Продолжение. Русские долго запрягают, быстро едут. Долго раскачиваются, соглашаются, а потом бунтуют – порой бессмысленно и беспощадно. Амплитуда широка. После Революции – отказ от мистериального опыта церковных богослужений, но и природа не терпит пустоты, следовательно, надо заменить отсутствующие подробности повседневной, художественной, религиозной культуры. Происходит этот резкий отказ от нашей прежней духовности. И тогда на смену иконам приходит плакат. На смену богослужениям приходит ритуальность и обрядовость посвящений, на смену эпическим трагедиям, на которых базировался театр при царе, приходят мистерия-буфф Маяковского и Оптимистическая трагедия (1932г) Вишневского.
Пафос советского, особенно раннего, слышен в оптимистической трагедии. Кстати, строго-то говоря, любая трагедия оптимистична. В своей очистительной сути, в катарсической смене смерти – обновлением. Любая трагедия вторит Пасхе – только в искусстве это происходит в художественном ключе, тогда как в реальном религиозном празднике – в сакральном, духовном, религиозном же. Потому что в трагедии смертью попирается смерть. Там смерть всегда себя оправдывает, хотя бы и будучи «просто» примером того, как не надо поступать. Потому что искусство это не только скрижали для агностиков, это не только правила «как надо», но и правила «как не надо».
Мы видим в этой трагедии все составляющие античного искусства – четыре С (страх, смерть, страсть, смех). Это и делает вещь эпосом. И трагедией. И оптимистической. Еще из античного и эпического – СССР, как всякая империя с ее понятным пафосом и масштабом, насыщена и соответствующим размахом, и символикой. Вспомните архитектуру времен СССР – много мозаики, фресок, мрамора, колонн.
А ведь это же – элементы интерьера и архитектуры Древнего Рима! Ведь даже чисто технически и природно мозаика, мрамор, фрески – это нечто на века, если не на тысячелетия, нечто монументальное. Как и эфемерная, казалось бы, трагедия Античности.
Монументальна и «Оптимистическая трагедия» Вишневского, монументальны матросы, сам корабль, как некая метафора новой страны, нового мира, новой истории человечества.
Но довольно мистериального, вернемся к реализму, в котором работал наш герой. История не знает сослагательного наклонения, но трудно даже предположить, кем бы стал Вишневский, если бы его время не пришлось на время войн. При этом, видно, что, конечно, Всеволод Витальевич не был поклонником войны как таковой, просто его данные, особенности его ума и психики органично пришлись на такой вот способ человечества выяснять, кто прав. Потому что и заступался за друзей, и помогал им, наблюдая за противоречивыми действиями партии. Помогал Мандельштаму, публиковал стихи Ахматовой. То поддерживая ее, то, можно сказать, отрекаясь. По поводу Мандельштама: художница Софья Вишневецкая, жена Вишневского на момент встречи с ним была уже дважды разведена — она была замужем за Евгением Хазиным (братом Надежды Мандельштам. Вот такая связь. Кстати, если уж об взаимодействии с другими речь пошла. Другие странные и трудные отношения с коллегами – с Михаилом Зощенко, с уже упомянутым и в том числе, в этом ключе, Михаилом Булгаковым. Дело в том, что Вишневский написал еще 11 ноября 1931 в "Красной газете" гневную статью о готовящейся постановке "Мольера":
...Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер? Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-марксистски вскрыл "сплетения давних времен"?..
Сам Булгаков узнал об этом только 14 апреля. Статья потрясла его.И мы увидим упоминание непрямое такого недоброго критика – Вишневского – в Мастере и Маргарите.
"Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой:- Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича!" И, увы, под именем Мстислава Лавровича зашифрован Вишневский. Причем зашифрован в буквальном смысле: "ключ" к шифру - лавровИшневые капли + князья Мстислав и Всеволод. Заменяем - и что же получится?
Продолжаем. Вишневский - участник антифашистского конгресса писателей в Испании в июле 1937 года. Кстати, он еще и капитан 1-го ранга.
В годы отечественной войны и наше искусство сражалось с врагом. В Ленинграде в августе 1942г. возникла идея. Военный Совет Балтийского флота потребовал у драматургов "изваять что-то остро-развлекательного для поднятия духа.
Вишневский сотоварищи взялся за госзаказ. 12 сентября 1942 г. пьеса "Раскинулось море широко" была прочитана Военному Совету. «Слушатели ржали, внимали, во втором акте плакали, потом опять ржали и пр.», - вспоминал Вишневский. Премьера спектакля была намечена на 7 ноября 1942 г. в 17 час. в зале Пушкинского (бывшей Александринке) театра. За час до спектакля в праздничный день начался обстрел города, но зрители всё равно пришли. В зал на 1370 мест нельзя было достать билетов. Артисты голодали, мёрзли, умирали, но пьеса шла.
С 1944 года Вишневский жил в Москве, был редактором журнала «Знамя» (1934—1948), существующего и сегодня. Именно при нём в журнале «Знамя» был напечатан ряд стихов Ахматовой, что послужило поводом для травли поэтессы. Позже сам отрекся от неё . Репрессии вызвала публикация повести Казакевича «Двое в степи» (1948, № 5). Большая часть сотрудников «Знамени», в том числе и Всеволод Вишневский, были отстранены от работы.
В последней своей пьесе «Незабываемый 1919-й» (1949) Вишневский вернулся к излюбленной теме Гражданской войны, обороны Петрограда. Приуроченная к 70-летию И. В. Сталина и одобренная им, эта пьеса имела большой успех (была поставлена почти во всех драматических театрах страны, а в 1952 вышел на экраны одноименный фильм).
Снова есть некая перекличка с Булгаковым – тот умер 10 марта 1940 года от продолжительной тяжелой болезни, успев перед смертью написать пьесу "Батум" о Сталине. Вишневский умер через 11 лет, 28 февраля 1951 года, от продолжительной тяжелой болезни. Перед смертью он успел написать пьесу "Незабываемый 1919-й", приуроченную к 70-летию Сталина. Булгаков не успел дописать свой крупнейший роман "Мастер и Маргарита".Вишневский не закончил роман "Война".
Осенью и зимой 1950 года перенёс один за другим два инсульта, лишился речи. Умер 28 февраля 1951 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
«Берите лучшее, главное — историческую сущность русского народа. Она — в военных и духовных качествах, в невероятной выдержке, в порыве души народа, в его мечте, в его делах…» Его страсть к войне как будто картины Верещагина напоминает. Человек войною жил. Но не сказать, что он ее поэтизировал. Если кого и возвышал, так это свою страну и своих соотечественников: «Да, это — Россия! Мы в открытом поле один на один — против коалиций и окружений — век за веком», и эти слова, Как и бесконечная вера в русский дух, тоже внесли свой вклад в победу. Поэтому в случае с талантом Вишневского мы имеем и художественную силу слова, и поистине силу животворную.
