Задание восьмиклассникам (сочинение): «Расскажите о роли книг в своей жизни». Ученики в ступоре. Какие-такие книги? Какая ещё у них может быть роль в моей жизни?
А я вдруг начинаю вспоминать…
Что может сказать о книгах человек, который вырос в комнате, где ими была уставлена одна стена полностью, от пола до потолка?
Это были взрослые книги – собрания сочинений в торжественных тиснёных переплётах разных цветов. Помню, как манил меня Проспер Мериме: на светлом зеленоватом корешке каждого тома чернел силуэт – человек со шпагой, дама с тонкой талией, мужчина в цилиндре, монах…
По Бальзаку я научилась считать до двадцати четырёх – именно столько томов было в его собрании сочинений. Цифры на них выглядели удивительно привлекательными: крупные, строгие и вместе с тем изящные… Да собственно, почему – были? Вот они, стоят и сегодня в моём книжном шкафу.
Моя первая книга – старая, потрёпанная, но очень яркая «Азбука». В три года я хожу за старшими и прошу объяснить, какая это буква. Возле буквы Р изображён рак, а я выговариваю «лак». Все смеются.
Потом были «Приключения Буратино». Книга тоже не новая, с потрёпанной ярко-зелёной обложкой, на которой весело скачет длинноносый человечек. Иллюстрации чёрно-белые, но я исправила положение, раскрасив их карандашами. Особенно мне нравилось раскрашивать Мальвину – на каждой иллюстрации она у меня была в новом платье.
Была ещё книга, не помню какого автора, про новые приключения Буратино – в Советском Союзе. С ней связано другое, очень важное для меня воспоминание. Мне лет шесть, я читаю эту книгу вслух (как читала до сих пор). И сижу на диване в комнате брата (ему, следовательно, шестнадцать), он за письменным столом – возможно, делает уроки, возможно, сам что-то читает. Наконец он раздражённо говорит:
– Читай про себя!
Я удивлена: как это – про себя?
– С закрытым ртом. Одними глазами.
Я пробую… Оказывается, вот как можно! И кажется, так гораздо легче…
Пушкин… Огромный том, в котором – и стихи, и поэмы… Эту книгу я читала у бабушки.
Тогда же с бабушкой я сходила в кино на «Руслана и Людмилу» и долго ещё жила очарованная этой сказкой. (Недавно посмотрела по телевизору – слабовато и сильно отдаёт цирком). А в книге были плотные шершавые страницы, яркий шрифт необычных очертаний и искусные иллюстрации… Там были «Цыганы», в которых я, конечно, ничего не поняла, – или только отрывок из поэмы? «Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют...» А ещё почему-то запомнилось это:
«Всё мое»,— сказало злато;
«Всё мое»,— сказал булат.
«Всё куплю»,— сказало злато;
«Всё возьму»,— сказал булат.
Было непонятно, и пришлось просить объяснений. Но вот запомнилось!
А потом на Новый год мне дарят тоненькую книжку в мягком переплёте – «Зимняя дорога». Это были стихи Пушкина о зиме. И там же – отрывки из «Евгения Онегина». И я сразу же погружаюсь в чтение: «Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь…»
Непонятные слова меня не отталкивали. Их было много, но я продиралась сквозь них, как сквозь чащу, к главному – к смыслу. И ещё – я просто наслаждалась самим процессом чтения.
Я не могу сказать, когда полюбила Пушкина. И что значит – полюбила? Пушкин был всегда, как воздух, как жизнь… Любим ли мы свою кровеносную систему?
Книги… Как я счастлива, что в моём детстве и отрочестве были Жюль Верн, Конан Дойль (как жутко было впервые читать «Собаку Баскервилей» одной в тёмной квартире!), Мериме, Джек Лондон, Брет Гарт, Фенимор Купер...
А потом пришло время Есенина и Блока – я читала их допоздна, заучивая наизусть…
А как хорошо, что Маяковский – ярко-красные с золотом томики – начался для меня не с поэмы «Хорошо» (что, вообще-то тоже неплохо), а с этого:
Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!
После этих строк не полюбить Маяковского было невозможно.
Была, конечно, любовь к Лермонтову – давно замечено, что склонные к депрессии подростки любят его пессимистичные стихи больше, чем стихи Пушкина. Кстати, "Героя нашего времени" мы в 8 классе воспринимали очень живо. Чувствовали себя немного Печориными – даже девчонки.
А растрёпанные "Три товарища" Ремарка! Это было открытие, которым я щедро делилась с подругами! (Прошли годы, я купила издания поновее – но та самая книга по-прежнему стоит на моей книжной полке).
Когда я закончила школу, а мой брат обзавёлся семьёй и квартирой, большая часть библиотеки уехала к нему. Мне оставили русскую классику, нужную для поступления. Грустно было расставаться со старыми друзьями. Но на смену им пришли новые – из библиотеки отчима. Некоторые были точно такими же, но я испытывала к ним лёгкую неприязнь: слишком новыми были переплёты и страницы…
Потом пошли книги, которые я покупала сама. Первая – «Русская поэзия начала ХХ века» из серии «Всемирная литература». Так я открыла и полюбила весь Серебряный век…
А в 90-е наступило книжное изобилие. Но какое! Книги на желтоватой бумаге, со множеством опечаток, с кривым бледным шрифтом… Неизвестно кем и когда сделанные переводы… «Весь» Дюма (как оказалось, ещё не весь!) – последнее собрание сочинений, на которое подписались мои родители. Потом подписки прекратились. Последние не были доведены до конца, просто растворились в мутном потоке тогдашней жизни…
А были книги, до которых я так и не добралась. Например, какой-то Бласко Ибаньес. Или Вилис Лацис. Стефан Жеромский. Видимо, мастера критического и социалистического реализма. Может, этих давали в нагрузку к другим, более популярным авторам? Во всяком случае, я бросила их, нечитаных и никому не интересных, в родительской квартире – и теперь мне грустно. Так скучаешь не по людям, не по книгам или детским игрушкам – по старомодным и неуклюжим шкафам, стоявшим в твоей комнате в детстве. «Многоуважаемый шкаф»… Многоуважаемые, хотя и не читаные, книги… Книги, среди которых я выросла…
