Для Инессы настали тяжелые времена. Все-таки, недооценила она внучка, не оценила. Ее кровь! Коварства Степушке не занимать. И главное, ничего не сделать! Он в квартире прописан. А его «невеста» в тягостях. Умница – мальчик!
Он так изменился, ее внук. Повзрослел, возмужал, посуровел. Взгляд хмурый, рот скобкой. Ни одного ласкового слова не добьешься. С утра уходит на работу. Вечером ужинает, и – спать. С «невестой» - ни полслова. Живут, как чужие. В голову приходила мысль – не фиктивный ли брак? Может, специально это они для нее подстроили?
Инесса много раз, когда Люся уходила в женскую консультацию или в магазин, тайком прокрадывалась в комнату молодых. Надеялась найти хоть какую-то зацепку. Однажды увидела: на столике лежали документы из поликлиники. И положены они были сюда не случайно – девица ясно дала понять, что она здесь по праву и надолго.
Поведение Люси выходило за рамки приличий. Это не Маша. Эта не будет тихонько шуршать в уголке, сложив смиренно ручки. Эта в первый же день затеяла перестановку с мытьем окон, выносом лишней мебели, недостаточно стильной, по ее мнению. Великолепные бархатные, с ламбрекеном, шторы были демонстративно вышвырнуты под дверь.
- Как можно дышать в комнате. Посмотрите, сколько на шторах собирается пыли! – только и сказала Люся.
Другая бы в прачечную отнесла. Другая – да. Но не эта.
На следующий день она ушла в магазин. Вернулась, нагруженная сумками. Через некоторое время окна «ее» комнаты украшали легкие тюлевые занавески. Стало светло и свежо. Инесса похвалила бы Люсю, если бы Люся была простой домработницей. Но Люся, увы, не домработница. Люся мнила себя ХОЗЯЙКОЙ.
Утром она надолго занимала ванную комнату, выходила распаренная, в тюрбане из полотенца.
- Людмила, я бы попросила вас не пользоваться моими кремами. Это предметы личной гигиены! – Инесса теряла терпение.
- Да? Вы так считаете? А я-то думала, чье это? А вам куда столько? Думаете, что поможет? – наглая, наглая тварь!
Наглая тварь открывала ЕЕ шкафчики на кухне. Шарилась в холодильнике и жрала, именно жрала все, что там видела.
- Я жду ребенка. Мне необходимо усиленное питание.
Наглая тварь включала телевизор, магнитофон и радио без разрешения. Наглая подлая тварь бессовестно пользовалась ЕЕ духами. Она, казалось, специально выводила Инессу из себя.
Один раз Инесса не выдержала и сорвалась:
- Да что же ты творишь, нахалка! Не сметь трогать мои вещи! Не сметь жрать мою еду! – Инесса с удивлением услышала свой собственный крик. Точнее, визг!
Люся громко хрустела огромным красным яблоком. Она хрустела им, хрустела, насмешливо поглядывая на Инессу. Доев, выкинула огрызок в раковину.
- Вот что, бабулечка. Вы так не нервничайте. И меня не нервируйте. Вашу драгоценную еду я больше есть не буду – на работу устроилась в местную кафешку. Мне же нужно откуда-то в декрет уходить, - Люся подошла к холодильнику, открыла его и достала оттуда грушу. Громко, смачно откусила от фрукта, удобно усевшись на подоконник, - так что радуйтесь свободе.
Она схрумкала грушу, спрыгнула с подоконника и продефилировала по коридору. Инесса устало рухнула на стул.
- Кстати, - откуда-то из глубины квартиры крикнула Люся, - а вы в курсе, что я – Машина лучшая подруга? Нет?
Инесса потеряла дар речи. Так вот почему Люсино лицо показалось ей таким знакомым. Она видела ее возле общежития. Еще одна повариха, Господи!
- Так вот, - Люся вернулась на кухню, - я Машина лучшая подруга. Ну вот так мы дружим – один мужик на двоих. Одна бабка на двоих. Только у вас ничего не получится. Я горком на уши поставлю, если вы хоть слово пикнете в мой адрес, - Люся сложила руки на груди, - Так что, будем дружить. А потом с радостью в сердце воспитывать нового советского гражданина. Да, бабушка? – Люся улыбнулась самой милой, самой широкой улыбкой на свете.
- Я тебя отравлю, сука, - прошипела Инесса. Ее трясло.
Люся послала ей еще одну лучезарную улыбку.
- Не успеешь. Раньше сдохнешь, - тихо сказала она, - и вся эта шикарная квартирка достанется мне. Целиком. Поняла, дура старая?
Инесса начала по настоящему бояться Люсю. Она хотела пожаловаться в милицию, но что там ей скажут? Посмеются только. Сказать обо всем Степану? Даже думать об этом не хочется. Степан ухмыльнется только:
- Ну, - ответит, - тебя не устраивала Маша, - терпи Люсю. Как, нравится?
Он же ей мстил… По страшному, жестоко мстил. Ведь он совсем не любит эту хабалку. Ведь это видно было невооруженным глазом. Они обедали на кухне. Всегда – на кухне. Отдельно от Инессы. Ели молча, иногда только и было слышно: да, нет, хорошо. Нет, Степан не обижал Люсю. Не кричал, не грубил.
Нельзя было сказать, что он не замечал свою «невесту». При встрече клевал ее в щеку. При разлуке - тоже. И самое мерзкое – они ложились в общую постель. Странная тоска по «любимой, единственной Маше». Инесса навела справки: да, действительно, дочь председателя. Ну как дочь, падчерица – мамаша, наверное, того поля ягода, отхватила себе ветерана войны и труда. Ясно, в кого уродилась Люся. Наглые проходимки. Подлые хамки!
Инесса чувствовала себя неважно. Сердце начало пошаливать: во сне она просыпалась с ужасным чувством тревоги. Инессе казалось, что сердце остановилось, а на грудь положена могильная плита. Доктор Кузнецов настаивал на госпитализации. Ругался. Говорил, что Инессе необходимо сменить обстановку.
- Я не могу! – губы ее дрожали.
- Да что с вами, Инесса Павловна? – удивлялся Кузнецов, - вы же такая сильная, такая волевая женщина!
- Она мне угрожает! Она травит мою еду! – не выдержала она.
Кузнецов помолчал немного.
- Скажите, а почему эта девушка живет в вашей квартире без прописки? Ведь с этим можно разобраться.
Нельзя было разобраться ни с чем. Знакомый адвокат четко объяснил Инессе, что закон на стороне беременных невест, тем более в ЗАГС подано заявление. Пока суд, да дело, молодые поженятся. А потом начнутся долгие разбирательства о несогласии ответственного квартиросъемщика прописать законную жену внука. Общественное порицание, сплетни…
- Вам надо отдохнуть, - сочувственно сказал Кузнецов.
Он, как никто, понимал несчастную женщину. Зять, так обожаемый дочерью Кузнецова, тунеядничал и пил. В конце концов, чтобы не загреметь за тунеядство, устроился в какую-то контору «Рога и копыта» грузчиком. И стал пить еще больше. Пить и буянить. Милиция увозила его на четырнадцать суток, жалея доктора. Но наказание проходило, и пьяное чудовище возвращалось «домой». Самым страшным было то, что дура дочка не хотела разводиться с алкашом. Она физически не могла без него жить – идиотка. У всех свои беды. У всех свои проблемы.
Инесса, понимала: еще немного, и она вместо санатория под Лугой отправится в дурдом. В закрытый дурдом, откуда выбраться будет не то, что трудно – невозможно!
Нужно что-то придумать. Что-то предпринять. В первую очередь – прийти в себя. И потом – разобраться с этой дрянью!
***
Степан не жил – плыл по течению мутной речки, кишащей пиявками. Все происходящее казалось ему фантасмагорией. Если бы он знал, что жизнь его повернется такой стороной, удавился бы. Люся казалась ему огромной и жадной пиявкой. Она не целовалась – впивалась в губы Степана. Она обнимала его, и Степану казалось – еще немного, и задушит.
А главное, Люсю не в чем было упрекнуть. Образцово-показательная хозяйка. Квартира блистала чистотой, на кухне вкусно пахло. Свадьбу решили отметить тихо, без особой роскоши – денег нет на роскошь, а с родителей тянуть Степан категорически не желал. И Люся была с ним совершенно согласна.
- Конечно, Степа. Я все понимаю. Не будем, - спокойно говорила она.
И даже это бесило. Будущая жена вела себя, как довольная пиявка. Жирная, беременная тварь. С каждым месяцем Люся все больше толстела и дурнела: отекало лицо, опухали ноги, на коже появилась какая-то сыпь.
Отвращение сменялось жалостью, и наоборот. Ведь она целый день на ногах. В кафе никто ее особо не жаловал. Бабы вообще глухи к страданиям себе подобных. Все были беременными, всем – тяжело. И что? Суки бабы. Сучий народ! Наказание божье! Люся еле приволакивала ноги с работы, тащила сумки на кухню, а потом крутилась у плиты. От Инессы помощи не ждали. Та Люсю ненавидела. Да и пропадала в последнее время, то в профилактории, то в санатории. Без нее, конечно, спокойнее. Но ведь когда-то она вернется?
Бабку тоже было жалко. Она похудела и осунулась, стала какой-то желтой, облезлой. Это его-то статная бабка? Сначала Степана разжигала бесовская радость: как Люся разделывала Инессу под орех. Так ей и надо. А потом…
Не по-человечески все это. Не по-людски. Хватит!
С Люсей был серьезный разговор.
- Хватит, Люся. Надоело. Прекрати тиранить ее.
- Она меня отравить хочет, Степа! – начала было Люся.
Степан со всей силы грохнул по столу кулаком.
- А я сказал – хватит.
Грузно поднялся из-за стола и вышел из кухни, оставив Люсю одну лить обиженные слезы.
Хватит тиранить бабку. Хватит ненавидеть будущую жену. Хватит вспоминать Машу. Скоро родится его ребенок. Нужно нормально жить. Нужно научиться любить и прощать. Работать для семьи. Жить для семьи! Быть мужиком, в конце концов!