Договоры, заключенные гетманом малороссийских казаков Мазепою с королями шведским (Карл XII) и польским (Станислав I Лещинский) в 1708 году (пер. с фр. "Histoire militaire de Charles XII Roi de Suede", par Gustave Adlerfeld)
Гетман малороссийских казаков Мазепа, уже в преклонных летах увлеченный беспредельным честолюбием, принял намерение, выйти из подданства России и самому сделаться владетельным Государем. Вследствие сего, под предлогом неудовольствия противу российского царя Петра I, изъявил он желание свое вступить под покровительство Короля Шведского Карла XII, и заключил с ним некоторого рода союз.
Статьи, представленные Мазепою королю шведскому, для испрошения его дружбы и покровительства, были следующие:
1. Гетман Мазепа обязывается принять Его Величество короля шведского в Северскую область, в коей он главным начальником, и предать ему Стародуб, Новгород-Северский, Мглин, Брянск и прочие все крепости Северские, которые некогда принадлежали Великому Княжеству Литовскому, а ныне служат пограничными крепостьми против Литвы.
2. Величество король шведский может располагать войска свои в сей стране по зимним квартирам, в ожидании, пока Мазепа соберет все войско малороссийских казаков и привлечет в союз свой белогородских и донских казаков, крайне недовольных утеснительным правлением Российским; ибо Царь мало-помалу отнял у них все старинные их права и преимущества.
3. Мазепа обещается употребить вес меры, для вовлечения в этот же союз Аюку хана Калмыцкого.
4. Коль скоро он выполнит все, по содержанию сих трех статей, то Его Величество тотчас начнет военные действия и пойдет прямо к Москве; а между тем Мазепа, со своей стороны, присоединится к нему со всеми войсками Малороссийских, Белогородских и Донских казаков, вместе с недовольными Калмыками. Касательно же до содержания Шведской армии, Мазепа обязывается доставлять съестные припасы из Украйны и Белогородской провинции, самых хлебороднейших в России,
Договор, заключенный между королем польским и Мазепою, состоял в следующих статьях:
1. Мазепа обещается с точностью исполнять все вышеупомянутые обязательства, то есть, отдать королю шведскому область Северскую со всеми крепостьми и прочее:
2. Обещается быть готовым к выступлению со всем войском Малороссийских казаков, по первому приказанию короля, в то место, куда Его Величеству благоугодно будешь назначить.
3. Обязуется приложить возможное старание, дабы вовлечь в тот же союз казаков Белогородских и Донских, равно и Аюку, хана Калмыцкого.
4. Предает полякам всю Украину и область Северскую, также провинции Киевскую, Черниговскую и Смоленскую, которые все совокупно, должны возвратиться во владение Польши. Взамен сего, король польский обещается возвести Мазепу в княжеское достоинство и отдать ему во владение воеводства Витебское и Полоцкое, на тех самых условиях, на коих герцог Курляндский владеет своим герцогством.
Сверх того, Мазепа обязался в назначенный день сообщить полковникам своим обо всех сих условиях, и уговорить их к добровольному согласию на оные, представив им несомненные выгоды, которые получат они, возвратив прежнюю свободу свою, коей почти совсем лишились под владением России.
Таковы были условия сего договора, в столь великой тайне заключенного и хранимого, что никто не знал об оном, кроме короля шведского, короля Станислава, гетмана Мазепы и графа Пипера (Карл), одного сенатора польского и некоего архиепископа сербского и болгарского, неизвестно по какой причине изгнанного из своего отечества.
Сей последний управлял ходом всего дела, и во все время продолжения переговоров беспрестанно переходил, то из шведской армии к Мазепе, то от Мазепы к шведам, и тем менее подвергался подозрению, что, будучи греческого исповедания, переодевался нищим, и в таком виде проходил из одного города в другой, прося подаяния у единоверцев своих.
Приказ, отданный Е. В. царем Петром I воинству своему, в день Полтавского сражения, июня 27 дня 1709 года
Воины! Вот пришел час, который решит судьбу отечества. Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за Государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за православную нашу Веру и Церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении пред очами вашими правду и Бога, поборающего по вас! А о Петре ведайте, что Ему жизнь Его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего!
Капитуляция, заключенная шведской армией, после Полтавского сражения, при Переволочне июня 30 дня 1709 года
Высоким именем Его Царского Величества всея России и проч. и проч. и проч. с одной, и Его Королевского Величества шведского, и проч. и проч. с другой стороны, между нижеподписавшимися командующими Их Величеств армиями Господами Генералами заключен следующий договор:
Отдается Его Царскому Величеству в плен все под командою господина генерала графа Левенгаупта (Адам Людвиг) шведское войско, и все оному принадлежащее, а именно:
Все рядовые солдаты, рейтары, драгуны и мушкетеры, и все, какого бы то ни было имени и звания, оружие, и до размены остаться военнопленными, а мундир свой и что при себе имеют, кроме оружия и амуниции, да удержать у себя; всех коней, кроме собственных офицерских, отдать Его Царскому Величеству.
Господа генералы и офицеры имеют удержать свой багаж и экипаж, и когда между Их Царским и Королевским Величествами мир заключится, то по размене будут отпущены на волю; а между тем да будут содержаны честно, и имеют позволение отлучаться на время на честной пароль.
Шведская артиллерия со всею амуницией, знаменами, штандартами, музыкою и королевской казною, так как находится в лагере, остается без остатку Его Царскому Величеству, и
Запорожцы и другие изменники, которые ныне у них шведов находятся, имеют выданы быть Его Царскому Величеству.
В утверждение всего сего, от командующего генерала Его Царского Величества, и командующего и генерала королевской шведской армии подписано, печатями их утверждено, и равногласящими экземплярами разменялись. Учинено в лагере под Переволочною, июня 30 дня 1709 года.
Князь Александр Меншиков, Граф Левенгаупт
Р. S. Все генералы и офицеры имеют при своих багажах служителей своих удержать; равно и комиссары, аудиторы, секретари, полковые пасторы и подобные, да удержат свои багажи и служителей.
Английский посланник Эдвард Финч лорду Харрингтону (здесь Уильям Стэнхоуп, 1-й граф Харрингтона)
С.-Петербург, 26-го июля 1740 г. (6-го августа н. ст.)
В среду я виделся с графом Остерманом (Андрей Иванович) и очень подробно рассказал ему о происходившем прошлое воскресенье свидании своём с Царицей (Анна Иоанновна). Я заявил графу, что, конечно, поспешил сообщить королю (здесь Георг II) о событии, которым я был так осчастливлен, но, тем не менее, нахожусь в чрезвычайном затруднении, как бы, по извещению об уверениях, слышанных и от его сиятельства, и от самой Царицы касательно доброго расположения русского двора, его величество - принимая во внимание эти уверения с одной стороны, а с другой то, что я даже еще не приступил к переговорам, составляющим главный предмет моей миссии (торговые отношения с Персией посредством России), и даже вопреки всему что слышал еще до отъезда своего из Англии, не могу сказать, когда приложу руку к желанному делу - не приписал всех проволочек моему собственному нерадению.
Граф отвечал, что, не смотря на мое дипломатическое красноречие, не может не видеть дело в несколько ином свете и, с моего позволения, полагает, что ни одному посланнику еще никогда не удавалось действовать при каком-бы то ни было дворе с таким успехом, как мне, так как я получил столь знаменательные и решительные уверены и от него, и от герцога курляндского (Бирона), и от самой Царицы в твердом намерении русского двора держаться близкого союза с королем, ввиду естественной и очевидной связи взаимных интересов России и Англии.
Граф выразил далее надежду, что столь решительным заявлениям поверят, что на них могут положиться, что, каковы бы ни были предположения и цели короля, данные уверения могут иметь для него то же значение, как трактат, вполне подписанный и снабженный надлежащими печатями; что раз мы приступили к переговорам - они закончатся в день и много в два; что "всегда полезно, по латинской пословице (несвоевременная пословица), взвешивать дело долго, а порешив его, покончив наконец, крепко держаться решённого", не смотря на встречающиеся препятствия, на изменчивые обстоятельства, которые и впредь могут возникать вопреки первоначальным благоприятным ожиданиям; что русский двор всегда действовал сообразно этим принципам с тех самых пор как граф находится в русской службе и, вероятно, не отступится от них пока граф остается на своем месте.
По мнению графа поспешность в заключении предположенного договора и всяких подобных ему соглашений, рано пли поздно становится известною и ведет только к преждевременной тревоге, а потому разрушаете благие цели, к которым стремятся, на которые надеются договаривающиеся стороны. Если цель трактата, продолжал вице-канцлер, ограничивается союзом двух дворов, она маловажна, если же, как полагать должно, им желают достигнуть целей более широких, более общих, именно своевременного установления новой политической системы (сделать это давно пора), всякий шаг в этом направлении должно делать твердо и надежно, хотя бы и несколько медлительно.
К тому же граф, вполне сознавая, какую мощь, представляют собою соединенные силы Великобритании и России, насколько она внушает уважение, полагает, однако, что она еще умножится расширением ее основания, образованием более широкого союза. По всем изложенным причинам, по мнению графа, совершенно разумно и необходимо было бы направить теперь же к привлечению Дании все средства, которые теперь направлены к ее отвлечению от старых друзей; такого рода мероприятия, всегда тем легче и достижимее, чем более своевременно они принимаются.
Необходимо также, и притом не теряя времени, заняться королем прусским (Фридрих II) и, если возможно, обеспечить его содействие. Если и нельзя вести формальных переговоров с коллективным представительством Соединенных провинций, можно, однако, войти в сношение с пенсионарием, с секретарем, с влиятельными лицами отдельных провинций, на сколько лица эти могут оказаться полезными.
Такие сношения не представляют ни неудобств сами по себе, ни опасности оглашения конфиденциально поверенного друзьям факта о взаимных отношениях наших дворов.
Ваше превосходительство видите, что в этой беседе граф собственно "пытал" меня в связном рассказе. Он затем прямо спросил меня "что мы полагаем делать в Швеции"?
Я отвечал, что водворение ландграфа гессен-кассельского (Фредрик I Гессенский), конечно, будет признано графом мерой решительной, исчерпывающей все, чего пока можно требовать от Англии. Интересы монарха, таким образом, раздвоены. Хотя в Швеции король не имеет значения, достаточного для противодействия общественному настроению, нельзя, однако, не согласиться, что, иди он заодно с этим настроением, "течение обратилось бы в бурный поток", и оказалось бы, как часто встречается в обыденной жизни, что человек, неспособный сделать много добра, способен наделать много бед.
Граф Остерман должен был сознаться, что таким образом нечто уже сделано, но тут же спросил, что мы думаем сделать еще? Я отвечал, что дальнейшие наши действия в Швеции зависят от русского двора, так как я от короля уполномочен заявить, что Бернэби приказано действовать за одно с Бестужевым (Алексей Петрович) и делать затраты в равной с ним мере. Повторив про себя: "Бернэби... в равной мере...", граф, обратясь ко мне, сказал довольно язвительно (считаю долгом не скрыть этого):
"Понимаю вас, и любуюсь вами, и особенно выбором вашего уполномоченного". Затем он горячо стал рассказывать, что Россия не только уже отправила в Швецию несколько десятков тысяч крон, но уже и раздала их, так как раздавать надобно теперь или никогда; что, впрочем, все, предпринимаемое в Швеции, предпринимается не ради самой Швеции, которой, пока она одна, России, очевидно, опасаться нечего; что русское правительство слишком уверено в нашей дружбе, чтобы предполагать возможность каких либо интриг в Швеции с нашей стороны, направленных против России; здесь понимают также, что единственная страна, способная на такие интриги, Франция, может действовать исключительно деньгами.
Если бы, - продолжал граф, - не крайнее отвращение России к нарушению мира на севере, к поступкам, от которых Англия первая пожелает удержать, отклонить ее, она бы не стала так долго сносить все дерзости и оскорбления, который терпит от Швеции, но которые могут, наконец вывести ее из терпения.
Какие бы силы Швеция не выставила, Россия, без всяких хлопот, без малейших затрат выставит вдвое; русский двор, кроме того хорошо знает, какими путями задать Швеции дела вдоволь у нее же дома, в самом Стокгольме. России, также как и Англии, не нужно ни пяди чужой земли. Все, что Россия делает в настоящее время в Швеции делается из других, более широких видов.
Я, заключил вице-канцлер, - человек старый, в гроб гляжу, и мне нередко случалось быть пророком. Запомните: Франция, подымая Швецию и образуя себе партию на севере с такой энергией и такими затратами, собирает силы не против одной России.
В этом вы со временем убедитесь. Откровенность, с которой я беседую с вами, совет мой вам обратить серьезное внимание на замыслы французского короля, указания на средства к противодействию - все это явные доказательства искреннего и дружеского желания русского двора действовать заодно с его величеством. Не будь этого желания, мы бы не только не указывали средств противодействия, а еще, заметив ваши мероприятия, стремились разрушить их.
Вот вполне подробный и верный отчет о последней моей беседе с графом Остерманом. Впрочем сегодня вечером двор возвращается из Петергофа; со дня на день ожидают и приезда Бестужева, который хорошо настроен. Я постараюсь воспользоваться им или как полезным переводчиком, или иначе, для давления на герцога курляндского, для расследования причин медлительности графа Остермана, вообще для возможно-скорейшего довершения дела, чего, конечно, никто не желает больше чем я.
Небольшая шведская шнява, о крейсерстве которой в Финском заливе я упоминал, встретив пакетбот, шедший из Любека, подошла к нему, и закричала лейтенанту, командиру пакетбота, чтобы он остановился, угрожая, что будет стрелять в случае ослушания, и, действительно, выдвинула свою маленькую пушку и вынула затычку из ее жерла.
Лейтенант заявил шведу кто он, каким судном командует и прибавил, что не остановится, а ответит на выстрел огнем по всему борту, для чего и сделал надлежащий маневр. Швед, услыхав это, стрелять не решился, но еще с четверть часа шел рядом с пакетботом, пока, наконец, не отошел и не скрылся. Дело происходило в русских территориальных водах, потому ваше превосходительство легко поймет, что его здесь нашли и неуместным и неприятным.
По приказанию Её Величества, граф Остерман сообщил (здесь шведскому посланнику) Нолькену (Эрик Маттиас фон) письменный отчет лейтенанта.
Ее Величество уже распорядилась частью имущества, конфискованного у государственных преступников. Дом Пушкина со всеми принадлежностями (все это здесь в городе оценивают в 5-6 тысяч фунтов стерлингов) отдан преемнику Пушкина по коммерц-коллегии барону Менгдену. Фельдмаршал Миних получил небольшой домик его близ Петергофа; генерал Густав Бирон несколько значительных поместий на Украине.
Граф Спренгтпортен (Георг Магнус) русскому двору (Париж, 16 (28 марта) 1801 г.)
Мне остается, Государь (здесь еще Павел Петрович), отдать вам отчет в одной беседе, которую я имел с первым консулом (здесь Бонапарт) в его загородном домике, куда я был приглашен отобедать с ним и кстати проститься.
Изъявив снова в самых сильных выражениях свое личное уважение к священной особе в. и. величества, свое искреннее желание вступить с вами в союз, хотя бы даже ценою жертв, так как этот союз принесет взаимные выгоды обеим нациям, он выразил, что не на шутку встревожен тем, что выдвигают на первый план предметы, о которых еще не было речи, что настаивают на очищении Египта и даже на денежном вознаграждении итальянских государей, которые находятся под высоким покровительством вашего величества.
Я готов, сказал он мне, подписать мир, которого никто не желает искреннее меня, причем я буду сообразоваться с 5-ю пунктами, установленными самим его величеством, сообразуясь в этом с его желаниями. Я подпишу его, когда он захочет; но что касается Египта, это совершенно особая статья. Я не уступлю его добровольно.
Эта колония куплена ценою самой чистой французской крови; к тому же она тысячекратно полезна искусствам, торговле обеих наций, всему человечеству. Это - единственное владение, посредством которого Франция может со временем противостоять огромному морскому могуществу англичан в Индии.
Мне редко приходится отказывать вашему императору; но пусть он сам взвесит эти великие выгоды, и я думаю, что он увидит, что и его интересы здесь совпадают с нашими. Что могут выставить против нас турки, коснеющие в истощении? Мы сделаем с ними, что захотим, и разделим взаимные выгоды доходной торговли на море, где англичане могут и должны исчезнуть, или пользоваться лишь привилегиями, которые им захотят дать: они достаточно могущественны в остальном мире.
Таковы мои чувства, которые вы потрудитесь сообщить его величеству, вашему государю. Если англичане захотят войны, мы будем драться, сколько им угодно. Надеюсь, вы не останетесь равнодушны к этой распре!
Ваш государь не менее нас заинтересован в том, чтобы подавить их господство; мы хотим и можем окончить эту войну в самом непродолжительном времени, отлично сознавая, как тяжело она отзывается на интересах нашей коалиции; мы можем высадкой произвести сильную диверсию - единственный способ, может быть, окончить эту войну скоро и удачно.
Только расстояние, отделяющее нас от вас, мешает мне столковаться с императором; я думаю, что если бы я имел возможность побеседовать с ним, то мы скоро уладили бы вопрос об общих мерах. Приказав сделать демонстрацию у берегов Ирландии, я имею возможность скрыть мои настоящие силы в Бельгии, которые, соединившись с голландцами (довольно склонными к отмщению), упадут англичанам, как снег, на голову.
Пусть ваш государь подумает обо всем этом и сообщит мне о своих намерениях. Мы предлагаем ему, с нашей стороны, откровенную и искреннюю дружбу и все наши силы для защиты его правого дела. Доверие мое к его принципам и к его редкой честности заставляет меня надеяться на такую же искренность с его стороны. Покуда я буду устранять, насколько возможно, всё, что могло бы расстроить наши взаимные стремления заключить желаемый мир на установленных основаниях.
