Вооруженный нейтралитет.
Как мы уже отмечали, англичане имели все шансы выиграть войну с колониями до тех пор, пока в дело не вмешаются другие европейские державы. Вступление в противостояние Франции стало безусловным проколом английской дипломатии, но основные трудности, как оказалось, были впереди.
Пока же мы совершенно неожиданно перенесемся в заснеженную Россию, где в ноябре 1779 года Екатерине пришло письмо от иркутского губернатора Франца Николаевича Клички, в котором он писал, что русские промысловики в районе Чукотского носа наблюдали несколько «нераспознатых» иностранных судов. Сам губернатор почерпнул сведения от казацкого атамана, который устроил опрос местным чукчам: «у урочища по их званию Яняней, а по-русски Одинокова камня или протянувшегося в море к востоку мыса прибегали два судна, из которых первое трех-, а другое двухмачтовое, с коих и выезжали люди на вельботе на берег и у чукоч гуляли и при том дарили их складными ножами и они с чукчами обходились ласково, разговоров же их они, чукчи, никаких не разумели, которые оттуда шли подле Чукоцкого носа и проливом [в] Северное море проходили к западу до о-ва Кульчина, а, побыв у оного, возвратились обратно в Восточное море. И тех людей чукчи по платью и по обхождению почитают за русских. А как оным в тех местах быть нельзя, потому что по известным мне обстоятельствам никогда из Охоцка и Камчатки промышленных судов трехмачтовых во отправлении не бывает, и потому надобно тем видимым чукчами судам быть иностранным, а не русским».
Поскольку тихоокеанские области России были укреплены лишь номинально, это вызвало ситуацию, близкую к панике. Екатерина, так же как и канцлер Безбородко, считали, что русские Камчатку и Чукотку у России вполне могут отнять как англичане, так и американцы. К тому же, не так давно, в 1771 году, был бунт под предводительством поляка Бениовского в Большерецке, который с подельниками в буквальном смысле слова угнал корабль «Святые Петр и Павел», проследовал сначала на Формозу, потом в Макао, а потом достиг аж Мадагаскара, где попытался основать собственную колонию, а потом, поступив на австрийскую службу, обещал «вернуться на Камчатку на больших кораблях» ради завоевания. Эти события показали для Екатерины все уязвимость окраин империи.
Естественно, в этой ситуации русскому послу в Париже Барятинскому пришло письмо от Панина, где он ссылался на Екатерину: «полагая наблюдаемые суда быть американскими и из Канады, императрица изволила мне указать дать о том знать Вашему Сиятельству с таковым при том высочайшим Ее Величества повелением, чтоб Вы, зделав отзыв о под ходе оных к помянутым берегам к находящемуся в месте пребывания Вашего поверенному от американских селений Франклейну, попросили его от имяни Вашего, не возьмет ли он на себя разведать, подлинно ли сии суда были американские и из какого места; и когда спознает он действительно, что они были из Америки, то уже не можно ли будет ему в таком случае достать и доставить Вам описание и карту их путешествия, дабы по соображению оных можно было увидеть, не представится ли удобности или возможности к установлению безпосредственного мореплавания между здешними областями и самою Америкою прямым и сокращенным путем. В заключение же скажу Вам, и то для Вашего сведения, что Ее Императорское Величество угодно было также повелеть на случай прихода в те места опять каких-либо иностранных неведомых судов зделать гербы и отослать их к чукоцкому народу для развешения по берегам их обитания на деревьях, чтобы показать чрез то сходящим с судов народам, что сии места принадлежат империи Ее Величества».
Тут следует учесть, что Бениовский контактировал с Франклином, с Казимиром Пулавским, воевавшим в армии Вашингтона, и в 1779 году вообще оказался в Америке. Если сложить обещания Бениовского, а так же его прибытие в Америку, и появление у Камчатки неопознанных кораблей – понятно, что беспокойство Екатерины было более чем реальным.
В результате Барятинский встретился с Франклином, о чем доносил Панину из Парижа в декабре 1779 года: «В силу приказания Вашего Сиятельства от 11 октября касательно по дошедшему рапорту от иркуцкого губернатора господина Клички о показавшихся при островах Чукоцких берегов двух кораблях, полагаемых из Канады, с Франклейном партикулярным разговором я осведомлялся, не имеет ли он каковых сведений, какие могли быть те корабли, и не имеет ли он карты положению тех морей и предполагаемому пути от Канады до Камчатки? Франклейн ответствовал, что до сего времени, поелику ему известно, что путь сей еще, конечно, не найден, следовательно, и карт не имеется. Ему только известно, что есть в одном старинном гишпанском писателе, которого имя он не упомнит, якобы с пролива, называемого Гутзон, который лежит выше Канады, в земле, называемой Лабрадор, выходили суда и доходили до Японии; но ему мнится, что сей путь, если и найдут, будет весьма трудным, дабы не сказать невозможным; о показавшихся же упомянутых судах он думает, что оные есть или японские, или англичанин Кук, который поехал из Англии тому три года объезжать свет».
Как говорится, час от часу не легче. Если это были не американцы, то значит – англичане. А уж как те умеют колонизировать «ничейные земли» - никто не сомневался. Если же учесть, что экспедиции Кука имели своей целью не только научные исследования, но и поиск новых колоний (в предисловии к последнему отчету Кука указывалось следующее: «Великобритания должна взять на себя инициативу, воспользовавшись всеми преимуществами собственных открытий»), понятно, что опасения русских имели под собой серьезные основания. К тому же дальнейшая история подтвердила эти опасения: посетив залив Нутка, Кук отмечал там большое количество морских выдр (каланов), а присутствовавший в экспедиции ботаник и натуралист Джозеф Бэнкс по возвращении прямо отмечал, что нужно найти схемы «проведения и превращения на благо нации открытий покойного капитана Кука». И чуть позже англичане, разместившись на островах Нутка и Ванкувер, потеснили русских в торговле шкурками калана с Китаем. Когда 29 апреля 1779 года корабли Кука вошли в Петропавловскую гавань – там поднялась настоящая паника, все были уверены, что суда пришли с недобрыми намерениями.
Именно поэтому первым же указанием императрицы было «привести Камчатку в оборонительное положение», ибо путь туда «сделался уже известен иностранцам». Со вступлением в войну за Независимость Франции и Испании и они, и Англия начали искать поддержки у Петербурга. В Россию был направлен посол Джеймс Гаррис, который начал переговоры о заключении военного союза с Лондоном, дабы сорвать «честолюбивые планы бурбонского дома».
Ответ русских оказался холодным душем: «хотя Ее Императорское Величество понимает все значение присоединения» Великобритании к «северной системе» (союзу Пруссии, России и Швеции), она «вынуждена с глубоким сожалением признать, что считает существующую обстановку совершенно не подходящей для заключения союза между двумя дворами».
Панин терпеливо объяснял Гаррису, «что заключение оборонительного союза по самой природе своей не может по времени совпадать с войной фактической, особенно такой, как данная война, причиной возникновения которой послужили обстоятельства, всегда исключавшиеся из союзных договоров между Россией и Англией как не имеющие отношения к владениям этих стран в Европе».
Таким образом, Россия заняла в войне позицию нейтралитета. Естественно, это обрадовало американцев. Вашингтон в письме Лафайету писал: «Мы немало обрадованы узнать из достоверного источника, что просьбы и предложения Великобритании русской императрице отвергнуты с презрением». Однако американцы спутали два понятия – нейтралитет совершенно не равно поддержке Тринадцати Колоний. Россия решала свои задачи и стояла на страже своих интересов, а по ситуации в колониях отмечала следующее: «Американские ее (Англии) селения, превратившиеся собственной виной правительства британского в область независимую и самовластную, не инако противу ее воюют и воевать могут, как внутри своих жилищ и земель, обороняя единственно новое свое бытие по мере ее атаки». И далее: «...Потеря Англией колоний ее на твердой земле, не только не вредна, но паче и полезна, а еще быть может для России в части торговых ее интересов, поскольку со временем из Америки новая беспосредственная отрасль коммерции с Россией открыться и завестись может для получения из первых рук взаимных нужд».
Однако вот что Россию беспокоило всерьез – это американские каперы. В нескольких частях мы уже дали примеры действий капитанов флота США, и когда один из американских кораблей появился у мыса Нордкап, в непосредственной близости от Архангельска, русские стали думать о тех мерах, которые бы не дали разрушить их морскую торговлю.
Особенностью морской коммерции России было слишком малое число собственных торговых кораблей (на 1775 год – всего 47 собственно российских судов), основной вывоз русских товаров делался на кораблях Голландии и Англии. Поэтому нападая на английские суда, следующие в Архангельск или на Балтику, американцы фактически оставляли русских без их морской торговли. Именно поэтому в начале 1779 года в Северное море была отправлена эскадра из Архангельска в составе двух фрегатов, к которым летом присоединился отряд Хметевского из двух линейных кораблей, а так же датские корабли. Крейсирование длилось с 6 июля по 1 сентября, 17 октября все корабли вернулись в Кронштадт.
Еще раз отметим – действия эти были направлены не против английских приватиров, как очень часто пишется в отечественной литературе, а против американских каперов, которые смогли всерьез испугать Петербург возможностью ударов по торговле с Россией. Разночтение это произошло из-за пояснительной записки графа Панина: «Сие ограждение долженствует, однако, основываться на правилах обще всеми державами признаваемых, а именно, что море есть вольное и что всякая нация свободна производить плавание свое по открытым водам», однако британские каперы в этом регионе не действовали и не собирались действовать в принципе, их больше интересовали Вест-Индия и побережье Северной Америки. В той же записке Панин предлагал «с точностью предписать» командиру посылаемой эскадры, «дабы он во время крейсирования своего встречающихся английских, французских и американских арматоров отнюдь не озлоблял, но советовал им удалиться в другие воды... потому что вся навигация того края идет единственно к пристаням и берегам» Российской империи.
Ну и отдельное уточнение, где главная мысль выделена болдом: «Одинаковое противу англичан и французов введение с американскими каперами почитаю и надобным для того, чтоб инако собственные наши торговые суда по всем другим морям не подвергнуть их мщению и захвату, как нации, которая сама их неприятельским нападением задрала. Известно, что американцы имеют европейских водах немалое количество вооруженных судов, кои все и стали бы караулить наш торговый флот».
11 марта 1779 года правительствам Англии и Франции заранее послали уведомление о посылке решении послать «эскадру своих линейных кораблей и фрегатов, которым будет приказано должным образом защищать торговлю и судоходство, удаляя от этой береговой полосе любое каперское судно, которое появится, без исключения, невзирая на его национальную принадлежность».
А вот дальше произошло то, что и вызвало на свет появление Декларации о Вооруженном нейтралитете. В конце 1779 года русские купцы в Архангельске загрузили голландское судно «Конкордия» большим грузом пшеницы, предназначенным для нейтральных портов на Средиземном море. Испанский военный крейсер задержал это судно в водах около Гибралтара, привел его в порт Кадис, причём, испанские власти решили, что русская пшеница предназначалась для англичан и на этом основании продали весь груз с публичного торга по невероятно низкой цене.
В начале 1780 года испанские корсары снова захватили русское купеческое судно – на этот раз «Святой Николай», которое спешно продали на призовом суде в Кадисе, обосновав это так же поставками для англичан.
Эти два происшествия просто вывели из себя русский двор. И в январе 1780 года Россия, «прежде чем оскорбления российского торгового флага преобразятся во вредную привычку» сообщила в Лондон, Париж и Мадрид об отправке в Северное море новой эскадры «для удаления из тамошних вод арматоров и обеспечения к портам нашим свободного плавания всех вообще дружеских народов» и о подготовке в Кронштадте дополнительного флота в составе 15 кораблей и 4 фрегатов.
Ну а 10 марта 1780 года была опубликована знаменитая Декларация о Вооруженном нейтралитете. «На простых, чистых и неоспоримых понятиях естественного права, а с другой - на словесных постановлениях коммерческого нашего с Великобританией трактата» декларация провозглашала следующее:
1) нейтральные суда могут свободно посещать порты воюющих держав;
2) собственность воюющих держав на нейтральных судах, за исключением военной контрабанды, пропускается неприкосновенно;
3) военной контрабандой признаются только предметы, перечисленные 10-й и 11-й статьями договора России с Англией 1766 г. (т. е. оружие, военные припасы и пр.);
4) под определение блокируемого порта подпадает лишь порт, вход в который фактически затруднен военно-морскими силами;
5) эти принципы будут служить правилом в определении законности призов.
Еще раз повторим – на этом этапе Вооруженный нейтралитет опасности для Англии не представлял никакой, скорее он был невыгоден Америке. Первые раскаты грома грянули летом, когда 9 (20) июля к Декларации присоединилась Дания (владевшая Норвегией), а 1 (12) августа – Швеция (владевшая Финляндией).
Почему? Ответ будет и простым, и сложным одновременно. С момента начала войны за Независимость торговые отношения между США, Францией и Испанией (вместе с колониями) с одной стороны и Англией (вместе с ее колониями) с другой были разорваны. Однако потребность и у той, и у другой стороны в товарах друг друга осталась. Естественно, началась торговля через нейтральные страны, как раз такие как Голландия, Дания, Швеция, и т.д. Торговый оборот через нейтралов возрос неимоверно, что сказалось на благосостоянии нейтральных стран – тот же порт Копенгагена к 1780-м годам принимал судов больше, нежели Амстердам или Гамбург. Прибыли и обороты возросли многократно, но многократно возросла и опасность торговли.
Поясним. Получалась следующая ситуация – датский корабль, груженый, допустим, парусиной, идет во французский Кале (ведь Дания и Франция не воюют), и перехватывается английским патрулем, который, досмотрев груз, конфискует его, как товар стратегического назначения, который везут его противнику. В этой ситуации Англия в плюсе (получила конфискованный товар), Франции – неприятно, но финансовых потерь у нее нет (не получила товара, но купить его может в другом месте, да и деньги французы не платили же). А вот в настоящем минусе оказывался датский торговец, который потерял и корабль, и деньги, потраченные на закупку, ну и не получил прибыли.
В этой ситуации нейтралы хотели отстоять за собой право торговать с тем, с кем хотят, и защитить и закрепить рост своей торговли. С учетом того, что датские и шведские суда осуществляли в Северной Европе примерно 12-17% всех перевозок, ситуация для Англии стала неприятной. Однако основные перевозки были сосредоточены, как мы понимаем, в Атлантике, да и доля скандинавов и России была не критична.
Именно поэтому посол Гаррис саркастически писал Георгу III, что это «не вооруженный нейтралитет, а вооруженный нуллитет» (с латыни - nullus - инвалидный, неспособный).
Поскольку шведская, датская и русская торговля на 90 процентов были сосредоточены в европейских водах, англичане вообще не видели проблем с этой декларацией. Наоборот, гораздо больше неприятностей она причиняла бы их противникам - французам, испанцам и американцам, ибо торговля России и скандинавских стран велась в основном с Англией.
Далее Дания, Швеция и Россия по заключении конвенций выдали новую декларацию, согласно которой стороны взаимно согласились считать Балтийское море «бесспорно закрытым по своему местному положению, в котором суда всех наций должны и могут плавать мирно и пользоваться всеми выгодами совершенного спокойствия, и с этой целью принять между собою меры, содействующие к охранению этого моря и его берегов от всяких враждебных действий, пиратства и насилия». И эта мера так же гораздо больше ударяла по американским, испанским и французским каперам, чем по англичанам по причинам, озвученным выше.
А как же отнеслись к провозглашению Вооруженного нейтралитета американцы? Бенджамин Франклин писал американскому агенту в Голландии Шарлю Дюма в июне 1780 года: «Я весьма одобряю принципы конфедерации нейтральных держав и хотел бы не только уважать суда как приятельский дом, хотя бы и вмещающий товары противника, но и желал бы во имя человечества, чтобы международное право было дополнено постановлением, гласящим, что даже в военное время всем людям, трудящимся над доставанием пропитания другим или над обменом предметов первой необходимости или удобств для общего блага человечества, как хлебопашцам на своих нивах, рыбакам на своих ладьях и купцам на невооруженных судах, было разрешено продолжать разную свою невинную и полезную деятельность без перерывов и помех и чтобы у них ничего не было отнято, даже если это будет нужно неприятелю, без надлежащей оплаты за все у них взятое». То есть, в принципе соглашаясь с правами торговли нейтральных стран, Франклин хотел бы, чтобы это относилось к мелкой прибрежной торговле у побережья США и в Вест-Индии, ибо торговля в водах вокруг Европы его особо не интересовала.
В сентябре - октябре 1780 г. декларация о вооруженном нейтралитете стала предметом специального рассмотрения Континентальным конгрессом США. На заседании 26 сентября 1780 года Роберт Ливингстон внес предложение признать, что содержащиеся в русской декларации правила «полезны, разумны и справедливы». Как и другие члены конгресса, он считал, что декларация России заслуживает «самого неотложного внимания рождающейся республики» («the earliest attention of a rising republic»). Еще раз – американцы поддерживали Декларацию не потому, что она была антианглийской, они просто хотели распространения ее принципов и на свою часть света, что давало бы хоть какое-то прикрытие от действий английских крейсеров.
Болховитинов в книге «Россия открывает Америку» отмечает: «В соответствии с рекомендациями комитета, созданного для рассмотрения этого вопроса, 5 октября 1780 года, Континентальный конгресс принял специальное постановление, полностью одобрявшее декларацию Екатерины II как основанную «на принципах справедливости, беспристрастности и умеренности». Постановление предусматривало подготовку соответствующих инструкций для военных судов США, а также уполномочивало американских представителей за границей присоединиться к провозглашенным Россией принципам. 27 ноября 1780 года Континентальный конгресс утвердил инструкцию для капитанов и штурманов военных кораблей США, подготовленную советом адмиралтейств и основанную на принципах декларации Екатерины II. Конгресс постановил, что эти принципы «должны служить в Соединенных Штатах правилом при определении законности призов».
Настоящий же гром грянул в декабре 1780 года, когда под Декларацией о Вооруженном нейтралитете подписалась Голландия. Здесь требуется небольшое предисловие. Штатгальтером Соединенных Провинций на тот момент был Вильгельм V Оранский, но настоящим правителем герцог Брауншвейгский, Людвиг Эрнст Брауншвейг-Вольфенбюттель, который с 1751 года стал капитан-генералом Голландии, а в 1766 году – главой Королевского Совета. В Голландии Брауншвейгского не любили, к нему прилепилось две клички: Bulky Duke (Толстый герцог), а второе нелестное прозвище Людвига Эрнста - Fat Louis (Жирный Луи). В 1778 году, английский крейсер захватил голландское судно, на котором в Гаагу следовал представитель Конгресса Генри Лоуренс. Там же была обнаружена кипа бумаг, которая вполне освещала весь ход переговоров и соглашений между нидерландцами и колонистами. Лоуренса препроводили в Англию, а голландских граждан вернули в Голландию, с требованием жестоко судить их. Однако суд в конце 1779 года вынес оправдательный вердикт.
Лондон был разъярен, осенью 1780 года, посол Великобритании в Голландии Йорк потребовал наказания причастных к переговорам голландцев. Голландского посла ван Вальдерена вызвали в Парламент Англии, где потребовали от него удовлетворения всех британских требований, включая сюда безоговорочное согласие на досмотр всех голландских судов на предмет контрабанды; безоговорочную выдачу Англии голландских граждан, ведущих переговоры с мятежниками; выставление в море 14 кораблей и 40 тысяч пехоты на суше на стороне Англии согласно договору 1678 года.
Напрасно голландский посол просил ему дать время, чтобы связаться с правительством и передать английский ультиматум. Напрасно говорил, что Голландия хочет остаться нейтральной в этом конфликте. Лорд Дерби прямо в лицо рубанул послу: «Время бездействия и обтекаемых фраз прошло! Либо вы с нами, либо вы против нас!»
Понятно, что в этой ситуации Голландия стала искать точку опоры. Англия была настроена непримиримо, присоединяться к французам и испанцам не хотелось, поэтому на рассмотрение приняли третий вариант – а что если вступить в Лигу Вооруженного нейтралитета? В конце концов, если русские, датчане и шведы соединятся с голландцами – такая сила вполне может бросить вызов Англии. У России на Балтике на тот момент было порядка 40 кораблей, у Швеции и Дании – по 25, Голландия имела «на ходу» 13 линкоров. Если сложить все силы вместе – получалась довольно грозная эскадра в 103 корабля.
И здесь главную роль в переговорах с Голландией играл русский посол в Гааге Дмитрий Алексеевич Голицын. И он тайно агитировал голландцев подписать Декларацию. Уже упоминавшийся нами Болховитинов в своей книге «Россия открывает Америку» пишет: «Находясь в Гааге, Голицын систематически поддерживал контакты с американскими агентами, сначала с Ш. Дюма, а затем с Дж. Адамсом, переписывался с Б. Франклином и даже получил позднее выговор из С.-Петербурга за пересылку портрета Дж. Вашингтона, который Екатерина распорядилась вернуть обратно. В мае 1782 г. ему было также дано строгое предписание воздерживаться от официального признания Адамса как американского посланника.
В отличие от многих своих коллег - тупых и самодовольных царских сановников - Д. А. Голицын не только придерживался самостоятельных взглядов по ряду вопросов, но и систематически подавал советы в С.-Петербург Н. И. Панину, И. А. Остерману и самой Екатерине II (не говоря уже об А. М. Голицыне), что не часто встречается в дипломатической практике того времени». Таким образом, Голицын во многом вел собственную политику, и продавливал свои решения, в том числе и в диалоге с Екатериной.
И все-таки – было ли присоединение Голландии к Вооруженному нейтралитету выгодно России? Ответ вполне можно найти в письме Голицына к Панину в марте 1780 года: «По моему мнению, самая главная выгода, которую можно извлечь из этого, состояла в том, чтобы выступить в качестве посредников между воюющими державами: они не смогут отказаться от этого посредничества; императрица принудит их к миру и продиктует свои условия, как она это сделала на Тешенском конгрессе. Именно в этом состоит основная цель, которую нужно иметь в виду, заключая данный союз».
То есть, по мнению Голицына, получая в подписанты Лиги Голландию, Россия повышала свой международный статус, создавала независимый союз (Лига Вооруженного Нейтралитета, эдакий прообраз Варшавского Договора), в котором играла главенствующую роль, и становилась посредником между Англией с одной стороны, и Францией, Испанией, США – с другой.
Понимали ли в Петербурге, что этим актом они сталкивают лбами Голландию и Великобританию? Скорее всего, прекрасно понимали. Вот отрывок из письма Голицына за день до присоединения к Декларации Соединенных Провинций: «Что касается выгоды от этого договора, то Ваше Величество понимает ее лучше, чем я. Англичане и немцы, захватывая все корабли Республики, до такой степени затрудняют ее торговлю, что голландцы будут вынуждены отказаться от нее, вследствие чего пострадает сбыт наших товаров, поскольку фактически с начала войны Америки с Англией одна только Россия должна поставлять воюющим державам пеньку, паруса и строительный лес. Однако именно эти товары англичане наиболее усердно отбирают у голландцев. Я должен также уведомить Ваше Величество, что мне известно из достоверного источника, что версальский двор не будет возражать против образования союза между Республикой и нашим двором и даже между всеми северными дворами и что в настоящее время он желает мира, если только таковой будет заключен на разумных условиях, главным из которых является свобода торговли и мореплавания для всех европейских наций».
Когда в Лондоне узнали о стремлении Голландии вступить в Лигу Вооруженного нейтралитета – там испытали состояние, близкое к панике. На тот момент примерно 30% всех торговых перевозок по морю совершалось голландскими судами; флот Соединенных Провинций, хоть и небольшой, располагался всего в 50 км от Дувра; вступление Голландии в Лигу делала ее из маленького междусобойчика северных держав реально влиятельной мировой силой.
Что касается Екатерины – она сполна отомстила Гаррису за его фразу о «нуллитете». Императрица в беседе с английским послом 18 декабря 1780 года чуть кокетливо спросила: «Какой же вред причиняет вам вооружений нейтралитет, или, лучше сказать, вооруженный нуллитет?» А ровно через два дня, 20 декабря 1780 года, не дожидаясь официального вступления голландцев в Лигу, Англия объявила войну Голландии. Объявила, по сути, за то, что та готовилась вступить в Лигу Вооруженного нейтралитета. Как не без оснований писал Ф. Мартенс, «остроумный английский дипломат не заметил, что, называя свой грандиозный план пустяками или ничтожеством, Екатерина II и успокаивала его, и смеялась над ним». Добавим – и чисто по-женски мстила.
Однако вернемся к Голландии. К этому времени голландцы успели оснастить и подготовить 20 линейных кораблей. Сила, конечно невелика, однако у британцев в родных водах не было и того, все их эскадры были раскиданы по свету - у Уэссана, в Индии и Вест-Индии, в Средиземном море и у побережья Африки.
Уже в первый месяц войны англичане открыли неограниченную охоту на торговые голландские суда. Результат - захвачено 200 голландских кораблей с грузом на 15 миллионов флоринов. Это привело к резкому сокращению голландской торговли.
Голландцы, рассчитывая на помощь от России, Дании и Швеции, ратифицировали Декларацию 4 января 1781 года, однако… северные страны никакой помощи не прислали, ограничившись лишь моральной поддержкой.
Англичане же срочно занялись реорганизацией Флота Канала, на конец 1780 года эскадра в Спитхэде и Норе состояла всего из 15 линейных кораблей, к весне она увеличилась до 22-х, а к лету – до 27-ми. Вопрос – откуда англичане взяли недостающие 12 кораблей? Да сняли с других направлений – с Атлантики, с блокады французских портов, вернули из Вест- и Ост-Индии.
Голландцы же раз за разом посылали в Россию просьбы о помощи, но Екатерина, словно кокетничая, не давала прямого ответа, и постоянно предлагала посредничество в мирных переговорах между Лондоном и Гаагой. В свою очередь англичане, зная о постоянных сношениях Голландии и России, опаской озирались на соединенные русско-датско-шведские эскадры в Северном море, боясь, что в решающий момент эти силы могут нанести предательский удар в спину.
Собственно говоря, именно присоединение Голландии к Вооруженному Нейтралитету стало камешком, обрушившим лавину.
Но опять-таки… В навигацию 1780 года более 2000 голландских судов проходило Зунды, в 1781-м - всего 11. Вопрос – стало ли меньше товаров из Балтики поступать в Англию, Францию, Голландию, Испанию? Ответ – нет. Голландские корабли заместили англичане и нейтралы – в основном датчане, гамбуржцы, шведы, ольденбуржцы, ит.д. Дошло до того, что свою посредническую торговлю начало развивать аж Королевство Обеих Сицилий!
Уже в январе-феврале 1781 года англичане начали атаковать голландские колонии. 27 января начальник Вест-Индской эскадры адмирал Джордж Родней получил приказ об атаке Синт-Эстатиуса, голландского острова в Вест-Индии, главной перевалочной базы в торговле между европейскими странами и Америкой. В приказе помимо всего прочего говорилось: «памятуя о многих враждебных действиях Соединенных Провинций, равно как и их подданных, приказываем вам в качестве компенсации и морального удовлетворения атаковать и захватить голландские владения в Вест-Индии, которые по мнению командующих сухопутными силами могут быть захвачены быстро и с несомненным успехом. Первыми объектами нападения предлагаем острова Синт-Эстатиус и Сент-Мартин, поскольку, как предполагается, ни один из них не способен оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления». На тот момент флот Роднея находился у Барбадоса. Родней сразу же взял курс на остров Сент-Люсия, где оставил небольшой дозор под командованием адмирала Худа для наблюдения за французской Мартиникой, погрузил на корабли десант из 3000 солдат под командованием генерала Джона Вогана. 30 января 1781 года эскадра Роднея в составе 15 линейных кораблей и 5 фрегатов взяла курс на Синт-Эстатиус.
3 февраля англичане находились у входа в гавань порта Оранж на Синт-Эстатиусе. Голландцы располагали всего десятью 8-фунтовыми пушками и гарнизоном в 60 человек под командованием губернатора де Граафа. Войска англичан были десантированы вблизи города, и Родней отправил ультиматум – сдаться в течение часа. Понятно, что против такой силы де Грааф не имел никаких шансов. После второго залпа англичан над стенами города взвился белый флаг.
Англичане захватили в гавани 50 американских кораблей. Родней хвастливо писал: «Основной груз этих кораблей – паруса, порох, ядра, пушки, корабельные материалы, предназначенные для колоний, ибо без них действия американских каперов не представляются возможными». Первым делом англичане засели за изучение документов на призовых кораблях, согласно которым выходило, что с мятежниками торгуют не только французы, голландцы и испанцы, а так же и датчане, шведы, итальянцы, и даже… некоторые английские фирмы.
На следующий день без сопротивления сдались и близлежащие голландские острова – Сент-Мартин и Саба. Недалеко от них, у острова Сомбреро произошла и первая (и последняя) стычка – чуть ранее с Синт-Эстатиуса чуть ранее вышел большой торговый конвой из 30 транспортов, который эскортировал голландский фрегат Вест-Индской торговой компании 32-пушечный «Марс». Когда английские крейсера нагнали его, тот для проформы пробовал сопротивляться, дав два залпа по англичанам, однако после ответных залпов поднял белый флаг. Голландцы потеряли 8 человек убитыми, в их числе – адмирал голландской Вест-Индской компании Виллем Крул.
Всего в Синт-Эстатиусе и около него Родней и Воган захватили ценностей на 3 миллиона фунтов. А вот дальше… небольшой сказ о том, как деньги затмевают разум.
Если посмотреть с точки зрения военной логики – Родней должен был бы оставить на острове небольшой гарнизон (до 1000 человек), и быстрее вернуться к Мартинике, дабы следить за кораблями де Гишена и ожидаемым прибытием французской эскадры де Грасса (французский адмирал покинул побережье Франции в марте 1781 года, но англичанам было известно, что французы собираются выслать новую эскадру в Вест-Индию). Либо Родней мог пойти на север, соединившись в Галифаксе с эскадрой контр-адмирала Грейвза, дабы получить господство у побережья мятежных колоний и начать полноценную блокаду американских портов.
Вместо этого начался подсчет и дележ награбленного. Сначала определили стоимость всех захваченных 130 судов, которые Родней оценил в 500 тысяч фунтов. Потом перешли к скрупулезному подсчету товаров и ценностей в казне, складах, магазина. Не забыли и крепостные пушки, а так же ценности типа картин, комплектов обмундирования, зерновых запасов. Родней начал долгую и нудную переписку с Адмиралтейством, отсылая простыни типа таких: A letter to the Right Hon. Lord Rodney ... on the subject of the St. Eustatius prize money: containing a plan for the speedy and final division of it, &c. (письмо от достопочтенного лорда Роднея по поводу призовых денег с Синт-Эстатиуса: план их быстрой и окончательной дележки). А пока на острове началась очередная череда ограблений. Так, 13 февраля Родней провозгласил «днем расплаты евреев», с которых он выжал выкупа еще примерно на полмиллиона фунтов. Не успокоившись на этом, он приказал морпехам раскопать еврейские кладбища, объясняя это тем, что «евреи часто хоронят своих вместе с ценностями». Общая сумма захваченного оценивалась Роднеем в 3 миллиона фунтов. Согласно «Крейсерскому и Конвойному Акту» 1747 года адмиралу выделялась 1/8 часть от всех призовых, или 375 тысяч фунтов стерлингов. Родней, известный на флоте своей скаредностью и хапужеством, попросил Адмиралтейство увеличить его долю до 3/8, то есть получить деньги и как адмирал, и как капитан корабля. Таким образом, к выплате ему полагалось 1,125 миллионов фунтов. В Адмиралтействе удивились такой неприкрытой наглости, и сообщили, что, если адмирал Джордж Родней не в курсе, доля начальника экспедиции равна 1/8. Так как Родней делит командование с генералом Воганом, соответственно он может претендовать только на 1/16 от суммы, или на 150 тысяч фунтов.
Этого Роднею показалось мало. Удостоверившись, что в списках коммерсантов, торговавших с США через голландский Синт-Эстатиус, были британские купцы с островов Сент-Киттс и Статиа, он послал к ним своего представителя. Последний предложил купцам выбор – либо они переведут щедрые суммы на расчетный счет адмирала, либо они войдут в список «предателей народа», который сейчас формируется Роднеем, и… Последствия могут представить сами. Шантажом Родней набрал еще порядка 300 тысяч фунтов. У тех, кто отказался платить, морпехи забрали все их приходные книги и документы, а сам Сент-Киттс Родней назвал «островом воров, предателей и хапуг».
Стремясь поскорее обратить захваченные товары в звонкую монету, Родней начал беспрецедентную рекламную компанию, распространив по всем уголкам и весям, что на острове Синт-Эстатиус можно купить все что угодно по демпинговым ценам.
Потом началась погрузка захваченного на транспорты и корабли, и она продлилась до середины апреля. Для перевозки награбленного Родней задействовал 34 захваченных американских судов, а так же отделил от своей эскадры для сопровождения 74-пушечный «Ривендж», 62-пушечный голландский «Марс»[1], а так же два 32-пушечных фрегата под началом адмирала Хотэма. В письме жене Родней говорил: «Если мой конвой из захваченных кораблей благополучно дойдет до Англии, то я буду безмерно счастлив, поскольку призовых хватит на то, чтобы оплатить все мои долги, да и смогу хоть что-то оставить своим дорогим детям».
Но, несмотря на все предосторожности, этот конвой был потерян. Французы, узнав о выходе каравана, перехватили его 2 мая 1781 года у островов Силли. Уже известный нам Ламотт-Пике атаковал конвой с шестью линкорами (один 110-пушечный, два 74-пушечных, три 64-пушечных) и захватил 22 торговых судна из 34-х. Хотэм, имея всего два корабля и два фрегата, заметил французов слишком поздно, дал сигнал конвою рассеяться, и кинулся наутек. Французы захватили ценностей на 8 миллионов ливров (320 тысяч фунтов стерлингов), не считая стоимости захваченных судов. Всего же этот захват оценивается в 500 тысяч фунтов.
Самое смешное, что британское Адмиралтейство заранее знало о выходе эскадры Ламотт-Пике из Бреста, поэтому к Хотэму заранее послали авизо с инструкциями идти в Англию вокруг Шотландии. Но кораблик не смог встретиться с конвоем, и бесцельно прокрейсировав две недели у берегов Ирландии, вернулся ни с чем.
Родней покинул Синт-Эстатиус только 6 мая 1781 года, в то время как 28 апреля к Мартиники подошла эскадра де Грасса. Де Грасс с 20 линкорами и 3 фрегатами отогнал от Мартиники блокирующие корабли Худа (17 кораблей), и соединил свои силы с заблокированными кораблями в Форт-Рояле, теперь у него было 24 линейных корабля, тогда как у Роднея и Худа – 20 кораблей. В этот момент Родней… решил уехать в Англию. Причин было несколько: во-первых, у него вылезла паховая грыжа и ему надо было подлечиться; во-вторых, часть депутатов Парламента были возмущены его грабежом Синт-Эстатиуса, и призывало его к ответу. Было инициировано даже несколько судебных исков о неправомерных захватах. С собой Родней забрал 2 корабля, и теперь у Худа в Вест-Индии осталось всего 19 линкоров против 24-х у де Грасса.
Помимо Синт-Эстатиуса и Сент-Мартена были голландские колонии Демарара, Бербиче и Эссекибо (ныне британская Гайана) и голландская Гвинея. В Бенгалии - Негапатам. В Суринам и Кюрасао голландцы успели послать помощь, плюс - помогли французы и испанцы, поэтому их удалось удержать.
Вообще, о морской войне в Вест- и Ост-Индиях в 1780-1781 году мы подробно расскажем в следующих частях, пока же вернемся в Европу, где произошло еще одно знаковое сражение, напрямую связанное с присоединением Голландии к Лиге Вооруженного нейтралитета.
Итак, 31 мая 1781 года адмирал Гайд Паркер с 7 кораблями (80-пушечный «Принцесс Амалия», 74-пушечные «Бервик» и «Фортитюд», 60-пушечный «Баффало», 50-пушечный «Престон» и 44-пушечный «Долфин»), 4 фрегатами и 1 куттером вышел к Каттегату, где 28 июля к нему присоединились 50 торговых судов, идущих из Санкт-Петербурга, Риги и Данцига. В свою очередь 10 июля голландский контр-адмирал Зутман получил приказ от Амстердамского Адмиралтейства прикрыть большой конвой из 71 торгового судна, направляющийся в русские балтийские порты.
Еще 5 июля в море вышел коммодор ван Кинсберген, чтобы произвести рекогносцировку у Текселя и Доггер-Банки. 31 июля на рейде Текселя соединились голландская эскадра - 7 кораблей (74-пушечный «Адмирал-Генерал», 68-пушечные «Адмирал де Рюйтер» и «Холланд», 54-пушечные «Батавиер» и «Адмирал Пит Хейн» и 40-пушечный «Арго»), 5 фрегатов и 1 куттер, и голландские торговые суда. 1 августа голландцы начали движение.
Вечером 4 августа голландцами в районе Доггер-банки было замечено два или три непонятных паруса, подающих странные сигналы (это оказались высланные вперед Паркером британские разведчики, которые приняли корабли Зутмана за свои, британские, идущие на прикрытие). В свою очередь со стороны нидерландцев в рекогносцировку пошел ван Кинсберген на куттере «Аякс», и обнаружил большой торговый конвой (более 200 судов по оценке Кинсбергена), идущий под прикрытием 10 британских кораблей (реально - 7 кораблей и 4 фрегатов, как мы помним).
В свою очередь дозоры Паркера так же заметили голландцев, и тоже преувеличили их численность. Паркер с боевыми кораблями оставил конвой и решил атаковать противника, который (как он думал) планировал напасть на прикрываемые им торговые суда. Зутман же приказал отойти своим купцам на 10 кабельтов на подветренную сторону и выстроил линию.
Таким образом, на 7 утра, 5 августа оба противника увидели друг друга в утренней дымке и боевом строю, и оба считали, что его противник собирается произвести нападение на конвой.
Гайд-Паркер решил атаковать, и пошел на сближение с голландской эскадрой, которая, выстроившись в линию, не открывала огня, пока англичане не сблизились на 100 ярдов. В 8.00 флагман Зутмана «Адмирал де Рюйтер» открыл огонь по 74-пушечнику «Фортитюд» и начался жаркий бой, который продолжался 3 часа 40 минут. Голландцы играли от обороны и могли нанести англичанам существенные повреждения, хотя и сами пострадали. Оба конвоя (английский, из Балтики и голландский, на Балтику) счастливо избежали боя и удалились, поэтому сражение было прервано и закончилось к 14.00. Паркер отошел к устью Темзы, голландцы – к Текселю.
Англичане потеряли 108 человек убитыми и 399 раненными, голландцы – 140 убитыми и 400 раненными. Голландский конвой счастливо достиг Зундов, там был встречен шведскими кораблями, и, подняв шведские флаги, счастливо сопровожден в балтийские порты.
Голландия ликовала. Первый серьезный бой на море с англичанами после англо-голландских войн, и моряки показали, что воевать умеют не хуже британцев. И моряки и адмиралы требовали вывести отремонтированный флот в море и дать генеральный бой. У Голландии - 20 кораблей. У Англичан на лето 1781 года в Домашних водах - 16. Однако штатгальтер Вильгельм V и его министр герцог Брауншвейгский запретили выходить в море. Момент был упущен, ибо к августу англичане довели численность кораблей в Спитхэде и Норе до 22 единиц, а в сентябре – до 27-ми.
Заканчивая эту часть, подведем краткий итог: к 1781 году положение Англии еще более ухудшилось, теперь с ней воевали не только Франция, Испания и американские колонии, но и Голландия. Помимо них существовала довольно сильная Лига Вооруженного нейтралитета, которую тоже нельзя было списывать со счетов. Это заставило англичан раскидать свои силы по всему миру, и получилось, что ни в одной из точек они не имели решающего превосходства. Вот, например, распределение английских линкоров по театрам военных действий в апреле 1781 года (всего 94 корабля): в Ла-Манше – 34 единицы, в Северном море – 3, в Вест-Индии – 27, возвращаются в Англию – 7, в Северной Америке – 9, в Индии – 5, идут в Индию – 5. Еще 4 линкора задействовано для сопровождения конвоев.
В мае-июне 1781 года Австрия и Россия обратились к воюющим сторонам по вопросу посредничества о заключении мира, однако, по словам лорда Стормонта, «британская нация сражается за свои самые насущные интересы и свое политическое существование» и она не подпишет «позорный мир, даже если французы овладеют Тауэром».
Именно на этот момент приходится безумная идея британского правительства попросить у России в аренду… весь Балтийский флот! Который должен был перейти на Средиземное море, «где, как мы помним, он покрыл себя славой» (слова Гарриса), и действовать против Испании и Франции. Кстати, граф де Брольи, глава министерства иностранных дел у Людовика XV, прекрасно это понимал – «русская морская победа над турками поставит под угрозу французскую морскую торговлю в Леванте».
Известны так же слова императора Св. Римской Империи Иосифа II сразу после Чесмы: «Вся Европа будет необходима, чтобы сдержать напор этих людей, турки - ничто по сравнению с ними» (цит. по Anderson, Naval Wars in the Levant, pp. 286).
Взамен англичане предлагали России отдать остров Менорка в Средиземном море (Балеарские острова). При этом после разговора с Потемкиным, Гаррис составил проект, согласно которому все жители острова после перехода его России, будут депортированы, а остров будет заселен православными греками.
Ставки начали повышаться. Естественно, что французский посол Верженн, узнав об этом предложении, вышел со своим, совместно с Испанией - России предлагались острова Пуэрто-Рико и Тринидад в Вест-Индии, чтобы вступить в войну на море, но уже на стороне США и французов.
Екатерина отвергла как франко-испанские, так и английские предложения – «наши корабли туда не доплывут. В прошлую войну мы с большим трудом дошли до Средиземного моря, это наш предел». Получить базу неизвестно где, чтобы воевать за чуждые интересы… нет, императрице это было совсем неинтересно. Англичане же восприняли очередной отказ как начало враждебности отношений между Россией и Англией. Позже Эдмунд Берк писал: «После войны у Англии появилось много времени, чтобы поразмышлять о том, как она стала отверженной, о своей абсурдной и глупой политике, под влиянием которой она нарисовала сама себе совершенно неопределенного союзника (Россию), при этом обе страны подозревали друг друга в двойной игре».
Разговор на последней встрече Гарриса и Екатерины был воспроизведен в мемуарах посла: «У нее было сильное желание помочь нам, но она не хочет погружать свою империю в новые войны. У нее самое высокое мнение о нашей силе и нашем духе, и она не сомневалась, что мы превосходим и французов, и испанцев. Рассуждая о восстании в Америке, Ее Величество посетовала, что мы не смогли остановить бунт в самом начале, и намекнула, что может быть стоит остановить войну и дать колонистам то, что они просят - независимость? Я спросил ее - а если бы эти земли принадлежали бы ей, и если бы иностранная держава предложила бы ей мир на подобных же условиях - согласилась бы она? Екатерина с горячностью ответила: «Я предпочла бы сложить голову, чем подписать подобный мир!».
[1] Здесь стоит сделать пояснение, поскольку раньше количество пушек на «Марсе» приводилось в количестве 32 единиц. Дело в том, что корабли Вест-Индской компании имели два дека, но вооружение было только на верхнем. Нижний дек предназначался под грузы. Поэтому Родней перегрузил товары на другие корабли, а нижний дек «Марса» укомплектовал трофейными пушками.
