Вот так осенью, как становится прохладно, радуешься. Что не надо тратиться на пластинки от комаров. Да и фумигатор электричества больше не жрет. Что наконец исчезли все эти зудящие, жужжащие, садящиеся на монитор, бьющиеся в плафоны ламп личности. И с облегчением вздыхаешь.
И тут – она. Муха. Здоровая, жирная, хамоватая. Как только выжила? Нагло лезет в чашку и бокал с Мукузани. Садится на любовно приготовленный бутерброд. Беспардонно ползает по монитору, не реагируя на попытки согнать ее курсором. И после нескольких часов энергичного махания руками идешь за газетой. Отточенными движениями сворачиваешь ее, превращая в оружие смерти, решительно замахиваешься… И вдруг останавливаешься.
Муха спокойно сидит на столе и потирает лапки. Поздняя, неповоротливая, медлительная. Даже на твой замах не среагировала. Реакция ни к черту. Старая, наверное. Такая же, как и ты. Может, она тоже по утрам с кровати встает со второй попытки. И колени у нее хрустят. И спину после долгого сидения тянет.
И рука твоя, готовая уже совершить акт правосудия, опускается. Все же – живое существо. Последнее из своего рода. А вот как бы я себя чувствовала, оставшись последним человеком на Земле? Неужели и у нее в душе такая же безысходная тоска? Что она сейчас чувствует, о чем думает? У нее была семья, многочисленная родня, друзья, сослуживцы и знакомые, все дела. И вот нет их. Для чего жить? А она живет.
И спешно гуглишь, сколько живут мухи. И пытаешься определить ее возраст, чтобы узнать, сколько ей осталось. И гадаешь, доживет ли до весны. А вдруг она впадет в спячку, а потом, когда солнце пригреет, проснется? И прилетит к тебе, и сядет тебе на лоб? Будет встреча старых друзей.
И аккуратно расправляешь свернутую газету, и молча уходишь перекурить на кухню. И в дальнейшем сгоняешь ее с чашки или стакана не потому что мешает, а потому что боишься – вдруг упадет и утонет? Столько прожить – и так глупо скончаться. Нет, ты этого не допустишь.
И уже не с раздражением, а с радостью и удовлетворением прислушиваешься к неритмичному стуку тельца о плафон – значит, еще жива. И, ложась спать, волнуешься. Звуков нет, наверное, в темноте тоже спать легла. Проснется ли она завтра? Поприветствует ли тебя дружелюбным жужжанием?
И, дописав рассказ, подмигиваешь ей, сидящей на телефоне и наблюдающей за твоей работой.
- Сегодня хорошо получилось, - говоришь ты.
А она смотрит на тебя бездонными глазами, кивает и потирает лапки, подтверждая, что да, хорошо. Я, мол, сама как прочитала, так прослезилась. Зря я, что ли, по монитору ползала? И ты идешь на кухню заваривать чай.
- Сиди, сиди, не надо за мной летать, - говоришь ты мухе. – В твоем возрасте полеты на такие дальние расстояния противопоказаны.
И понимаешь, что жить стало лучше, жить стало веселей, когда рядом с тобой есть верный соратник и единомышленник. Который поддержит твои идеи. С которым можно поговорить и излить душу – он никому не проболтается.
Но в один прекрасный день ты вдруг понимаешь, что чего-то не хватает. Мухи. Обходишь всю квартиру, заглядываешь в углы и за батареи. Ее нигде нет. И становится одиноко. Сик транзит, понимаешь, глория мунди. Ушла к своим сородичам, в свой мушиный рай. Что в рай, ты не сомневаешься. Она была порядочной и достойной мухой, она это заслужила.
И идешь заваривать чай, чтобы выпить его в полном одиночестве.
Еще размышления о жизни, вечности и о себе:
Постновогодний постапокалипсис