Повесть Василия Ивановича Белова, напечатанная в 1967 году, стала значимым событием советской литературы, закрепив за писателем репутацию одного из родоначальников и лидеров "деревенской прозы". Потому что писал автор о том, что хорошо знал, за что болел душой: о вологодской деревне, откуда сам родом.
Как же досталось русскому крестьянину! Сначала продразверстка, потом раскулачивание, затем колхозы... Следовало истребить "мелкобуржуазную", "собственническую идеологию" в мужике, дать ему верное направление, поднять, так сказать, целину неразвитого его сознания. И вот, если раньше Россия кормила пол-Европы, теперь перестала кормить даже себя. Зато вымороченные постулаты теории "марксизма-ленинизма" были внедрены в жизнь!
Эту жизнь и видим мы на страницах повести. Ее главный герой - Иван Африканович Дрынов, вернувшийся с Великой Отечественной с орденами Красной Звезды и Славы. Хоть прихрамывал ("скрозь меня вот шесть пуль прошло", "живого места нет"), но парень был бравый: умыкнул Катерину, привел к матери, а та хитростью выпроводила "невесту" и закрыла перед ней дверь. Мать решила его судьбу, а он будто и не противился: "Дело привычное!" Два года Иван не женился, потом нашел другую, но прожили лишь год - у них была "холодная любовь".
И все же стала женой Катерина! С ней-то любовь случилась настоящая, детки один за другим: восемь, девятый на подходе! Счастье! Отчего же не может порой удержаться Иван Африканович, чтобы не выпить лишнего? И почему решил уехать из родной деревни, оторваться от семьи?
Трудился Иван не покладая рук, вставал затемно, еще до трех. По хозяйству дел немало! А в колхозе работал возчиком: "десять да пятнадцать рублей. Ну, правда, рыбу ловит да за пушнину кой-чего перепадает". Вот и пластается Катерина на ферме за полсотни! Встала в три, воды с колодца в дом наносила, потом на ферме тридцать ведер с речки: двенадцать коров - не шутка! Да вот еще телят выпаивать взялась, так дома почти не бывала, шесть лет уж так. А малыш родился - ни дня не отдохнула: сразу на работу. Дашка Путанка не явилась ("не стану ломить круглый год за двадцать рублей") - и кроет бригадир ни в чем не повинных доярок отборным матом: "Телята-то непоены остались! Мне что, самому их поить, что ли?" Куда ж самому! Начальство лишь наряды пишет "химическим карандашом" да вот еще чем озабочено:
- Что, Леонид Павлович, не сделали еще наглядную-то?
- Наглядная, Павел Семенович, будет.
- Успеете к совещанию животноводов?
- Нет, Павел Семенович, к совещанию не вывернуть.
- А ведь дорога ложка к обеду, Леонид Павлович.
- Будет, будет наглядная.
Речь про наглядную агитацию, если кто не понял. Или вот устроили водопровод от колодца в коровник, чтоб дояркам воду на себе не носить. Но вода вдруг в колодце кончилась! Как на грех, областные едут, интересуются делами колхозными. Увидели работающий водопровод - "ходят, нахваливают". Откуда же взялась вода в колодце? Да из реки, колхозник Федор навозил, чтоб в грязь лицом не ударить!
В каждом доме - корова-кормилица, без нее и детей не поднять. А для коровы нужно на зиму сено. Десять процентов от того, что накосишь колхозу, давались личному хозяйству. Только это "для Ивана Африкановича как мертвому припарка. Самое большое на месяц корму". А остальное где взять? Вот и закрывал глаза председатель на явное "нарушение закона": косили ночами, скрываясь, колхозники в лесу и спали, как Иван Африканович, "третью ночь... всего часа по два, дело привычное". И упаси Боже, если узнает "уполномоченный":
- Вы косите в лесу по ночам для личных нужд. Вы понимаете, товарищ Дрынов, что это прокурором пахнет? Вы же депутат сельсовета!
Иван Африканович покраснел как маков цвет, он был и правда депутат. Он чуть не плакал от стыда:
- Чего уж... виноват, значит, дело привычное. Баба смутила, думаю, корова...
Уполномоченный ударил кулаком по заляпанной чернильными пятнами столешнице:
- На правленье яснее поговорим. А сейчас марш! Чтоб духу твоего не было. "Виноват!"
И при этом "каждое лето покос в лесу остается, трава под снег уходит. Нет, не моги покосить для своей коровы - и весь протокол. Пусть трава пропадает, а не тыкайся".
Сено, понятно, конфисковали. "Тебе хоть за косьбу заплатили? " - спрашивает шурин. (- У вас ведь вчера получка была? - Была. -Ну и сколько тебе шарахнули? - Восемнадцать рублей дали. - За месяц? - За месяц. - Отхватил...) И сено конфискованное Иван Африканович сам свез. "А чего ж ты свез-то? Расстреляли бы тебя, если б не свез? Пентюхи вы все, пыль на ушах", - говорит ему шурин, приехавший "в отпуск". Денег заработанных не привез и скоро отбыл. "Весь измотался, работает по разным местам, да и бабы всё переменные..." Нет ему настоящей жизни без родной деревни! Но и здесь не может- вот ЭТО терпеть!
А Иван Африканович может. Совестливый, незлобивый, работящий. С большой любящей душой. Часть родной северной природы, сам будто эта природа: "Белого, чуть подсиненного неба не было, какое же небо, никакого нет неба. Есть только бескрайняя глубина, нет ей конца-краю, лучше не думать". Он всегда "останавливал сам себя, когда думал об этой глубине". И дальше:" Небушко-то, небушко-то! Как провеянное, чистое, нет на нем ничего лишнего, один голубой сквозной простор".
Что-то напомнило? Мне - небо Аустерлица, в которое смотрел раненый Андрей Болконский. Будет сильно, тяжко ранен и Иван Африканович: не станет его Катерины. Она взвалила на свои плечи ответственность за семью, за свое счастье. А радость с ней всегда! Уж сколько лет женаты, но будто вчера пришли молодые к теще, которая попросила зятя срубить петуху голову, а он, фронтовик, не мог заставить себя оборвать эту маленькую жизнь! И тогда Катерина сама "ловко нарушила" птицу и вымазала кровью ладони мужа, чтобы теща не насмехалась. "И теперь, когда она стирала или катала" полотенце, что подала тогда Ивану у рукомойника, "всегда вспоминала медовый месяц, и того петуха, и то время..."
Лишь однажды, когда "Катерина ходила на восьмом месяце, по лицу - бурые пятна, брюхо горой дыбилось", обманул Иван жену. С этой самой Дашкой Путанкой. "Ничего не сказала, в пустую рожу не плюнула". Лишь однажды! Но вдруг поэтому и не может она объяснить мужу: уж сколько деток, как бы поберечься?..
"Ежели тема не сменится, дак годов через пять никого не будет в деревне, все разъедутся", - говорит один из героев повести. Непосильный труд свел в могилу прекрасную Катерину. Старшая дочь Танюшка уж год как в городе нянькой. Теперь и следующая поехала. Сын Анатолий - в строительном: в городе и будет. В приют взяли близнецов, Васю с Мишей. Вернутся ли домой? И кто останется, не сопьются ли? По пьянке-то и неприятности у Африканыча!
А как не выпить? Унижение-то сносить? Вроде на своей земле - а не хозяин. Всегда виноват, всегда должен. За недоимки по налогам найдут что описать, как у Ивана забрали и продали гармонь, "не успел даже на басах научиться". Подходят сороковины, а председатель и не помнит уж о лучшей своей работнице! Только "равнодушный к себе и всему миру" может снести! Равнодушие спасительно! Как у младенца в люльке, как у кормилицы Рогули, пошедшей под нож, как у самого Ивана когда...
Не сбудется ли над русской деревней страшная сказка о пошехонцах, которой тешит ребятишек бабка Евстолья? Совсем старуха, руки по ночам болят - нет сил, но держит на себе дом и детскую ораву, пока родители вкалывают, порой без сна и отдыха.
Как позволяем мы творить с собой и своей жизнью такое? "А кто виноват? То-то: кто виноват?"
