Для уфимского зрителя два спектакля театра «Сатирикон» стали культурным шоком.
Участники спектакля по Мольеру «Плутни Скапена» и сам Константин Райкин в моноспектакле «Своим голосом» продемонстрировали зрителям такой градус актерского таланта и харизмы, что даже самые далекие от театра люди были потрясены и начали понимать, что же такое театр с большой буквы и в чем смысл выражений «родиться актером» и «жить на сцене».
Перед спектаклем Константин Райкин рассказал журналистам, в чем прелесть Мольера и «Сказки о царе Салтане», почему отрывки из автобиографии в его моноспектакле уступили место стихам и для чего нужен страх.
Мольеролюб и островскофил
Несмотря на то, что широкой российской аудитории Константин Райкин в первую очередь знаком по фантастически ярким ролям в кино, он всегда считал себя театральным артистом и в кино снимался в свободное от театра время, которого обычно был абсолютный минимум. (К большому сожалению любителей кино, которым после «Труффальдино из Бергамо» и «Острова погибших кораблей» очень хотелось увидеть Райкина в других ярких кинообразах). Артист же признается, что театр ему всегда был гораздо интереснее, чем кино. А сегодняшний «Сатирикон», по словам его руководителя, — театр мольеролюбов:
— Мольер — это великолепный материал. Он один из самых любимых моих драматургов, совершенно гениальный: глубокий, острый, смелый, прекрасно знает законы театра. У него прекрасное чувство юмора. Я сам играю в его замечательной пьесе «Дон Жуан». Вообще, в нашем театре по Мольеру больше спектаклей, чем в Комеди Франсез. Мы вообще мольеролюбы, а еще островскофилы. Эти два автора, может быть, самые главные и в российском, и в мировом театре. Шекспир и Мольер — они рядышком стоят. Мольера можно ставить по-разному. Можно поверхностно, скучно и тягомотно — мало ли кто и как это делает. Мы отвечаем за то, что происходит у нас, и у нас это веселый спектакль. Мы привезли спектакль, который любит публика и любим мы сами. Веселые спектакли нужны во все времена. Это умный юмор, затрагивающий очень серьезные особенности человеческого общества, причем любого. И даже страшно становится от того, что вещи, написанные 350 лет назад, звучат так, словно написаны сегодня. Мне спектакль «Дон Жуан» временами просто страшно играть — настолько он современно звучит.
«Плутни Скапена», как и остальную классику, надо трактовать по-своему. Зритель приходит посмотреть не про старые времена, а про себя, считает Райкин:
— И мне, и театру интересно поставить про сегодняшний день. Классика переживает свое время и живет дальше, потому что попадает в суть человеческих особенностей, жизни, общества. Люди же меняются мало: наполовину — к счастью, наполовину — к ужасу. То есть сохраняются как все пороки, так и все достоинства. И борьба между добром и злом происходит постоянно. Поэтому, если правильно поставить классическое произведение, то оно попадет в проблему времени.
Взять хотя бы Александра Сергеевича Пушкина. Нет такой проблемы в нашей стране на сегодняшний день, которая не была бы у него отражена. Надо это понять и суметь выразить.
Напудренные парики, башмаки с пряжками, банты — стереотипны для постановки, Мольер совсем о другом. А Шекспир, когда писал «Ромео и Джульетту», разве Италией интересовался? Он писал про Англию, свои проблемы, будучи в британских возрожденческих настроениях. Поэтому писал такими сочными и, как ни странно, радостными красками. То же и Островский: это не самовары, скрипучие сапоги и чай из блюдечка — это островщина, а не Островский. Островский уже давно мой любимый русский драматург. Дело не в том, во что одеты герои. Его можно играть хоть в лыжных костюмах, хоть в скафандрах или в современное одеть — неважно. Он ухватывает суть. Важно схватить настроение, ритмы времени. Если играть так, как текла жизнь при Островском, это будет скука, потому что сейчас другие ритмы. Но он принимает в себя эти ритмы и не перестает быть Островским. Надо по-другому разговаривать этими текстами, с другими темпами и акцентами. Это и есть трактовка.
А в случае Мольера — тут еще вопрос перевода, у него ведь сам текст довольно витиеват. На некоторые переводы нужно взять да и плюнуть и сказать так, как сейчас говорится. Уверяю, Мольер от этого не пострадает.
Перевоплощение — высший пилотаж
В первом отделении Константин Аркадьевич прочитал стихи Давида Самойлова и Александра Сергеевича Пушкина, завершив свое выступление «Сказкой о царе Салтане». Такой выбор авторов актер объяснил тем, что эти великие поэты наиболее полно отображают его внутренний мир на сегодняшний день:
— Этот моноспектакль я играю лет с 23-х. Он менялся вместе со мной, это такой спектакль моей жизни. Импровизация в нем не предусмотрена. Единственное, поскольку у меня стихов на много часов, могу по ходу дела заменить одно стихотворение другим, один блок другим. Раньше я много веселил всех, у меня были какие-то зарисовки по ходу дела, актерские штуки. Потом мне стало жалко тратить на это время, потому что есть замечательные великие стихи, которые как-то меня выражают. И я считаю, что на сегодняшний день должно быть так. Раньше в этом моноспектакле я читал Заболоцкого, Мандельштама, Рубцова и даже Лопе де Вегу. А потом поэзия этих двух гениев, Самойлова и Пушкина, настолько меня заполнила, что потихоньку вытеснила остальных. И те были велики и прекрасны, но так получилось, что в Самойлове и Пушкине я сейчас нуждаюсь больше...
А «Сказка о царе Салтане» — вещь очень игровая. С моей точки зрения, это роскошный материал для игры. Но только нужно правильно к нему подойти, не пыльно-академично, говорит Райкин.
— Пушкин сам был пламенный, веселый, впечатлительный, влюбчивый, доверчивый, живущий внутренней совершенно фантастической, свободной жизнью человек. Надо попытаться соответствовать этой живости. Конечно, это трудно, зная, какая это величина. Но если ты начинаешь над этим работать, надо попытаться встать с ним вровень и даже похлопать его по плечу.
«Сатирикон» — это игровой театр, и я артистов так воспитываю. Почти весь театр — это мои ученики. Я чувствую, что они меня переросли, я с ними играю как партнер и чувствую, что за ними не поспеваю, потому что мои возможности... я же привык быть молодым и здоровым, а это уже вредная привычка... Я привык, что нет никаких проблем куда-то прибежать, прыгнуть, залезть. А сейчас это не всегда бывает просто. И дело не только в этом, к сожалению. А еще в бесстрашии, которым они обладают. Тот же Артем Осипов, совершенно уникальный мастер (Артем Осипов просто наповал сразил уфимскую публику в роли мольеровского Скапена благодаря таланту перевоплощения и необыкновенной пластичности. — Авт.). Он в этой роли Скапена родился. Он мой партнер по другим спектаклям, и я поражаюсь, как он бесстрашен, гибок, артистичен, как многое уже знает, понимает, как он профессионален в самом серьезном смысле этого слова. И таких у меня немало. Я таких артистов люблю — они в прекрасном смысле слова лицедеи. Я люблю перевоплощение. Есть, конечно, замечательные артисты, которые играют самих себя. Но перевоплощение — это верхний этаж, топ нашей профессии.
Это высший пилотаж, когда актер меняется, начинает жить жизнью другого и ты его не узнаешь. Папа этим владел от природы и уже потом приобрел огромное мастерство в этом в процессе освоения профессии. И этому обучают немногие, но могу сказать, что моя команда, моя мастерская этому обучает. Мы и студентов берем таких, которые склонны к перевоплощению, лицедейству, которые бесстрашны, которые могут измениться до неузнаваемости.
Любовь и страх
— Я преподаю, страшно сказать, больше пятидесяти лет. И, на самом деле, это ничего не значит, потому что опыт — это и хорошо, и плохо, — продолжает мастер. — Опыт — это ведь еще и штампы, поэтому периодически я прихожу к выводу, что ничего в этом деле не понимаю. А сейчас я еще впервые набираю актерско-режиссерский курс. Это еще более сложная задача и другая система преподавания, когда молодые режиссеры учатся вместе с актерами.
От любого человека, который является лидером (а режиссер — это лидер) должна исходить воля. Это воля не придуманная и кем-то тебе данная, а та, которую ты сам взял, и все это чувствуют. Они должны за тобой идти, то есть зависеть от твоего мнения, от того, похвалишь ты их или поругаешь. Они должны тебя любить, но и обязательно тебя бояться. Страх — это обязательный ингредиент любой власти, включая демократическую. Без страха ничего не выйдет, должен быть страх наказания, порицания. Только это не должно превалировать. Нужна чуткость к настроениям людей, которых ты за собой ведешь. Ты их внимательно выслушиваешь, но делаешь в итоге так, как считаешь нужным. Вам когда-нибудь удавалось сделать что-нибудь с большим количеством людей на одной только любви? В нашей стране, как и в любой точке мира, талант — это редкое явление. Но добросовестность — это еще гораздо более редкое явление. Людей добросовестных гораздо меньше, чем талантливых, везде толпы разгильдяев и прохиндеев.
Театр в этом плане очень серьезный организм, который работает лучше, чем многое в стране, я не раз в этом убеждался. Он как часы. В семь часов должен начаться спектакль, к такому-то числу должна быть готова премьера, и — кровь из носу — она должна быть. Это коллективный вид творчества, кроме того, деньги, планы, цеха... Театр — сложное соединение производства с искусством, очень организованное и организующее людей.
Автор: Лариса ШЕПЕЛЕВА
