Каймишь сидела в своей кибитке, нетерпеливо поглядывая на дорогу сквозь узкую щелочку в закрывавшем вход пологе. Она с удовольствием вскочила бы сейчас на коня и понеслась на встречу своей судьбе, подгоняемая степным ветром. Но обычаи не позволяли ей этого. Ей положено было сидеть в кибитке, за задернутой занавеской, чтобы никто, до времени, не увидел ее лица. Ненавистный бохтог*, который мать водрузила ей на голову перед отъездом, был тяжелым и давил на шею. Каймишь вспомнила, что в детстве завидовала взрослым женщинам, на головах которых высился этот головной убор. Прощаясь с дочерью, мать сказала Каймишь:
-Бохтог тяжел, как тяжела семейная жизнь! Но мой бохтог, не так тяжел, как тот, что оденут на твою голову в доме мужа! Не склоняй головы и все трудности переноси с достоинством! Помни, что ты моя дочь!
Из глаз Каймишь тогда потекли слезы, но мать шикнула на нее и дочь, сделав пару глубоких вздохов, успокоилась. Мать была для нее примером и мать никогда не плакала. Каймишь старалась во всем походить на нее, но где молоденькой девушке взять той серьезности и даже жесткости, которой обладала взрослая женщина? Каймишь знала, что мать прошла суровую школу жизни прежде чем стать такой сильной, какой она ее знала. Юная Берте, была похищена отцом Каймишь ханом Куланом, из дома своих родителей, простых кочевников. Мать редко рассказывала о том времени, но из обрывочных разговоров и рассказов соплеменников, Каймишь знала, что матери долго пришлось привыкать к жизни с ее отцом. Свекровь поколачивала девушку, а старшая жена всячески измывалась. Но вскоре свекровь умерла, а старшая жена потеряла свое влияние на хана Кулана. Он сделал старшей Берке и она оставалась старшей до сей поры.
Каймишь считала, что ей повезло. Ее выдают замуж за ханского сына и Азамат-хан сам послал сватов к ее отцу. Она станет первой женой Мансура и никто не будет помыкать ее, как когда-то помыкали ее матерью!
Каймишь разглядела вдалеке всадников, направляющихся к ним. "Должно быть это жених едет мне на встречу!" - подумала она и задернула занавеску плотнее. Она оказалась права. Арба остановилась и Каймишь увидела, как на козлы, вместо ее слуги сел мужчина. Плотная ткань занавеси не давала рассмотреть его. Каймишь поняла лишь, что он достаточно высок и строен. Повинуясь руке нового возницы, быки послушно зашагали дальше.
Казалось время остановило свой бег. Каймишь не терпелось поскорее очутиться в своем новом становище, увидеть свою новую семью, своего мужа... Воодушевление постепенно отпускало, сменяясь усталостью и скоро девушке захотелось спать. Она приклонила голову к деревянной перекладине кибитки, на которой был натянут войлочный полог, и почувствовала, как бохтог сполз на бок. И в этот момент до нее донесся лай собак, многочисленные голоса и веселый смех. Каймишь осторожно отодвинула занавеску и поняла, что путь ее окончен.
Сайна завороженно смотрела, как Мансур, соскочив с козел, открыл полог кибитки и подал руку, сидящей внутри, девушке. Невеста была не особенно красива, но одежда на ней богатая. Высокий, красный бохтог, какого Сайна даже у Давы-хатун не видела. Длинные серьги свисали на плечи, отбрасывали велелые искры вокруг. Халат весь расшит цветами и причудливым орнаментом. Девушка щурилась от клонящегося к горизонту солнцу и сдержанно улыбалась. Когда она ступила на землю, оказалось, что невеста Мансура невелика ростом. Ее бохтог доставал ему лишь до середины уха. Они стояли плечом к плечу, а на встречу молодым шла Дава-хатун, неся в руках бохтог, расшитый цветами клана хана Азамата. К бохтогу били прикреплены два павлиньих пера.
Невеста Мансура сняла свой бохтог и склонилась перед Давой-хатун. Та водрузила ей на голову новый головной убор, взяла за руку и повела к юрте Мансура, рядом с которой уже стояла еще одна, поменьше предназначенная для молодой жены. Шаман бил в барабан и жег травы, окуривая Каймишь и юрты. Совершив все положенные обряды, Дава-хатун повела девушку к Азамат-хану и Сайна больше не могла наблюдать за происходящим. Она вспомнила о наложнице, ожидающей ее в гареме и испугалась, как бы та не сбежала! Ох и достанется ей тогда от Давы-хатун! Но девушка ждала ее на том же месте, где Сайна ее и оставила.
-Ну что там? - спросила Мирослава.
Сайна пересказала все что видела.
На сердце Мирославы стало горько. Значит Мансур там, любуется молодой женой и думать забыл и о ней, и о Алиме, ждущей ребенка. "Лишь бы он выполнил обещание и отвез меня домой!" - думала Мирослава. Несколько раз промелькнула мысль, что в свадебной суете, был шанс совершить побег еще раз, но Мирослава боялась теперь остаться в степи одна. Слишком не удачным был первый опыт. Ей оставалось только ждать.
День сменился ночью, а пьяные песни все еще звучали снаружи, не давая уснуть и забыть о злополучной свадьбе.
-Оджин! - услышала Мирослава голос Алимы.- Ты тоже не спишь?
-Уснешь тут...- проворчала Мирослава в ответ.
-Оджин! Я хочу тебя попросить.
-О чем? - Мирослава очень удивилась. Она не могла себе и представить, что может хотеть от нее соперница и подруга по несчастью.
-Если Мансур возьмет тебя в жены, не обижай меня и моего ребенка!
-С чего ты взяла, что он женится на мне? Пока он играет свадьбу с ханской дочкой!
-Мансур любит тебя Оджин и дал тебе слово! Он сдержит его!
-Он дал мне другое обещание - отвезти на родину!
Алима открыла от удивления рот и приподнялась на локте, в темноте вглядываясь в ее лицо. Потом поучаствовала, что ей отчего-то будет жаль, если Оджин уедет!
-Так как ты думаешь, сдержит Мансур слово? - спросила Мирослава у Алимы.
-Наш Мансур слов на ветер не бросает! - уверенно заявила Алима.
Мирослава обратила внимание на странно прозвучавшее "наш Мансур", больно резанувшее по сердцу. Она больше не принадлежала Мансуру и он уже не принадлежал ей. Мирослава своими руками порвала тонкую ниточку, что протянулась между ними...
Свадебные церемонии закончились только через несколько дней. Каймишь наконец вошла в свою собственную юрту, стоящую рядом с юртой мужа и по хозяйски оглядела ее убранство. Тюки с ее приданым были аккуратно сложены у одной из стен. Вслед за Каймишь в юрту ввалились служанки Мансура, которым велено было помощь обустроиться госпоже. Глядя, как неловкие женщины, перебирают ее вещи, Каймишь вспоминала две ночи, проведенные с мужем. Она мало смыслила в любви, еще меньше в плотских утехах, но решила, что ей повезло.
Мансур был нежен, хоть и немного отстранен, словно думал о чем-то своем. Каймишь не ошиблась. Мансур размышлял об обещании, данном любимой Оджин. Ему предстояло сделать над собой неимоверное усилие и отвезти Оджин на родину. В душе он понимал ее. Если бы его насильно удерживали в чужом краю, то он рвался бы на волю, рискуя жизнью и никакая сила не заставила бы его жить среди чужаков. Они с Оджин были в этом похоже. Она не остановится, пока не сбежит или не погибнет! А ее гибель означала бы для Мансура и конец его жизни. Правда он плохо представлял себе, как станет жить, когда Оджин останется в далекой Руси, а ему придется вернуться обратно. Может только ради еще не рожденного ребенка он будет жить дальше. Но то, что жизнь его станет бесцветной и безрадостной, он знал наверняка.
Едва Каймишь обустроилась, как Мансур позвал служанок к себе и велел ставить еще одну юрту, позади юрты Каймишь.
«Скоро придется отделиться от отца. Кочевать вместе с ним, но особняком!» - подумал Мансур. В том, что откочевывать по весне придется всем, он не сомневался. Уже несколько зим они стояли на одном месте, а отец не любил этого. Хоть место их стоянки и было плодородным, и скот не знал голода, отцу надоели однообразные пейзажи. Он пополнел от сидения на месте и последнее время часто бывал недовольным. Верный признак, что скоро они двинутся в путь!
Вошла Каймишь, ласково улыбаясь.
-Ты велел поставить еще одну юрту? - спросила она и Мансур нахмурился. Каймишь теперь его жена и имеет право знать все, что он делает.
-Да! У моей наложницы будет ребенок и я хочу, чтобы она жила отдельно! - сказал он, за грубостью скрывая свою неуверенность. Он плохо себе представлял, как в подобной ситуации должен вести себя муж.
Но Каймишь, воспитанная, как истинная дочь степи, не показала ему своего недовольства, хоть в ее душе все и перевернулась от такого признания. Ведь только прошла их свадьба, а он уже заявляет о наложнице и ребенке! Успокаивало только одно - наложница не жена и ее ребенок, будь это сын, не будет соперником для ее еще не рожденных сыновей.
-Мне надо несколько личных служанок. Эти две не справятся со всем! - заявила она, переводя разговор с неприятной темы.
-Я позабочусь об этом, не волнуйся, Каймишь! - пообещал Мансур, благодарный жене за то, что приняла новость о Алиме с таким спокойствием. - Мне надо будет скоро уехать и я не оставлю тебя без помощи!
Она немного склонила голову, принимая и эту новость с достоинством, а потом ушла к себе. Только в своей юрте Каймишь позволила себе проронить несколько слезинок...
*Бохтог - монгольский головной убор замужних женщин.
