Катерина Алексеевна, что служила в доме инженера Мещерякова горничной и заодно готовила завтрак и обед, недовольно оглядела тоненькую синеглазую девчонку: это такая-то… собралась варить щи Андрею Михайловичу?.. Ходила за Верою по пятам, не сводила придирчивых глаз. А Вера и не видела её, – лишь вспоминала, как они с маманюшкою готовили щи… Лишь о том думала, чтоб ничего не забыть, чтоб всё сделать так, как маманюшка…
Щи удались на славу. Даже у Катерины Алексеевны лицо прояснилось, когда отведала ложку Верочкиных щей. А Вера перевела дыхание лишь тогда, когда Андрей Михайлович поднял голову от опустевшей миски и застенчиво сказал:
- Мне бы ещё…
После обеда Вера выстирала рубахи. А полоскать отправилась к речке, – как дома, в Мостках. В затаённой надежде, что он… тоже придёт на берег. Только жаль, что лето прошло, – уж середина сентября… (По старому стилю именины Веры, Надежды, Любови и Софьи – 17 сентября, а по новому – 30 сентября, – примечание автора).И вода в реке остыла… А Вере так хотелось, чтобы… как тогда: он поднял её на руки, – прямо в воде…
И он пришёл. Ещё цвёл клевер, верхушки донника тихо перезванивались с прибрежными купырями. А Вера слышала его дыхание… и чувствовала его ладони над своими плечиками. Ждала, что он обнимет. Найдёт её губы, – как тогда, в воде…
Он поцеловал её, – в голову. А на плечики набросил пиджак:
- Вечереет уж. Прохладой с реки тянет.
Катерина Алексеевна собралась помочь Вере развесить бельё, чтоб сушилось, но упрямая девчонка и тут сказала:
- Я сама.
О его выстиранных рубахах сказала, как о своём счастье…
Когда стемнело, Катерина Алексеевна показала Вере маленькую светёлку. Негромко, но строго велела:
- Спать будешь здесь, – я постлала тебе. Инженер Мещеряков долго работает по ночам, а ты ложись, нечего тебе. Поздно уже. Братец твой, Владимир Степанович, завтра рано, до света, заедет за тобою.
Катерина Алексеевна ушла.
Инженер Мещеряков при свете масляной лампы изучал отчёт горного мастера Воронина – о проведении работ по восстановлению подземной выработки, где случилось обрушение кровли (кровля в горном деле – это горные породы, расположенные над пластом угля, – примечание автора). Верочка притихла в кресле, куда забралась с ногами. Укуталась в его пиджак, хотя Катерина Алексеевна намеренно оставила на спинке кресла свою тёплую шаль: авось, сгодится строптивой девчонке, – вечера-то похолодали… А Верочка от счастья прикрывала глаза: пиджак хранил запах угля, папирос, дубовых распилов и железа, цвета полыни… а ещё – его силы… Андрей Михайлович на минуту оторвал глаза от бумаг, взглянул на Веру:
-Ложись, душа моя. Ты устала, – и сегодня, и за эти два месяца, пока со мною была. А подниматься тебе завтра до зорьки.
Вера и правда устала… Только не спалось ей в заботливо приготовленной Катериной Алексеевной постели. Сердечко стучало взволнованно… В большом доме они с Андреем… с Андреем Михайловичем были вдвоём. Впервые – вдвоём под одной крышей. Конечно, и прежде случалось, что Андрей оставался ночевать в Мостках, но то было совсем по-другому. Летом он любил спать на сеновале, а в другое время они с батянечкой подолгу курили во дворе, разговаривали о кирпичном заводе, о шахте… А теперь он работал за столом в своём кабинете… и больше никого в доме не было. Верочка подтянула коленки, отчего-то затаила дыхание: будто бы она – его жена, а он – муж… Неудержимо захотелось прямо сейчас услышать его голос, – самый родной, усталый и ласковый… И ещё хотелось… Только от этого желания Вера стыдливо вспыхнула: силы его хотелось. Тогда, в реке, он поднял её на руки. И почувствовала Верочка эту силу его – сдержанную и осторожную, такую бережную.
Вера строго заставляла себя спать. Но получалось лишь задремать ненадолго, а в полусне неясное и стыдливое желание становилось ещё сильнее.
Она поднялась, и, как была, в одной рубашке, с распущенными до пояса волосами, пошла к нему. От стыда и страха коленки подкашивались. Она взялась за дверной косяк, а оттого, что дыхание перехватило, не могла сказать ни слова. Андрей исподлобья взглянул на неё:
- Вера?..
Она шагнула к нему, – будто не по земле, а по воздуху:
- Я... хочу… я хочу твоею женою быть.
Андрей спрятал улыбку в глазах:
- Будешь. Вот в Покров обвенчаемся, и будешь моей женой.
-Я… сейчас хочу.
Он смотрел на неё, видел, как под рубашкой недозрелыми твёрдыми яблоками перекатывается её грудь… В свете лампы сквозь рубашку коленочки просвечивались и… животик, а внизу… И волосы светлыми ручейками – до пояса…
Андрея заливал медленный, немыслимо сладкий жар. А жару этому отзывалась упругая и бесстыдная его сила, и невозможно было удержаться… Он подошёл к ней, обнял, бережно, чтоб не испугать своею силой, прижал её к себе. А она всё равно испугалась, замерла от страха, когда внизу животика почувствовала его силу. Прикрыла глаза, чуть слышно повторила:
- Я… хочу быть твоей женой.
Он поднял её на руки, понёс в светёлку. Хмелел от ромашкового запаха её волос… Ладошки её трепетали на его плечах, губами она касалась его шеи, и от чуть слышных этих прикосновений он почти не помнил себя. Уложил её в постель, опустил ладони на её грудь, чуть сжал маленькие бугорки. Задыхался от желания поднять её рубашку… развести и чуть приподнять коленочки, которые она сжимала в девичьем страхе и стыдливости…
А поцеловал её, как в детстве бывало, при их встречах и расставаниях, – в светлую макушечку. И она тоже перевела дыхание, – облегчённо, и вместе с тем – в какой-то удивлённой обиде…
-Вера… Вера Степановна… Я люблю Вас, больше жизни люблю. Давно люблю. Я стыдился своей любви, не признавался себе в ней, – потому что так вышло, что полюбил тебя ещё девочкой. Помнишь, – на берегу. Я уехал тогда… И каждую ночь во сне тебя видел, – мою ромашку белую, счастье моё единственное. Ты станешь моею женой, – совсем скоро наша свадьба. А теперь прости меня, – что несдержанностью своей испугал тебя. Родная моя… ромашка белая моя… Всё хорошо будет, ты не бойся. Сначала у тебя будет самое красивое подвенечное платье, потом венчание, наша с тобою свадьба… А сейчас… прости меня и постарайся поспать, – скоро уж светать будет.
Вера обняла его за шею, снова прижалась к нему:
- Не уходите.
- Вера Степановна… Я могу не сдержаться… а сейчас не надобно этого. Вам страшно теперь… А в день… и в ночь свадьбы, когда мы уж венчаны будем, всё иначе будет. Не надо теперь, Верочка, счастье моё, душа моя…
- Надо!
- Надо?..
- Как же Вы не понимаете!.. Батюшка не хочет нашей свадьбы. Он и в больнице сказал, что нет его согласия.
- И… что ж?
В доме никого не было, – лишь ночушка ласково смотрела в окно, обещала сберечь их тайну… Но Верочка прижалась губами к его уху, зашептала совсем неслышно:
- Родной мой… любимый… пусть у нас всё случится, – сейчас. А когда случится… мы скажем… скажем батянечке и маманюшке, что всё случилось… все было, и… надо, чтоб обвенчаться… А иначе не согласится батюшка… А я без Вас… я без Вас жить… не могу.
В совершенном ошеломлении слушал Андрей стыдливые и сбивчивые Верочкины слова… Те самые слова, которые он, ещё неразумный мальчишка, говорил своему старшему другу – единственному на всю жизнь другу. Он, совсем пацан, отчаянно придумал это для него, друга своего, – чтоб сбылась их с Глашенькой любовь. Помнил Степановы слова – про то, что счастье у них с Глашей одно на двоих, и счастье, и дыхание, – одно на двоих… Ни Степановы, ни Глашины родители не соглашались на их свадьбу, и Степан, хоть и отругал друга за бесстыдный совет, всё же сказал Ефиму Кондратьевичу, что случилось у них с Глашенькой … Разумеется, на строгого отца это признание подействовало безотказно, – сыграли свадьбу…
Девочка моя, любимая… Вот значит, как… вот, значит, как едины мы с тобою, раз сердечко твоё чувствует то же, что моё сердце тогда чувствовало…
Андрей строго свёл брови:
- Сейчас вот… Сейчас рубашку подниму, да ремнём. Додумалась, бесстыдница! Без венца, без свадьбы! Сказано тебе, – спать!
А на пороге светёлки догнали его безотрадно горькие Верочкины слова:
- Не согласится батюшка…
Андрей вернулся, присел с нею рядом. Снова в макушечку поцеловал:
- Я большой уж. Без согласия твоего батюшки обойдусь вполне и женюсь на тебе, – к тому же тебе шестнадцать исполнилось. Завтра Володя отвезёт тебя к родителям, – ты уж соскучилась по ним. А в исходе сентября я приеду. И непременно ещё раз поговорю со Степаном Парамоновичем. А если не будет его воли благословить нас с тобою, значит, обвенчаемся без его согласия.
Едва светало, Верочка уж готова была к отъезду. Пока ещё одни были, Андрей взял её руку. С какой-то мальчишеской робостью надел на её пальчик колечко… Колечко это ещё в Петербурге купил… Для неё выбрал, для неё одной, – хотя не признавался себе в этом…
- Теперь, Вера Степановна, Вы моя невеста.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цвет