кухню. Баба Будя шла следом - посапывая и слегка толкая его в спину сухими лапками.
На кухне Никодим Семеныч с Панасюком сидели за столом. Закусывали маринованными грибами. Видимо, сидели они уже довольно давно. По кухне вился сигаретный дым. Курил один Панасюк.
- А, зять, - обрадовался зачем-то Панасюк и похлопал Петю по плечу, - давай-ка с нами садись. Мы тут с Никодимом Семенычем про жизнь толкуем. Выпиваем, конечно. Редко видимся в последнее время. У меня бизнес - кручусь белкой. Вот на свадьбу вырвались с супругой. Поздравить Оленьку, племяшку. Регина Ивановна - сестра моя двоюродная. Это ведь я вам в молодую семью видеодвойку подарил. Мне для родни не жаль и рубахи последней - пользуйтесь техникой в удовольствие. Никодим, дай стакан зятю-то! Выпьем по-человечески. Верку, вон, нашу в прошлом году сосватали. В Турции бока греет с супругом щас. В следующем году, зять, чтоб тоже супругу свою вывез в Турцию! Обещаешь?
Панасюк смотрел на Петю. Глаза родственника были мутными. Петя присел на табурет. Ему выдали стакан и вилку.
- Коля, - сказал Никодим, разливая “Столичную” в стаканы, - в страшное время мы живем. Люди с цепи сорвались! Преступность жуткая. То грабит, то убивает друг дружку народ. Каждый день, Коля! Взбесился! Пьют что слоны на водопое. Нынче вон на адрес ездили. Так там натуральный анекдот. Баба одна пьющая, хозяйка. Собрала компанию хануриков разных у себя. Юбилей ее отмечать. Упились все, значит, и спать улеглись. Один проснулся с утра, ковер со стены цапнул и на рынок его утащил. Там продал за тридцать тыщ. Набрал водки - и опять на адрес, продолжать юбилей отмечать. Три дня пили. Потом баба эта, хозяйка, заметила, что ковра-то нет - и орать давай. Какая гнида, мол, ковер умыкнула?! А гниды друг на друга пальцами тычут. Драка, конечно. Та баба давай вызов нам делать. В триста тыщ ущерб юбилярша оценила. Отметила рождение.
Панасюк в ответ захрюкал, засверкал металлической оправой очков.
- Дык, - ответил он, прохрюкавшись, - деградирует население. Загубили страну. По телеку им чего показывают? Про памперсы. И баунти. Тут любой задеградирует. Ко мне вон в прошлом году залезли, помнишь? В “Карину” залезли, помнишь? Тушенку вынесли, водку, консервы с фасолью. Сигареты без фильтра. Вот где триста тыщ ущерба! А ведь и не нашли никого! Не наказали! Залезай - и дальше воруй у честных людей, получается. Я уже и сам по своим каналам пробивал: кто залез? А концов не нашел. В соседнем магазине, у Козимирычева, Вовика, тоже кража на днях была. И не ищете ведь, милиция, преступных элементов. Козимирычев сам ищет. И найдет. Ох, и не завидую я ворам этим.
- А я же чем, Коля, - оправдывался Никодим, - занимаюсь? Я сейчас чем только не занимаюсь! Это раньше было: милиция - честь и совесть народная. Уважаемые люди в мундирах. А сейчас? Приходит к нам тетка. Трезвая. И говорит, мол, сажайте моего супруга на пятнадцать суток. Этот козел, супруг мой, пропивает капусту. Снимает с гряды и идет ее пропивать. Пусть он там посидит - я пока хоть капусту засолю. Вот засолю - тогда и выпускайте его! А не ехать - грозят прокурору жаловаться! Совсем уж народ обнаглел. А с другой стороны, Коля, как мы живем сейчас? Жрать многим нечего. Вон, на фабрике работникам зарплату ингаляторами “Ромашка” выдали. А жрать-то им чего? Ингалятором ведь детей не накормишь.
Потом они еще пообсуждали ваучеры, выборы мэра, толстые рожи, которые развалили такую страну. Панасюк - красномордый, потный - предлагал Никодиму завтра же уходить из милиции. И заняться нормальным делом. И он, Панасюк, самолично даст Никодиму заем под сто восемьдесят процентов годовых. Как родственнику. В банке дороже будет - аж под двести десять.
А вот про любовь к Ольке и вагоны Панасюк у Пети ничего не спрашивал. Он Петю и не замечал особо. Зря баба Будя так тряслась.
Зато заметила Петю жена Панасюка, тетя Рита. И позвала его в зал - комнату с диваном и телеком - знакомиться ближе.
Тетя Рита восседала на диване в халате и чалме из полотенца на голове. Регина - почему-то в пиджаке и туфлях на каблуке - устроилась в кресле. Местный канал телевидения показывал им концерт “От всей души”. Тетя Рита пила чай. Олькина мать предлагала ей класть в чашку побольше сахару и не стесняться.
- Я, - громко рассказывала Панасючка, - недавно на сеанс биоэнерготерапии сходила. Ученик Джуны проводил один. Член ассоциации экстрасенсов, врач! Такой восторг! Регина, тебе тоже походить бы неплохо. Практически бесплатно. Двести рублей - первый сеанс. Вводный. Ученик этот, как меня увидел, так и испугался: аура, мол, замусоренная у вас до ужаса. Спасать срочно надо! Поводил что-то руками своими над организмом. И сразу у меня всплеск жизненной энергетики случился, Регина. Вот сию же минуту! И ринит после вводного сеанса практически излечился. Верунька тогда тоже со мной ходила. У нее, знаешь, ручки всегда холодные. Так и что ты думаешь? Теперь всегда теплые! В Турции даже горячие. Ауру еще ей, конечно, полечили. Ученик этот говорит, что с аурой у нас теперь проблемы нет. Отличная аура! Я и Колю зову, а он отмахивается. Не верит! Все болезни перцовкой лечит. Мужики - что с них взять. Вот вы, Петя, как к экстрасенсорике относитесь? Верите в ауры?
Тетя Рита уставилась на Петю. Внешне Панасючка смахивала на глубоководную рыбину: плотная, с круглыми глазами и овальным ртом.
- Вранье, - ответил Петя, - голимое. Отчим Кокин лечит себе алкоголизм так, энерготерапией какой-то. Два года лечит. Не помогает пока.
Регина Ивановна замаха на Петю руками и захихикала: сглаживала момент.
- Молодежь, - сказала она, - ну, ни во что не верят! Нет у них идеалов. В непростое время растут. Нам-то, Рита, проще жилось, чем молодежи нынешней. У нас-то все понятнее как-то было.
- А я не знаю, - обиделась вдруг Панасючка на Регину, - я сама еще молодежь. Я тебя на сколько моложе-т? Лет на семь? Или десять? Нас с Верунчиком за сестер все так и принимают, представляешь? Так и говорят: сестренки-огуренки! Вот вы, Петя, как думаете, сколько лет мне? Угадайте-ка.
Тетя Рита снова округлила рот. Теперь уже кокетливо.
Определять возраст у таких взрослых женщин Петя не сильно умел. Но знал, что промахиваться тут лучше не стоит. И желательно напротив - умышленно этот возраст занижать.
- Сорок, - выдавил он осторожно, - или сорок восемь.
Регина дернула щекой. А тетя Рита зачем-то обиделась снова.
- Тридцать семь, - заявила она, - но все, конечно, меньше дают. На двадцать восемь, говорят все, выгляжу. Вы, Петя, просто в женщинах не разбираетесь еще. Глупенький вы еще. Зелененький.
Панасючка оправила чалму. Регина Ивановна закашлялась. Пете показалось, что Олькина мать сдерживает смех.
- Оля, - сказала Регина неожиданно ласково, - заскучалась там уже, наверное. Весь вечер у окошка проторчала - так ждала. Иди, Петя, к ней уж. Ворковать вам, молодым, небось, хочется. Ступай, милый, ступай.
Петя подскочил с дивана. Сумка по-прежнему была при нем. Куда ее поставить он так и не сообразил. И потому таскал с собой.
- Регина, - заверещала Панасючка с дивана, - смотри, Кадышеву показывают! Не колдунья она, смотри-ка! Ох, и разъелась не колдунья эта! Ха-ха!
А Петя пошел к Кошкиной. Ворковать.
