Творчество Эдмунда Спенсера, английского поэта-классика второй половины XVI века и одного из наиболее талантливых и прославленных авторов елизаветинской эпохи в целом, во многом перекликается с творчеством такого основоположника современного фэнтези, как Джон Толкин — на которого Спенсер, по-видимому, оказал значительное влияние. И в «Королеве фей» Спенсера, и в «Сильмариллионе» (в меньшей степени — в «Хоббите» и «Властелине Колец», где описана уже эпоха увядания эльфов) Толкина, посвящённом вымышленному миру Средиземья, сюжет вращается вокруг борьбы героев с силами зла (причем у них обоих, несмотря на активное использование мотивов, взятых из языческих мифов и легенд, соотношение добра и зла в мире понимается в христианском ключе) — и в авангарде этой борьбы как у Спенсера, так и у Толкина находятся эльфы, воплощающие собой этический и эстетический идеал человека у этих авторов.
Вместе с тем, при внимательном анализе становятся серьёзные расхождения между двумя этими авторами (которые обнаруживаются и при сравнении друг с другом спенсеровских и толкиновских эльфов) — отнюдь не сводимые к различиям в их литературной методологии, а также религиозных симпатиях и антипатиях Спенсера и Толкина. Для понимания расхождений между идеалами Спенсера и Толкина поучительно рассмотреть отличия спенсеровских и толкиновских эльфов друг друга, а также в целом различия между вымышленными вселенными соответствующих литераторов.
Эльфы Спенсера (как и положительные персонажи из числа людей, помогающие им в борьбе со злом) воплощают собой аристократический идеал (что и неудивительно, поскольку «Королева фей» — рыцарская поэма) — см. посвящённую им любопытную статью Е. В. Халтрин-Халтуриной «Эдмунд Спенсер об эльфийском этносе: ренессансные истоки современных фэнтези» (ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА / STUDIES IN LITERATURE AND LANGUAGE 2020, том 79, № 3, с. 87—98): «Приглядимся внимательнее к эльфийскому “этносу”. Среди фей низшего сословия у Спенсера встречаются весьма пакостные особи. Например, те феи, которые похищают человеческих детей, оставляя вместо них так называемых подменышей (changelings). По отношению к ним поэт использует выражение “низменное фейное отродье” (“base Elfin brood”, bk. 1, c. 10, st. 65). Более благородные феи — например, водяные нимфы — обыкновенно находятся в обществе сатиров и морских божков. Они не прочь порезвиться, предаваясь праздным утехам, хотя имеют доступ и в общество богов-Олимпийцев».
На вершине этой иерархии стоят эльфийские (и человеческие) рыцари, вокруг подвигов которых и вращается повествование: «Поэма “Королева фей” Спенсера построена вокруг путешествий рыцарей — эльфов и людей, — которые, по заданию Глорианы, царицы “фейного” государства, должны постичь 12 добродетелей <…> На самой вершине эльфийской системы рангов располагается Королева фей по имени Глориана, являющаяся воплощением добродетелей и благородства. С одной стороны, она является идеализированным “отражением” — земной правительницы (спенсеровский комплимент королеве Англии Елизавете Тюдор в ее сакральной ипостаси). С другой стороны, Глориана — прямая последовательница Девы Озера из многочисленных артуровских легенд и их переработок: волшебная покровительница славных рыцарей. Приближенное к Глориане рыцарское сословие — это собрание избранных, знатных, добродетельных эльфов и людей. Рыцарем можно было сделаться, родившись в благородной эльфийской семье либо пройдя обряд посвящения в рыцари. Среди урожденных эльфов-рыцарей — поборник Учтивости Калидор; среди принявших обет посвящения из рук Глорианы — Красный рыцарь (или Сент-Георг), поборник Святости».
У Толкина приключения героев также вращается во многом именно вокруг их воинских подвигов — но далеко не сводим к ним (так, в истории Берена и Лютиэн «слабая женщина» Лютиэн, дочь короля Дориата Тингола, побеждает Моргота, дьявола вселенной Толкина, без применения оружия, силой чар); кроме того, эльфы воплощают собой даже не столько героический, сколько творческий аспект человеческой личности; в одном из своих писем Толкин характеризовал эльфийскую магию как «Искусство, освобожденное от многих его человеческих ограничений: более легкое и непринужденное, более живое, более полное (произведение и замысел идеально соответствуют друг другу)» (Письмо 131).
Многие из наиболее знаменитых эльфов Толкина не столько воины, сколько творцы (войной они занимаются вынужденно, подвергшись нападению Моргота), причем труд у них не считается зазорным и для особ королевских кровей. В первую очередь это относится к Феанору, величайшему из эльфов, создавшему Сильмарили — волшебные камни, сохранившие изначальный Свет (необходимый для возрождения мира), за которые на протяжении всей Первой Эпохи идёт ожесточённая борьба: «всех нолдор, что были до и после него, не находилось ему равных: столь острый ум и умелые руки даровала ему судьба. В юности своей, совершенствуя труд Румиля, он создал письмена, что носят его имя — впредь эльдар всегда пользовались ими. Именно Феанор первым из нолдор открыл секрет создания драгоценных камней крупнее и ярче тех, что находят в земле. Первые камни, сделанные Феанором, были бледны и бесцветны, но если касался их звездный свет, они вспыхивали голубым и серебряным огнем, ярче, чем Хеллуин [звезда Сириус]. Сделал он и другие кристаллы, в которых можно было различать предметы, находящиеся на далеком расстоянии — различать ясно, хотя и уменьшенными — как если бы глядя взором орлов Манвэ. Не знали покоя ни руки, ни ум Феанора» («Сильмариллион»).
Финрод Фелагунд, эльфийский король Нарготронда, сыгравший важную роль в истории Берена и Лютиэн (он ценой своей жизни убил волколака, которому Саурон хотел скормить пленного Берена), также описывается как умелый мастер: «"Фелагунд": гномье "felek" - "резать камень", "felak" - "инструмент, похожий на резец с широким лезвием или небольшой топорик без рукоятки, для резьбы по камню"; "использовать этот инструмент", "gunud" - эквивалент эльдаринского "s-rot"; "gundu" - "подземный чертог", "felakgundu", "felaggundu" - "высекающий пещеры". Это имя было дано Фелагунду за искусность в тонкой резьбе по камню. Он украсил резьбой многие стены и колонны Нарготронда и гордился этим именем» («Шибболет Феанора»).
Мастером был и эльфийский король Гондолина Тургон: «Там били сверкающие струи фонтанов, а во дворе Тургона красовались изображения Дерев древности, что сработал сам Тургон, призвав на помощь многие умения эльфов. Древо, созданное им из золота, называлось Глингал, а Древо, цветы которого Тургон отковал из серебра, звалось Бельтиль» («Сильмариллион»). Такой трагический персонаж, как племянник Тургона Маэглин (сыгравший в истории Гондолина роковую роль, предав его Морготу — но, вместе с тем, наделённого острым умом и воинской силой) обладал большими способностями в металлургии и шахтерскому делу: «Собрал он вокруг себя тех, что склонны были к кузнечному ремеслу и горному делу, и разведал он Эхориат (то есть Окружные горы), и нашел богатые залежи разнообразных металлов. Выше всего ценил он твердое железо шахты Ангхабар в северной части гор Эхориат; там немало добыл он руды и в изобилии выковал металла и стали, так что острее и мощней стало оружие гондолиндрим, и это сослужило им добрую службу в последующие дни» («Сильмариллион»).
Создатели Колец Власти (для управления которыми Саурон создал Единое Кольцо, что определило последующую историю Второй и Третьей Эпохи) — эльфы Эрегиона и их правитель Келебримбор, внук Феанора — описываются как выдающие мастера-кузнецы: «В Эрегионе искусники гвайт-и-мирдайн, народа златокузнецов, превзошли в мастерстве творцов былых времен, кроме разве самого Феанора <…> Именно в Эрегионе речам Саурона внимали особенно охотно, ибо живущих там нолдор снедало неодолимое желание умножить свое искусство и достичь еще большего совершенства в творениях своих <…> В те дни кузнецы крепости Ост-ин-Эдиль превзошли все, что удавалось сотворить им до сих пор, и задумали они великий труд, и создали Кольца Власти» («Сильмариллион»).
Вышеупомянутая Лютиэн создаёт волшебный плащ, дарующий невидимость и погружающий в сон: «В «Лэ о Лейтиан» рассказывается о том, как Лутиэн удалось бежать из дома на буке Хирилорн: она призвала на помощь свою волшебную силу и сделала так, что волосы ее отросли до невиданной длины. Из них соткала Лутиэн темный плащ, что укрыл красоту ее, словно ночная мгла; и заключались в том плаще чары сна. Из оставшихся прядей Лутиэн сплела веревку и сбросила ее из окна; и когда закачалась веревка над головами стражей, сидящих под деревом, стражи погрузились в глубокий сон. Тогда Лутиэн выбралась из своей темницы и, закутавшись в свой темный плащ, ускользнула, никем не замеченная, и исчезла из Дориата» («Сильмариллион»). Позднее именно этот плащ помог ей победить сперва Саурона, а затем и Моргота, его повелителя.
Толкин писал, что нолдор (эльфийский народ, к правящей семье которого принадлежали Феанор, Финрод, Тургон, Маэглин и Келебримбор) «всегда были на стороне, как бы мы сказали, «науки и техники» (Письмо 153) и говорит об их «любви к механизмам и техническим приспособлениям» (там же). Попав в Гондолин, город нолдор, человек Туор научился, помимо прочего, «строить из камня, класть кирпичи и тесать гранит и мрамор; изведал он искусство прядения и ткачества, вышивания и живописи, и обработки металлов» («Падение Гондолина»). Парадоксальным образом, несмотря на скептическое или даже враждебное отношение Толкина к техническому прогрессу, два из трёх ключевых сюжетов его вымышленного мира (борьба за Сильмарили, гибель Нуменора, история Колец Власти) вращаются вокруг изобретений, играющих судьбоносную роль в мировой истории (Сильмарили, Кольца Власти), и их создателей (Феанор, Келебримбор и Саурон) - вполне в духе фантастики XIX-XX веков с её интересом к деятельности ученых-изобретателей и последствиям их деятельности (как положительным, так и отрицательным).
Творчество Толкина во многом связано с эстетикой прерафаэлитского «движения искусств и ремесел», стремившегося к возрождению ремесленного творчества (в мире Толкина эстетика ремесленного творчества выражена, в первую образ, в образе нолдор и гномов): «В связи с этим был изучен аспект влияния на Толкина течений в искусстве и, прежде всего, в книжной графике. Неудивительно, что писатель не остался равнодушным к творчеству прерафаэлитов, ставивших в качестве идеала средневековое искусство. Мир, где искусство должно было способствовать возрождению духовности в человеке, нравственной чистоты и религиозности — можно ли предположить более точное выражение идей, произраставших в душе молодого Толкина? Что интересно, в юности Толкин, вместе с друзьями организовавший полутайное общество «Чайный клуб», сравнивал их с прерафаэлитским братством. На программе прерафаэлитизма, как известно, строилось Движение искусств и ремесел с идеализацией творчества ремесленников средневековья, которое противопоставлялось бездушному машинному производству. Важно отметить, что именно Движение искусств и ремесёл послужило одной из отправных точек для формирования стиля «модерн» и современного дизайна» (А. В. Манторова, «Средства навигации в произведении Дж. Р. Р. Толкина «Сильмариллион»). Прерафаэлиты во многом идеализировали Средневековье, но нередко они (например, Уильям Моррис, повлиявший на Толкина), обращались не к феодальной, а к ремесленной и пасторальной эстетике.
Воинские подвиги для Толкина не обладают самостоятельной ценностью и поставлены на службу защиты мирной жизни и сопротивления злу. Как говорит во «Властелине Колец» такой персонаж, как Фарамир — сын Наместника Гондора Дэнетора, потомок нуменорцев (человеческого народа, испытавшего наибольшее культурное влияние эльфов — тем более что знатнейшие нуменорцы являлись потомками Лютиэн): «Война неизбежна, если мы защищаем свою жизнь от супостата, но я люблю меч не за то, что он острый, и стрелу - не за ее полет, а воина не за силу. Я люблю их за то, что они защищают родину: ее красоту, древность и мудрость. Вот это я чту и люблю, и ни страха, ни поклонения нет в моих чувствах <…> Мы полюбили войну и воинское искусство ради них самих, но еще помним, что стремление и умение убивать не могут быть целью. Впрочем, не все… Искусные воины все больше в чести, видно, время такое…».
Фарамир противопоставляется своему брату Боромиру, носителю мировоззрения военной аристократии: «Сыновья Денетора мужали. Старший, Боромир, был любимцем отца. Он походил на родителя лицом, был подобен ему в гордости, однако во всем остальном он напоминал скорее Короля Эарнура, воина, отдавшего весь пыл своей души сражениям и оружию. Младший, Фарамир, был совсем другим. Как и его отец, он легко читал в сердцах людей, но не презрение испытывал к ним, а жалость. Он был мягок в обращении, любил музыку и книги, и хоть в мужестве не уступал брату, было оно не таким явным. Славы в бесцельном риске он никогда не искал» («Властелин Колец»). В отличие от Фарамира, Боромир поддаётся искушению Единым Кольцом и погибает.
Но расхождения Спенсера и Толкина выходят далеко за пределы того, что Спенсер делает акцент на воинской доблести, а Толкин гораздо больше внимания уделяет творчеству и мирной жизни героев (взять хотя бы описание идиллической жизни хоббитов Шира). Картину мира Эдмунда Спенсера определяло неоплатоническое мировоззрение, исходящее из восприятия мира (сформировавшегося ещё в рамках античного язычества, но позднее воспринятого и христианами) как жесткой стратифицированной иерархии с четким качественным делением на высокое и низкое, т. н «великой цепи бытия» - см. вышеупомянутое исследование Халтрин-Халтуриной об образе эльфов у Спенсера:
«На низших ступенях находятся носители так называемой вегетативной души, смыслом существования которых являются питание и репродукция. Выше размещаются носители чувственной души, живущие эмоциями и сенсорными ощущениями. Венчают лестницу носители души рациональной, стремящиеся понять сотворенный Богом мир. В спенсеровской схеме отразилось учение о трех видах души, распространенное в Великобритании эпохи Ренессанса и восходящее к трудам Аристотеля об анатомии души <…>
Где же в этой системе располагаются эльфы? Сошлемся на исследователей, досконально изучивших особенности спенсеровской художественной иерархии существ. В частности, Д.Дж. Симс подытожил свои наблюдения следующим образом: в мире “Королевы фей” на вершине лестницы бытия находится Бог-творец, ниже располагаются ангельские чины, еще ниже — божества египетской и древнегреческой традиции, затем благородные феи и эльфы средневекового фольклора, приравненные к нимфам классической традиции. Затем герои и человеческое общество. Ниже людей располагаются сатиры, благородные животные, уроды-великаны, затем совсем нечистые звери и ниже всех — змеи-драконы».
Вымышленную вселенную Толкина многие (особенно — его критики, но не только они) часто видят в том же ключе (игнорируя многочисленные нюансы), как этакую «расовую пирамиду» с эльфами в качестве «высшей расы». Приведу типичный пример подобного восприятия: «Сказанного достаточно, чтобы понять, что мир Толкина имеет отчетливую иерархическую структуру. Было бы удивительно, если бы она нисколько не соответствовала тем или иным иерархиям мировых традиций. И действительно, легко можно подобрать определенные параллели. Например, с точки зрения классической варновой системы в Индии благородные эльфы, сказители, мудрецы и хранители порядка вещей, соответствуют брахманам, воины-люди — кшатриям, к вайшьям ближе малорослые (не только физически!) гномы и хоббиты, занятые ремеслами, торговлей, земледелием и обыватели по натуре, наконец, шудры-орки выведены как рабы, расходный материал, и являют собой результат окончательной духовной деградации».
Сомнительность этого рассуждения видна невооруженным глазом уже из того, что роль тех же эльфов у Толкина несводима к функции «сказителей, мудрецов и хранителей порядка вещей» (вспомнить хотя бы их многочисленные войны с Морготом и Сауроном), да и занятия ремёслами и физическим трудом, как я уже отмечал, вовсе не являются для толкиновских эльфов презренным делом. Неясно и то, каким образом в «торговцы-вайшьи» затесались гномы — в «Хоббите» пускающиеся в смертельно опасное путешествие к Одинокой Горе и доблестно сражающиеся с орками в Битве Пяти Воинств, да и во время событий «Сильмариллиона» совершавшие в Битве Бессчётных Слёз чудеса отваги. Кроме того — мирный труд, такой как земледелие, и связанные с ним маленькие радости вроде хорошей пирушки (которых не чураются не только обыватели-хоббиты, но и «возвышенные» эльфы) Толкин не считал чем-то низменным - напротив:
«— Прощай, король Под Горой! — сказал он. — Никакие горы золота не заменят нам тебя и не возместят этой утраты. Но я все-таки рад, что разделял с тобой опасности, — не всякому Бэггинсу доставалась честь участвовать в таком приключении.
— Это не так! — возразил Торин. — В тебе хорошего больше, чем ты думаешь, недаром ты родился в доброжелательном краю. Доля отваги, доля мудрости, сочетающихся в меру. Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше золото, то в мире было бы куда веселее» («Хоббит»).
Особенность творчества Толкина в том, что опасность падения в нём больше всего грозит не малым и слабым, а великим и могущественным — через злоупотребление своим превосходством. Наиболее ярко это видно на примере дьявола-Моргота: «Великое могущество дано было ему Илуватаром, и бытие он обрел в одно время с Манвэ. Ему же дана была доля в способностях и знании всех прочих Валар, но на злые цели направил он эти дары и растратил свою силу, разрушая и притесняя <...> Так от величия через высокомерие он пришел к презрению ко всему, кроме себя самого: дух разрушающий и безжалостный. Мудрость подменил он коварством, искажая и подчиняя своей воле все, чем желал воспользоваться, став в итоге бесчестным лжецом» («Сильмариллион)». По тому же пути прошли Саурон и обманутые им нуменорцы во главе с Ар-Фаразоном.
Этот принцип работает и применительно к более неоднозначным в моральном плане (скорее положительным, чем отрицательным, но зачастую далеко не безупречным в моральном плане — достаточно вспомнить Убийства Родичей в Альквалондэ, Дориате и Гаванях Сириона, порождённые Клятвой Феанора) героям Толкина, таким как эльфы-нолдор (самой творческой части эльфов, превосходящей эльфов, оставшихся в Средиземье, во всём) — см. рассуждение автора: «Основной корпус предания, «Сильмариллион» как таковой, посвящен падению одареннейшего рода эльфов <…> Сыновья Феанора дают ужасную, кощунственную клятву вражды и мести, — против всех и кого угодно, не исключая и богов, кто дерзнет посягнуть на Сильмарилли или станет утверждать свое право на них. Они сбивают с пути большую часть своего народа; те восстают против богов, покидают рай и отправляются на безнадежную войну с Врагом. Первым следствием их падения становится война в Раю, гибель эльфов от руки эльфов; и это, а также их пагубная клятва неотступно сопутствуют всему их последующему героизму, порождая предательство и сводя на нет все победы» (Письмо 131).
Нахождение «на вершине» (в том числе — по объективным талантам), превосходство над другими, у Толкина вовсе не гарантирует морального превосходства над теми, кто «ниже» тебя и отсутствие морально сомнительных действий (вспомнить такие поступки Феанора, как нападение на тэлери Альквалондэ с целью похищения их кораблей или сожжение кораблей тэлери, когда он бросил своего брата Финголфина и его сторонников в Валиноре) — см. пассаж из «Сильмариллиона»: «Оплакивали они гибель Дерев, но не менее горько скорбели о том, что Феанор обратился ко злу: то было одно из самых гнусных деяний Мелькора. Ибо непревзойденное могущество дано было Феанору, как телесное, так и духовное; среди Детей Илуватара всех превосходил он доблестью и красотою, мудростью и стойкостью, мастерством, силой и проницательностью равно; неукротимое пламя пылало в его сердце. Дивные творения во славу Арды, что создал бы он, сложись все иначе, под силу было измыслить разве что одному Манвэ».
Более того, в «Хоббите» и «Властелине Колец» положение дел раз за разом спасают, верша судьбы мира, не великие воины и владыки (подобные королю гномов Торину Дубощиту, Дэнетору и Боромиру), а хоббиты, представляющие собой тип «маленького человека» (что опять же характерно для литературы XIX-XX века с её вниманием к этому типу людей) - в частности, именно они дольше всего способны сопротивляться искушению Единого Кольца. Согласно формулировке самого Толкина, осмыслявшего своё произведение, «мораль всего этого (в придачу к непосредственной символике Кольца, которое олицетворяет желание власти как таковой, стремящееся реализоваться посредством физической силы и машин, а также неизбежно посредством лжи) очевидна: без возвышенного и благородного простое и вульгарное непередаваемо гнусно; без простого и обыденного благородная героика бессмысленна» (Письмо 131).
Не случайно один из наиболее симпатичных персонажей произведения, равно наделённый храбростью и преданностью — слуга Фродо Бэггинса Сэм Гэмджи, выходец из обывательской среды (сын садовника), вместе с тем любящий и умеющий ценить прекрасное и интересующийся миром за пределами провинциального Шира. Своему сыну Майклу во время Второй мировой войны Толкин писал: «Некогда мне довелось пройти через то, что переживаешь сейчас ты, пусть и несколько иначе; я-то был ужасным неумехой, к войне совершенно не приспособленным (а мы с тобой схожи лишь в том, что оба глубоко симпатизируем и сочувствуем «томми» /*Прозвище английского солдата (в военном уставе солдат условно именовался «Томас Аткинз»)*/ — особенно простому солдату из сельскохозяйственных графств)» (Письмо 45). Как писал тот же Толкин по поводу реальных прообразов Сэма Гэмджи (см. «Биографию» Карпентера), «Вообще-то мой Сэм Скромби [Гэмджи] списан с солдат, рядовых и денщиков, которых я знавал в войну 1914 года и которые, как я понял, были куда лучше меня самого». Напротив: «Большую часть офицеров он недолюбливал. "Джентльменов среди старших не сыщешь, даже просто люди - и то редкость", писал он Эдит [своей жене]». Именно Сэм почти в самом конце произведения возрождает осквернённый Саруманом Шир с помощью волшебной земли из Лориэна, которую подарила ему эльфийская владычица Галадриэль.
В некоторых ситуациях у Толкина менее знатные люди ведут себя более достойно, чем их господа. В качестве примера можно привести гондолинского лорда дома Арфы Салганта из «Падения Гондолина» — труса, всячески прислуживавшего предателю Маэглину («он [Маэглин] ведь поручил Салганту задержать Туора во дворце и подстрекать его отправиться в самое пекло - но вот ведь как вышло: Салгант перетрусил до смерти, ускакал домой, и теперь лежал и трясся у себя на кровати») — и его воинов, храбро бившихся с войсками Моргота, даже оставшись без вождя: «Тургон, вняв настойчивым посланиям Глорфинделя, отправил им на помощь воинов Арфы, но Салгант скрыл этот приказ и сказал, что им велено занять площадь Малого Рынка на юге, где жил сам Салгант, и его воины были недовольны этим. Однако теперь они ушли от Салганта и явились ко дворцу; и очень вовремя, потому что по пятам за Глорфинделем пришло целое полчище торжествующих врагов. Люди Арфы с великим рвением бросились на них, не дожидаясь приказов, и сполна искупили трусость своего владыки».
Примечательна авторская ремарка в описании военного совета Тургона, решавшего вопросы обороны: «Тогда созвал король Тургон совет, и явились туда Туор и Меглин, как князья королевского дома; пришли туда и Дуилин с Эгалмотом, и Пенлод высокий, и Рог явился с Галдором из рода Древа, и златой Глорфиндель, и Эктелион, чей голос как музыка. Пришел туда и Салгант, дрожавший при мысли об ужасных вестях, и другие знатные мужи, уступавшие ему древностью рода, но превосходившие благородством». Стоит отметить и то, что воины Маэглина из дома Крота в «Падении Гондолина» отказались содействовать ему в его попытке захватить Идриль и убить Эарендиля: «Но перед входом в его дом толпились воины Крота - самые мрачные и нелюдимые воины, каких Меглин мог разыскать в городе. Но все же они были свободные нолдолы, и не было на них заклятья Мелько, как на их предводителе; и потому, хотя они не помогли Идриль - ведь Меглин был их вождем, не помогали они и Меглину, как он ни бранился».
Другой пример несоответствия статусного и истинного благородства у Толкина присутствует в истории Турина Турамбара и воплощен в образе знатного эльфа Саэроса (в «Турамбаре и Фоалокэ», ранней версии истории Турина, даже сказано, что «По матери приходился он близкой родней самому королю»), придворного Тингола враждебно относившегося к Турину из-за его человеческого происхождения. О нём сказано, что он, сын вождя эльфов Арториэна (область в Дориате), был «весьма надменен и заносчиво обходился с теми, кого почитал ниже себя по положению и достоинству» («Дети Хурина»). Саэрос попытался вероломно убить Турина, напав на него из-за спины — «Поутру Саэрос подстерег Турина, когда тот спозаранку покинул Менегрот, вознамерившись вернуться к границам. Недалеко ушел он, когда Саэрос напал на него сзади с обнаженным мечом и при щите» («Дети Хурина») — но сам погиб, побеждённый Турином и разбившись, убегая от него. Напротив, эльфийка Неллас, обычная эльфийка, подруга Турина, выступила на суде над ним в защиту его доброго имени от несправедливых обвинений:
«— Вот так и Белег сказал мне, — отвечала она, — только поэтому и осмелилась я прийти сюда — чтобы Турина не осудили безвинно. Он храбр, но и милосерден тоже. Эти двое, они сражались, государь, пока Турин не лишил Саэроса и щита, и меча; убивать же его не стал. Потому не думаю я, что Турин под конец желал ему смерти. А если Саэрос был посрамлен, так сам и заслужил свой позор» («Дети Хурина»).
У Спенсера, напротив, выражена прямо противоположная тенденция — моральные достоинства его героев сплошь и рядом ставятся в контекст их социального происхождения; автор исходит из идеи корреляции между моральными качествами и знатным происхождением, а также изображает «незнатных выскочек» трусами с необоснованными амбициями. По замечанию английской Википедии: «Book VI stresses that there is "almost no correlation between noble deeds and low birth" and reveals that to be a "noble person," one must be a "gentleman of choice stock".
Throughout The Faerie Queene, virtue is seen as "a feature for the nobly born" and within Book VI, readers encounter worthy deeds that indicate aristocratic lineage. An example of this is the hermit to whom Arthur brings Timias and Serena. Initially, the man is considered a "goodly knight of a gentle race" who "withdrew from public service to religious life when he grew too old to fight". Here, we note the hermit's noble blood seems to have influenced his gentle, selfless behaviour. Likewise, audiences acknowledge that young Tristram "speaks so well and acts so heroically" that Calidore "frequently contributes him with noble birth" even before learning his background; in fact, it is no surprise that Tristram turns out to be the son of a king, explaining his profound intellect. However, Spenser's most peculiar example of noble birth is demonstrated through the characterization of the Salvage Man. Using the Salvage Man as an example, Spenser demonstrated that "ungainly appearances do not disqualify one from noble birth". By giving the Salvage Man a "frightening exterior," Spenser stresses that "virtuous deeds are a more accurate indication of gentle blood than physical appearance.
On the opposite side of the spectrum, The Faerie Queene indicates qualities such as cowardice and discourtesy that signify low birth. During his initial encounter with Arthur, Turpine "hides behind his retainers, chooses ambush from behind instead of direct combat, and cowers to his wife, who covers him with her voluminous skirt". These actions demonstrate that Turpine is "morally emasculated by fear" and furthermore, "the usual social roles are reversed as the lady protects the knight from danger. Scholars believe that this characterization serves as "a negative example of knighthood" and strives to teach Elizabethan aristocrats how to "identify a commoner with political ambitions inappropriate to his rank"».
Одним из антагонистов произведения является великан, стремящийся поровну распределить материальные блага и поддерживаемый простонародьем: «Travelling again they come upon a giant with a set of scales. The Giant boasts he can weigh anything and claims he will redistribute all things so that all things are equal. The populace like this because they expect is will benefit them. Arthegall tells him he need not redistribute things because nothing, really, has changed from its original rightness. The giant responds that it is obvious that some parts of nature (like the sea) are taking over other parts (like the land). Arthegall tells him that these things are merely changing form, not substance, in accordance with God's will; besides, he says, the giant does not have the ability to weigh trifles, let alone great things. To show him, Arthegall tells the giant to weigh a word; when he tries, it flies out of the pan. Arthegall then tells him to try to weigh wrong with right; the giant tries, but no amount of wrong can cause the pan of right to rise. Arthegall then has the giant weigh two wrongs (that is, two extremes) and it is apparent that right is in the middle. Enraged, the giant willfully casts right aside. For this action, Talus pushes him off a cliff and drowns him. The populace are angry with this because they expected benefit from the giant; they threaten Arthegall who is not allowed to battle his social inferiors and yet he is loathe to flee. Talus approaches them and when they attack him and Arthegall he disperses them by wildly striking at them» (см. содержание «Королевы Фей»).
Значительно различается и восприятие Спенсером и Толкином женских персонажей и женского пола в целом. Во-первых, у Спенсера в «Королеве Фей» немало отрицательных женских персонажей (Дуэсса, Акразия, Федрия, Хелленор, Мунера, Радигунда с её амазонками), причем ярким маркером их отрицательности является их сексуальная распущенность (Дуэсса, Акразия, «новая Елена» Хелленор и др.) — взять хотя бы Дуэссу: «В тексте содержатся несколько упоминаний о любовниках Дуэссы [1, p. 15—16, 68]. Сексуальность Дуэссы, ее двуличность и волшебная сила — олицетворение того, что считалось худшей частью женской природы, апофеоз женского <…> золотом одаривает ее великан Орголио (FQ.: I,vii,16), как другие любовники одаривали коронами» (Никитенко Ю. Н. Историко-политическая аллегория в «Королеве фей» Эдмунда Спенсера). В творчестве Толкина, напротив, восприятие женщин выражено в гораздо более положительном ключе (см. также посвящённый женскому вопросу раздел этой статьи).
У Спенсера выражена идея, что женщина должна «знать своё место» - и подлежит наказанию, если сопротивляется этому: «Radigund and Britomart battle, Britomart is wounded in the shoulder, and finally Britomart beheads Radigund. Talus enters the castle and wreaks carnage on the Amazon women inside <…> during this time Britomart rules as a princess and reforms the Amazon society so that women are restored to proper subjection to men». Для сравнения, у Толкина в истории конфликта нуменорского короля Алдариона с его супругой Эрендис последняя — фигура во многом скорее трагическая, страдавшая от вечных отлучек и невнимания со стороны мужа (а история Алдариона — начало падения Нуменора).
В некотором смысле произведения как Спенсера, так и Толкина можно рассматривать как утопии, поскольку (с поправкой на частные пороки и недостатки отдельных личностей) воображаемый эльфийский народ у обоих авторов воплощает их идеалы (связанные с идеальным образом реальных людей). Но нетрудно заметить, что идеал Толкина, во-первых, в значительно большей степени связан с творчеством и созидательной деятельностью (в том числе и простых людей, а не только эпических героев), а не с воинскими подвигами (пусть даже направленными на сколь угодно благие цели), а во-вторых, куда менее жестко-иерархичен и не исходит, в отличие от Спенсера, из идеи строгой привязки моральных качеств личности к её социальному положению (а также, на мой взгляд, более дружественно смотрит на женский пол). Отчасти это связано с тем, что Толкин жил спустя много веков, когда человечество сравнительно с эпохой Спенсера проделало немалый путь — но различия между идеалами двух авторов, безусловно, связаны и с их личными ценностными различиями, а не только с «духом эпохи».
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
