Из воспоминаний Рафаила Михайловича Зотова
В царствование Павла I-го строго смотрели за нравственностью офицеров. Всякая просьба, доходившая до него, тотчас решалась, потому что их вкладывали в ящик, который ежедневно вскрывался. Впоследствии эта процедура была уничтожена, потому что стали класть туда разные пасквили, и это нередко делали сами приближенные императора, боясь подаваемых на них и уже совершенно основательных доносов.
Нарушителей нравственности обыкновенно заставляли жениться на обольщённых девушках. Так один добрый приятель моего отца, Альбрехт, бывший потом казначеем при театре, принужден был жениться на охтинской молочнице, подавшей подобную просьбу.
Такая же участь постигла и отца моего, под влиянием одной знатной дамы, с той только разницей, что он не допустил до жалобы и доноса, а сам женился на простой крестьянке. Я помню первое впечатление моей молодости (мне было три года), когда я по тогдашнему обычаю (не знаю, существует ли он теперь) стоял вместе с отцом и матерью под венцом.
Как корпусный офицер, мой отец почти вседневно ходил в Михайловский манеж, где очень часто бывал император Павел, и становился в числе обязанных зрителей на левом фланге по ранжиру, как самого малого роста.
Однажды приехал государь в манеж при самой бурной погоде. В свите его были в тот день братья Чарторыйские (здесь Адам и Константин), славившиеся мускульной силой, которою обладал и сам Павел I.
При входе государя в манеж, разумеется, отворили настежь ворота, но сила бури была в тот день такова, что в минуту прохода Павла I гренадер, стоявший у ворот, свалился с ног, и, по-видимому, подобная же участь угрожала самому Павлу I, но отец мой, как ближайший к воротам, успел подскочить и подставить ногу под распахнувшиеся ворота, а сам вытянулся, как следовало.
Государь улыбнулся, кивнул ему головою и прошел мимо. Ворота заперли, и развод начался обыкновенным порядком. Но, по окончании его, государь разговорился с Чарторыйскими о силе, обнаруженной моим отцом, удержавшим ворота.
Позвали его; потребовали от него новых доказательств силы и, так как он действительно обладал ею в превосходной степени, разгибая подковы и производя другие опыты, как-то: ношение людей на протянутой руке и т. п., то государю это очень понравилось, и он перевел его в число дворцовых гренадер.
11-го марта 1801 года отец мой был на дежурстве. Всех гренадер поместили в одну залу и отдали приказ "по первому сигналу явиться, куда будет назначено"; но этого назначения не последовало, и они провели всю ночь в ожидании.
Отец мой был в числе гренадер, стоявших на часах во время первой панихиды по императору Павле, и не только громко плакал, но и позволил себе громко выразить одно замечание, совершенно противное правилам дисциплины. За это, по приказанию графа Палена (Петр Алексеевич), он был на другой же день уволен в отставку.
