Давно я обещала написать про этот роман, но как-то чувствовала, что не время еще. И вот я заболела, сил хватало лишь на то, чтобы читать (и то не всегда), и меня неделю кружило, кружило как птицу в восходящих потоках воздуха над целым волшебным и красочным миром, созданным гением Гессе. Он открывался так ярко, так зримо в мельчайших деталях, словно фрагментами приближался к глазам, а потом опять я видела всю панораму, окутанную хрустальным воздухом.
Тексты Гессе -- это прежде всего величайшее эстетическое наслаждение. Ты погружаешься в них, почти сразу покоряешься красоте и гармоничности языка, напоминающего по стройности и согласованности своего движения хоральную прелюдию Баха, а потом слова уже несут тебя к смыслам, и ты полностью в плену художника, до последних строк.
Роман "Нарцисс и Гольдмунд" ("Нарцисс и Златоуст") хочется окрестить несколько иначе "Жизнь и странствия художника". Гессе пытается объять необъятное, создать некую универсальную карту жизненного пути творца, которая складывается из предчувствий, ошибок, озарений, достижений, потерь и осознания единения с вечностью.
В уединенном монастыре Мариабронн, вход в который осеняет старый каштан, судьба сводит двух людей, совершенно разных, но сразу же испытавших необыкновенное взаимное притяжение. Молодого, прекрасного собой, ученого и преподавателя семинаристов Нарцисса, , поражавшего всех абсолютной приверженностью к наукам, философии и богословию, и совсем ещё мальчика, белокурого сироту Гольдмунда, который воспитывался суровым отцом.
Колоссальное притяжение друг к другу суховатого, спокойного и выдержанного Нарцисса и впадающего от накала эмоций в болезнь юного Гольдмунда становится основной ведущей темой всего романа. Обращающееся к духу богословское начало (недаром, потом Гольдмунд сделает статую друга в образе Иоанна-богослова) и почти стихийное начало интуитивное, познающее мир через эмпирику, впечатления, жадно и почти болезненно.
Несмотря на кажущуюся разность характров и темпераментов (волна и камень, стихи и проза, лед и пламень) молодой преподаватель и мальчик оба искренне "служат" своему чувству, чувству любви (платонической), дружбы. Оба стараются завоевать уважение и доверие друг друга, с поправкой на естественную монастырскую субординацию. Условное мужское начало характера, души и условное женское сливаются в гармонии взаимного любования.
Нарцисс наделен редким даром -- он "видит" для чего предназначен в этом мире тот или иной человек. Он раскрывает, "прочитывает" характер юного Гольдмунда, стремящегося изначально к монашескому служению, почти сразу. По крайней мере, очень рано. И спасает мальчика от неправильного пути, который может принести такой горячей натуре лишь страдания. Нарцисс становится в романе своеобразным отеческим началом, тем зовом духовного, мерилом духовного в человеке, которое будет жить в Гольдмунде всю жизнь, несмотря на все испытания, уводящие от Бога дальше и дальше.
Ветер странствий уносит Гольдмунда из монастыря, мир не может быть для него прежним после первого познания женщины. Женщины на долгое время становятся практически религией странствующего юноши, они определяют его жизнь, они приносят главную радость, над всеми ними где-то незримо присутствует дух матери, которую Гольдмунд почти не помнит.
Странствия Гольдмунда поражают отстраненностью его взгляда на поток жизни, зачастую, эта отстраненность граничит с равнодушием к человеческим жизненным скорбям. Он словно всматривается в затейливый узор, который иногда чарует прекрасными женскими лицами, закатами над туманными полями, а иногда становится ликом чумы, ликом страданий, агонии и смерти. Гольдмунд все принимает в свою душу, одно из самых его ярких прозрений художника -- облик наслаждения и страдания могут сливаться в одной маске. И хотя странник постоянно ощущает разлитость в бытии вечной печали утраченного рая, он принимает все многообразие человеческого опыта, с голодом, болезнями и опасностями. Это дает ему определенную внутреннюю свободу.
"Вот живешь и бродишь по земле или скачешь по лесам, и что-то смотрит на тебя так требовательно и обещающе, пробуждая тоску ожидания: вечерняя звезда, голубой колокольчик, заросшее зеленым тростником озеро, взгляд человека или коровы, а иногда кажется, вот сейчас произойдет что-то невиданное, но давно чаемое, со всего упадет завеса..."
Только завеса остается плотной, она укрывает тайное, к которому стремится каждая ищущая душа.
Приятие всего многообразного опыта жизни, возможность не пребывать в каких-то (даже очень правильных) рамках жесткой духовной практики всё-таки необходима художнику, тут я с Гессе полностью согласна. Тут речь идет не о необходимости испытать в жизни "все-все", в конце концов, многие великие художники жили очень по-разному, некоторые имели очень ограниченные возможности путешествий, даже элементарного общения с другими людьми. Нет, странствия Гольдмунда скорее метафора внутренних поисков смыслов, которые засыхают в любой уже готовой и стройной системе. Именно поэтому ему было необходимо разорвать "пуповину" с монастырем, который он очень любил (у меня был этот опыт, когда я ушла из Церкви и начала серьезно писать. Сначала я была буквально придавлена какой-то непонятной автоцензурой, что-то внутри меня не могло освободиться, не могло без страха создавать любые тексты, именно любые, без внутренних ограничений. Как это было в ранней юности. Я много лет жила в религиозной парадигме и не могла почему-то разговаривать без барьеров даже сама с собой. Все тексты волокли за собой какие-то морализаторские "ниточки". Разрыв с Церковью помог преодолеть эти барьеры, а теперь, когда я туда задумала вернуться, последствия непредсказуемы).
Идут годы и юноша, который превратился уже в мужчину, проходя один город вдруг видит в местном соборе прекрасную статую Девы Марии. И он сразу понимает, покоренный красотой работы мастера, что его единственное предназначение быть художником. Начинаются годы учения, при этом взрослый уже Гольдмунд не идёт путем мальчика-подмастерья, его наставник резчик Никлаус дает ему возможность самостоятельных поисков.
Гольдмунд пример стихийного начала, и в его художественной деятельности это тоже проявляется. Он работает с упоением лишь когда захвачен идеей, именно идея ведет его за собой, не он сам методично разрабатывает свой путь.
Поиски "вечной женственности", разлитой в природе, вечного начала праматери Евы, которую Гольдмунд постоянно внутренне лизецреет как огромный лик, склонившийся над миром и сочетающий в себе одновременно начало рождения и начало смерти, еще один ведущий мотив романа. Тема хтонического женского начала вообще была очень модной в те годы, изыскания Фрейда и Юнга очень этому способствовали.
Мы чувствуем, что Гольдмунд сочтет свою миссию на земле завершенной, именно когда достигнет конца в своем скорбном пути поисков матери, поисков самой природы, которая животворит всё неосознанное, неподдающееся истолкованию и стройной философской системе. В его праматери Еве, конечно, чувствуются языческие отголоски самой матери-земли, от которой люди отступают, уходят, уносясь в незримые и абстрактные сферы мысли. На самом деле, это та самая языческая "мати сыра земля", к которой взывает вдруг перед самой кончиной юная схимонахиня Аглая в одноименном рассказе Бунина, отказавшаяся в земной жизни даже от взгляда на мирскую красоту.
Для художника, по мысли Гессе, более органично начало дионисийское (я уже упоминала в другой статье по Гессе про дионисийское и аполлоническое начало из статьи Ницше "Рождение трагедии из духа музыки"). Художник перемалывает внутри себя поток бытия, принимая внутрь абсолютно все, подчас и грех, и нечестие, и самые странные опыты, которые преподносятся жизнью. И из всего этого ткется ковер другой реальности. "Когда б вы знали, из какого сора. Растут стихи, не ведая стыда..."
Нарцисс долгие годы совершенствуется в духовной молитвенной практике, он становится аббатом, настоятелем монастыря Мариабронн. Его ум постоянно направлен к Богу, в светлой аполлонической традиции созерцания и богословских размышлений. И долгие годы он несет в душе образ эмоционального мальчика, своего любимого друга со странной и мятежной душой художника.
В финале романа их пути опять пересекаются, аббат Иоанн (имя Нарцисса в монашестве) спасает друга, находящегося на краю гибели, и увозит в монастырь Мариабронн. Гольдмунд, на совести которого множество грехов и преступлений (включая, убийства) приносит покаяние, возрождается душой к вере под руководством Иоанна. Он создает много произведений искусства для монастыря, и наконец, воплощает образ Девы Марии, который долгие годы живет в его душе. Только лишь образ матери-Евы остается зыбким и неуловимым, как сама жизнь. Потом он уходит в свое последнее смертельное странствие и возвращается обратно, чтобы умереть на руках друга.
Уже умирая, Гольдмунд шепчет аббату, что нельзя жить без материнской любви. Это становится метафорой открытости художника миру, преданности природным животворящим началам, которые ведут к истине другими путями, нежели чистое умозрительное богословие.
- А как же ты будешь умирать, Нарцисс, если у тебя нет матери? Без матери нельзя любить. Без матери нельзя умереть.
И Нарцисс-Иоанн принимает это как откровение, обогащающее его. Слова друга горят в его сердце. Два пути познания мира сливаются в этот момент, нет только лишь невесомой мысли, рвущейся за пределы бытия, и нет одной лишь материи, одной зримой действительности -- есть полнота соединения божественных энергий с вечно прекрасной, вечно печальной землей.
Друзья, пишите свои мысли, буду рада.
