Из "Записок" Ивана Степановича Жиркевича
Об усовершенствованиях артиллерийской части я не буду распространяться: каждый в России знает, что она, в настоящем виде создана Аракчеевым (Алексей Андреевич), и ежели образовалась до совершенства настоящего, то он же всему положил прочное начало.
Кстати об артиллерии... Мы возвратились из аустерлицкого похода в апреле 1806 года и в конце того же месяца было первое, учение с пальбой на Артиллерийском плаце. В роте генерала Касперского (Иван Федорович), которою командовал Эйлер (Александр Христофорович), во время учения сделан был выстрел ядром, попавшим в госпиталь Преображенского полка.
Орудие оставалось не разряженным и не осмотренным, вероятно, с Аустерлица! Разумеется, пошли толки, предположение и даже мысль, что хотели ядром убить командира. Всякое неприятное событие по гвардейской артиллерии доходило до Аракчеева не иначе, как чрез меня; послали отыскивать меня по городу и, чрез мое посредство, обошлось все мирно и без тревоги. Наказали, и то не строго, одного канонира, прибавившего "будто бы" заряд в пушку. Добрая старина! А теперь?
Вот другая черта взыскательности Аракчеева. Мне, как адъютанту гвардейского батальона, приказано было от него показывать ему в рапорте обо всех артиллерийских офицерах, которые не являлись к разводу. Для исполнения чего, я всегда узнавал наперед, кто имел законную причину манкировать своей обязанностью, и таковых, всех без изъятия, вписывал в мой рапорт, присовокупляя, однако же, всякий раз к общему списку и известного шурина Аракчеева – Хомутова (супругой Алексея Андреевича была графиня Наталья Федоровна Аракчеева (Хомутова)).
Но число внесенных никогда не превышало пяти или шести человек. В один день случилось, что у развода не было более двадцати офицеров; я внес в рапорт четырех, и когда ожидал времени моего доклада, генерал Касперский, заглянув в рапорт, сказал:
- Хорошо! Ты обманываешь графа, я скажу ему!
Делать было нечего, - я присел к столу и вписал остальных. Едва успел это сделать, позван был к графу, который, взглянув на рапортичку, тотчас встретил меня словами:
- Это что значит? Сей же час напиши выговор своему генералу, что он худо смотрит за порядком!
Я, выйдя в залу опять, с торжествующим лицом принялся тотчас исполнять cie приказание. Подошел ко мне Касперский, спрашивая меня:
- Что, граф весел?
Я отвечал:
- Очень! а мне велел написать вам выговор по вашим же хлопотам!
- Ну, брат, - сказал он, что делать! Теперь и я вижу, что не за свое дело взялся учить тебя.
И, не дожидаясь выхода графя, уехал совсем....
В 1809 году, когда граф Аракчеев был уже (с 1808 г.) сделан военным министром и прославился строгостью, вот какой был случай. Во время представления в Михайловском манеже прусскому королю (Фридрих Вильгельм III) 4-х легких орудий, артиллерии с упряжью от роты Касперского, а люди и лошади были от его высочества, - от сильного мороза, при первом движении, одно колесо застыло к оси, осталось без движения; разумеется, граф вышел из себя и после смотра, Эйлера, командовавшего ротою, посадил под арест на гауптвахту!
А фельдфебелей Никитина и Худякова граф приказал мне наказать палками при разводе. Не останавливаясь гневом его, я доложил, что оба фельдфебеля имеют георгиевские кресты и не могут быть наказываемы телесно. Замечание мое взбесило его еще более, и с сильной запальчивостью он отвечал мне:
- Хорошо, сударь! Если вы не хотите выполнять моих словесных приказаний, напишите приказ об этом, я подпишу!
За мной тоже не стало: присел к столу, занес приказ в книгу и на замечание приближенных графа и моих начальников, что я ответом своим еще более его рассердил, хладнокровно отвечал:
- Не ваше дело, я знаю, что вздор!
Пошел к нему в кабинет и подал книгу для подписи. Граф в совершенном бешенстве кинулся ко мне, закричав:
- Неужели вы думаете, что у меня другого дела нет, как ваша "приказная книга", - успеете еще, сударь! Я вас не держу, идите с Богом!
На другой день, когда, по обыкновению, я пришел с рапортом в 6 часов утра, дежурный адъютант, поручик Чихачев, встретил меня словами, что "граф не велел мне дожидаться, а приказал принять от меня только рапорт". Я подал его, a вместе с тем, подал и "приказную книгу", прибавив, что тут приказ, который должен быть подписан графом. Чихачев понес книгу, но в ту же минуту возвратился, говоря:
- Что ты наделал? Граф разругал меня, объявив, что он пошлет меня и тебя на ординарцы для посылов!
Два дня граф не допускал меня в себе; между тем, Эйлера чрез 6 часов ареста выпустил с гауптвахты, а на 4-й день после того назначено было практическое учение роты его высочества на Волковом поле.
В день учения, при морозе в 28 градусов, людям при орудиях велено быть в шинелях, а офицерам в сюртуках; когда я пришел поутру в графу, он тотчас принял меня, но приказал "немедленно ехать на место и озаботиться, чтобы были приняты все меры для сбережения людей по случаю необыкновенной стужи".
Государь (Александр Павлович) и король прусский приехали на ученье и все время были в медвежьих шубах. Ученье производилось с полчаса и с отличной удачей. По окончании оного, граф был удостоен посещения монархов и принятием ими завтрака в балагане, устроенном нарочно в большой куче снега, так что даже о существовании чего-либо под снежной массой предполагать было невозможно.
Завтрак был совершенно русский и артиллерийский. Кушали: блины, щи, рыбу, икру и подобные предметы, плоды и фрукты, а равно и другие припасы на лотках в виде платформы, на обращенных кверху дулами пушках, мортирах и пр.
Обоим государям служил лично сам граф, а другим родственным им лицам - адъютанты. На мою долю достался принц Ольденбургский (Август I), старший брат того, который был женат на великой княгине Екатерине Павловне. Граф предложил тост за здоровье короля. Но тот, обратясь в государю, просил обратить оное на лицо графа, что и было сделано.
Граф бросился на колени, поцеловал руки у обоих венценосцев, а затем все шло обыкновенным порядком. За столом сидело человек 60. Тут я впервые увидел, в конце стола, молодого графа Каменского (Николай Михайлович), лет 30-ти, полного генерала и украшенного уже тремя звёздами на левой груди.
По окончании стола, граф, выходя, сказал мне: - Собери сведения о числе обморозившихся во время учения и тотчас приезжай во мне!
Случаев обморожения, в счастью, не оказалось, и, по приезде моем, граф встретил меня самым ласковым образом, потребовал "приказную тетрадь", собственноручно написал преогромную благодарность всем и каждому, относя успех к рвению дорогих своих сослуживцев - гвардейских артиллеристов, и, по обычаю, перекрестив меня, с приветствием, сказал:
- С Богом! я тебя не держу! Оставь меня отдохнуть!
А я, перевернув в книге несколько листов назад, сказал:
- А этот приказ угодно вашему сиятельству подписать?
- Да ты не исполнил еще его?
- Нет! Не смел до подписи!
Граф взял перо и подписал:
"Прощаются! в уважение бывшего сего числа учения", месяц и число, и, обратясь во мне, прибавил:
- На тебя я не сержусь никогда, да и сердиться не буду!
