Пелагея Савельевна спрятала улыбку, согнутым пальцем небольно ударила Степана в лоб, укоризненно головой покачала:
- Гуулёна!.. Отец прав: жениться пора. Жена не даст вольничать, – будешь избы держаться.
А Степан ответил серьёзно:
- Готовьтесь, мамань: на Красной Горке сватов засылаю. Вечером батя придёт, – про свадьбу поговорим.
Красивые маманины брови взлетели в удивлении… А Степан не отвёл взгляда. И мать догадалась:
- В Белоглинку, значит… К Сафроновым. Выходит, воля отцовская… слово родительское, – побоку…
Степан обнял мать:
-Мамань!.. Я вот не видел её, – со вчерашнего вечера… – и ровно дышать мне нечем, – без неё. И ей без меня – точно так же.
Мать неожиданно заплакала:
-Смалу упрямым был, – в батю… Таким и остался. Вижу я… и сердцем чувствую, что люба тебе Глафира. Да что отец скажет?.. Коса на камень…
-А я, мамань, вижу, – сызмальства, – как батя любит тебя. Помню, пошли мы с ним – мне годков пять тогда было – на рожь посмотреть, а там, по склонам Криничной Балки, земляника спеть начинала… Батя картуз снял, кивнул мне:
- Давай, мой хороший, ягодок маманюшке наберём, – она любит их…
Пелагея Савельевна застенчиво рукой махнула… а сама притихла, – от счастливых воспоминаний про те спелые, пахучие ягоды полевой земляники...
- А однажды на ярмарку мы с отцом поехали. Тогда сестрица Акулина как раз родилась… Батя полдня тебе бусы выбирал. Да так придирчиво, – корову так не выбирают. И шаль тогда тебе купил, – помнишь, как нравилась она тебе… как любила ты надевать её.
На материны глаза снова набежали слёзы… А в Степановых глазах – светлая надежда:
- Что ж, не поймёт разве батя, что одно на двоих у нас счастье с Глафирой…
Мать вздохнула:
-Не держи ты сердца на отца. Ему ж как лучше хотелось: чтоб взял ты девку из своих… из здешних, что на глазах выросла, чтоб семья, родители, – как на ладони… Да и с Варькиным отцом они друзья давние. Вот и хотелось им породниться. Да не всё сбывается, что загадано…
Вечером батя молча и хмуро выслушал Степана, – тучей сидел на лавке за столом, уронил голову на грудь. Потом поднял глаза на мать:
- Что ж, Пелагеюшка… Пелагея Савельевна, – как думаешь про это сватовство и женитьбу?
- Видно, Парамон Иванович, сватов надо засылать. Не враги ж мы сыну своему, – чтоб счастью его препятствие чинить…
- Нынче больно умные они… норовят сами всё решать. А помнишь, как мы с тобою, Пелагеюшка… – Батины глаза потеплели, ровно затуманились даже: – Отец сказал мне, чтоб к тебе сватов засылать… Увидел я тебя, – с той минуты и пришлась ты мне по сердцу, ни о ком больше не думалось… Отца до сих пор благодарю. Помню, как впервые за руку тебя взял, как в глаза твои посмотрел… а ты стыдилась, краснела жарко… А я видел, что люб тебе…
Степан усмехнулся: сдаётся, про них с Глашенькой батя с маманей забыли…
Ефим Кондратьевич с Парамоном Ивановичем решили было, чтоб свадьбу сыграть, как водится, осенью, – на Покров либо на Казанскую. А Авдотья Петровна с Пелагеей Савельевною долго шептались о чём-то, вздыхали… Потом объявили: венчаться на Троицу.
Сафронов с Колядиным переглянулись, – в превеликом неудовольствии: мало того, что молодые всё по-своему, не спросясь, решили… Так ещё и бабы, – наперекор!
- И что за спешка такая! – возвысил голос Парамон Иванович. – Трещали, трещали, сороки, – додумались! Сказано вам: не раньше Покрова!
Пелагея Савельевна с Авдотьей Петровною тоже переглянулись.
- Надо, значит, – раз спешка, – строго сказала Пелагея.
Своим Степан не сказал про грех выдуманный: ни к чему, раз Глашины родители согласились свадьбу сыграть. А Авдотья Петровна, понятно, тревожилась, – как про грех-то узнала… Ночей не спала: Покров-то где ещё!.. А осенняя Казанская – и того дальше. А ежели беременная Глафира?.. Что ж до осени-то тянуть! И решилась Авдотья со сватьей, с Пелагеей, поговорить про такое важное дело. Хоть и стыдно было: Пелагея строга, а ну, как осудит будущую невестку, что не сохранила девичью честь до венца!..
А Пелагея Савельевна прослезилась, – так жалко стало ей Глашеньку!.. Девчушечка совсем, – только-только шестнадцать минуло… Захотелось Пелагее Савельевне даже уши надрать Степану… и подзатыльников надавать, как мальчишке, – за то, что не сдержался до свадьбы, не пожалел девчонку… Да уж не стала шуму поднимать, – чтоб Парамон Иванович не узнал… Глазами только сурово погрозила сыну… А Степан удивился: с чего это маманя гневается?..
Как обвенчались с Глашенькой, как уж гости пьяны были, поклонился Степан в пояс другу своему, – понятно, что дружком на свадьбе Андрюха был:
- Век благодарить тебя буду, Андрей. За совет твой.
Андрей улыбнулся:
-Никак, пригодился, – совет-то?..
А матери – как матери… – не спалось в эту ночь. Тревожилась Пелагея Савельевна, всё думалось: хорошо ли постель постелена молодым… да как ей, девчоночке-то, – раз Степан несдержанным таким оказался, не поберёг её до свадьбы-то…
Вышла Пелагея Савельевна во двор… И в приоткрытое окошко – летняя ночь тепла… – расслышала тихий девичий вскрик, что бывает от боли лишь в первую свадебную ночь… А Степан негромко говорил ласковые слова, и голос его чуть вздрагивал от нежности…
А утром рассмотрела на белой простыни, – будто упавшие лепестки сорванных воронцов… Обняла невестку:
-Что ж ты подхватилась так рано? Зоренька вон сонная ещё. Давай я тебе, хорошая моя, молочка парного налью?
А Глаша прятала припухшие от Степановых поцелуев губы, не поднимала глаз на маманю...
Через год, в самый сенокос, родила Глашенька Степану сына. По Святцам, в честь равноапостольного великого князя, Владимиром нарекли. Очень хотелось Степану Парамоновичу, чтоб крёстным их с Глашенькой первенцу стал Андрей. Да не вышло: на горной практике был в эти дни студент… Проведать Степана с Глашей, сына их увидеть приехал Андрей лишь поздней осенью. Подержал на руках крошечного Володеньку, подивился чуду такому: глаза у мальчишечки – Степановы… а бровки – Глашины стрелочки золотистые… Вот так слилась любовь, – в сердечке крохином два сердца единым стали…
За здоровье выпили терновки. Уже перед отъездом взглянул Андрей другу в глаза:
- Спаси Христос, Степан.
Степан чуть удивился:
- Это тебе спасибо, – что проведал нас с Глашенькой.
- Нет, Степан: не только за хлеб-соль благодарю вас с Глафирой. Первым делом – за то, что знаю теперь, каким должно быть счастье. И сам женюсь, если будет любовь, – такая, как у вас с Глашей.
- Будет, Андрей. Встретишь и ты своё счастье, любовь свою. Учись, а та, что суждена тебе, дождётся вашей встречи.
В круговерти жизни нескоро довелось увидеться друзьям. После учёбы уехал молодой горный инженер Мещеряков на угольный рудник в Лисьей Балке, и замелькали дни: то устанавливали в шахте подъёмную паровую машину, то строили коксовые печи, то с рудознатцами-геологами исследовали земли по Луганке, правому притоку Северского Донца, – находили новые месторождения горюч-камня…
Побывал Андрей в Мостках, у Степана с Глафирой, когда Володе уж пятый годок пошёл, а просто немыслимо похорошевшая Глашенька вторым дохаживала… Из дуба мастерски вырезал мальчишке казачью шашку, покатал сорванца на лошади. Вечером во дворе сидели. Глаша поставила на стол глиняную миску, полную вареников. Пахли спеющие яблоки, устало и ласково вздыхала степь за околицей, с берега Луганки катилась мятная прохлада. Андрей рассказывал другу про шахту… Про то, что на днях уезжает в Петербург, на учёбу в Горный институт: новые рудники, первые врубовые машины требовали новых знаний. Останавливал мимолётный, застенчивый и ласковый взгляд на покруглевшем Глашином животе.
- Жениться бы пора, Андрей, – по праву старшего заметил Степан. – С женою легче было бы тебе в Петербурге.
- Женюсь, – Андрей проводил глазами Глашеньку, что увела спать сына. – Женюсь, – лишь тогда, когда такую встречу, что любить буду, как ты жену свою любишь. И чтоб она любила меня, – как Глаша тебя любит. А другого не надо мне.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цвет