Чертов сундук, скрытый илом, тяжело поднимался к поверхности реки, взбаламутив чистую воду. Маша не находила себе места. Она ни словом, ни взглядом не показала Сергею, что случилась в ее с мужем жизни катастрофа. Она привыкла раскладывать свое бытие идеально по полочкам, чтобы ни морщинки, ни пылинки. Как добросовестная хозяюшка в платяном шкафу перекладывает белье. И была собой довольна.
А потом… а потом идеальная хозяюшка напихала в этот шкаф тряпье с помойки. Вонючее, грязное тряпье. Свалила все это в кучу, захлопнула шкаф и ходит теперь, делая вид, что ничего такого не происходит. Серега, к счастью, простоват и не ревнив. Он так ничего и не заметил, не понял – Маша была по-прежнему приветлива и ласкова. А в тайные минуты все также жарко обнимала мужа.
Да только… Что уж теперь… Порой ей казалось, что все сделано правильно. Все – честно. Порой она себя грызла, не засыпая всю ночь ни на минуту. Она так увлекалась самобичеванием, что порой выпадала из реальности.
Иногда, таясь от домашних, копалась в своей шкатулке. Крепкий, резной ящичек, подарок мужа, был полон всяких женских мелочей: любовно разделенная на отсеки, шкатулка хранила нитки и булавки, иглы, пуговицы и лоскутки. В семье три мужика – без штопки никуда. Среди разноцветных, крепеньких обрезков в ящичке лежал кусок полосатой материи, тельника Степана, которым он когда-то перевязал Машину ступню.
Маша держала в ладони лоскут и плакала…
***
Они лежали на берегу, тесно прижавшись друг к другу. Степан подстелил Маше свой бушлат, чтобы не застудилась. Он наматывал ее волосы на палец, целовал ее в губы, в щеки, в лоб. Вжимался лицом в ее грудь, вдыхая запах озерной воды, согревая ее тело горячими поцелуями.
- Русалка моя. Русалочка, - шептал и шептал Степан.
Маше и больно, и страшно, и хорошо. Голова кружилась, будто Маша – и не Маша вовсе, а Алиса в Стране Чудес, падала и падала вниз, в бесконечное «никуда».
- Что мы с тобой натворили, Степка.
- Натворили, - эхом отзывался он.
- Я ведь мужу никогда не изменяла. Я ведь любила его.
Степан приподнялся на локте, вгляделся в ее лицо. В свете занимающейся алой зари глаза его казались фиолетовыми, как у инопланетянина какого.
- Ты себе не ври! – отрывисто сказал, зло, - никого ты не любила. Никогда. У тебя был только я! Поняла?
- У меня дети, Степа! – приподнялась и она.
- И у меня – дети! Что же теперь? Детей любить – не грех. Радость! А вот бросать друг друга из-за чего? Из-за вранья, бабского трепа, сплетен… Убегать на другой край земли, как воровке какой – все одной чертой перерезав… Ты же мне ножом по сердцу! Больно, Машка! За что?
Сверкнули и Машины глаза:
- А ты каков? А? Письма эти Ирка сама сочинила на досуге? Поцелуи с Веркой? С Люськой – свадьба? Как это? Честно? Ты меня больнее ударил, Степа! Гораздо больнее!
- За то и прощения прошу! – Степан схватил ее плечи. - Прошу. За это. Прощения.
- Поздно, Степка. Дети нас не простят.
Степан отпустил ее. Присел, уронив жилистые руки на согнутые в коленях ноги. Потом достал из кармана бушлата сигареты и спички. Закурил.
- Простят когда-нибудь. И поймут. Жизнь, она долгая. Выращу Аньку с Петькой – от жены уйду. К тебе уйду!
Маша вспыхнула, как сухая лучина.
- Обо мне ты подумал? О моих детях? О моем муже? – она ловко вскочила на ноги, натянув на комбинашку платье и кофтенку.
- Прощай, Степа. Так ты ничего и не понял! – Маша развернулась и побежала, прихрамывая. Прочь! Прочь! Ночной хмель сошел призрачной пеленой, сладким наваждением, уступив место четким и трезвым мыслям.
- Я детей твоих сиротить не буду! – крикнул ей вслед Степан, - но знай, все равно со мной останешься!
Она, прячась в высокой траве, как тать, ежась под яркими лучами поднимавшегося солнца, как упырь, бежала, бежала без оглядки… Остановилась, как вкопанная, перед крылечком дома Николая Алексеевича.
Он покуривал, сидя на ступеньке, вытертой до блеска за долгие годы. Глаза в глаза. Пристально. Серьезно. Скорбно. Опустил взгляд на босые ноги Маши, на перевязанную лоскутом от тельняшки ступню. Степиной тельняшки…
***
Время ведь летело со скоростью реактивной ракеты. Сергей оставил лесхоз, не выдержав произвола начальства. По закону – все равны. А где этот закон? По закону каждому сельскому жителю было положено несколько кубов леса на топку печи в частном доме. Но на деле желанные кубы выписывались где-то у черта на куличках – ни пройти, ни проехать.
- Руби, грейся, - на белом глазу скажет конторщик озадаченному мужику.
А как туда добраться? Как вот это все сделать? Чешет крестьянин репу и прикидывает: не срастается. Тут и подлетают к нему бригадиры лесорубов.
- Ты че? Нанимай нас. Напилим – привезем. Плати, знай. Все по закону!
Мужичок рад. Отстегивает кровные, садится на лавочку. Ждет. Привозят ему бревна: рухлядь, а не дрова, трухлявые, сырые.
- Вы чего, ребята! Мне не надо! – кричит.
- Не надо? А что мы? Весь участок такой. Берешь?
Что делать. Берет. Пилит – плюется. Зимой мерзнет – чуть не плачет. И молчит. С лесорубами спорить боится. И пока он мается с трухляком, с его заимки фишки вывозят отличный, пропахший лесным духом, кругляк. Лишком увозят. Если что – так и скажут – наворовал мужик-то. А будет ерепениться – в тайгу его – втихаря за Родину – под мох.
Серега одну фишку вывез. Другую. А потом уволился. Деньги не пахнут – говорят. Правда, в семье, куда он гнилье привез, девчонка чуть от воспаления легких не умерла. Пахнут деньги. Еще как! Да к тому же, начальнички иные подтянулись: затылки у всех складчатые, бритые. Куртки кожаные. Костюмчики «Адидас». Морды страшные. И мысли у них – страшные. И дела. И время – страшное началось.
В девяносто первом выкинули меченого с пьедестала. Другой, высокий, седой замаячил:
- Я, понимаИшь, накормлю вас, дорогие Россияне!
Ну, поверили, че. И началась такая кормежка-дележка, только штаны подтягивай, как бы не улетели! Кормушка-то большая, но зато ненасытных едоков много. Которые посильнее, слабых бесцеремонно отпихивают. Бабки с дедами на помойки перекочевали – бутылки собирать. Так ведь и там своя иерархия! Бомжи!
В свое время братки у них квартиры отжали и сказали: гуляй, Вася. Вот и гуляют, кто во что горазд. С братками тягаться сложно, а стариков выгнать – как два пальца об асфальт!
Страна катилась раздолбанным возом с крутого откоса. Кони, впряженные в возок, уже не летели вперед, кивая точеными головами – они падали, дико крича от ужаса, боли и обиды, ломая шеи и ноги. За что? Где-то там, на вершине горы, смачно делили награбленное, избавившись от трудолюбивых свидетелей. Урвать, хапнуть, тиснуть, нажраться, утащить – вот основной смысл существования «новых русских». Старых – с горы, за борт, в топку!
Уволившись, Сергей не пропал. Руки – на что? Мебель делать умеет, а мебель нынче, да из массива, да отлаченное под красное дерево – на вес золота. Повадилась мелкая шушера у Сергея скупать оптом кровати, буфеты, столики и рабочие столы, кресла в завитушках и продавать их, как «шедевры из Италии».
- Круговорот денег в природе, - посмеивался Серега, - наворуют, закупят, продадут, опять наворуют, бизнесмены хреновы!
Однако, не бедствовали. Серега задумался о собственном производстве. Парни уже взрослые, здесь, рядом в столярке, с отцом. Почему бы не открыть семейное дело? Бандосы худо-бедно подмазаны, особо наседать не будут – даром Сергей им загородные дачи обставил, как игрушечки.
- Серый, ты мужик хороший. Не дрейфь. Не обидим, - гудели толстомордые кожаные дяди, - кто наедет – говори! – и хлопали Серегу по плечу.
Маша хлопотливо вела семейное суденышко, и оно шло себе по ветру. Никто из команды не замечал, что боцман лодки перестал смотреть вдаль, перестал остерегаться порогов и мели – внутрь себя смотрел их боцман…
А Сергей, запыхался со сбором необходимой документации по доставке сырья, по открытию индивидуального предпринимательства: там – дай, там – всунь… «Всуньдай» какой-то… А ведь открылся. А что? Аренду платить не надо – вся мастерская на первом этаже. Там и выставка-продажа. Пришлось переехать всей семьей под крышу. Бизнес, елы палы.
И ведь пошло дело, пошло! Клиентура до мебели добежать не успевала – расхватывали все по договорам. Серега – Сам, ребята на подхвате, и не успевали. Пришлось набирать рабочих. Ванька при батьке остался. Сенька учиться намылился. Не куда-нибудь – в Питер. Влюбился в этот город с первого взгляда.
- Туда хочу поступать!
- Сынок, тебе Иркутска мало? – не понимала Маша.
- Не хочу в Иркутск. В Питер хочу, в «Горный»!
- Мать, да пускай едет, что теперь? – дал добро Сергей. А слова отца – закон!
Работа кипела. Сенька готовился к экзаменам. Ваньке простаку и слесарного училища достаточно. Руками больше думал. Ну и Бог с ним! Серега мотался по заказчикам: начались расходы: зарплату рабочим дай, технику купи, станки, грузоперевозки организуй. Бухгалтерия – опять же! Машу на курсы отправил – учись! Пришлось, куда деваться… Сложно было – это не кашу на артель варить – мозгами шевелить надобно!
А тут – новость. Прилетела худая весть среди ночи – телеграмма. Серега расписался и глянул – на пол по стеночке осел. Умерла Раиса Андреевна.