Вот тебе и Сибирь! Декабристов сюда ссылали, для того, чтобы они прочувствовали не кожей, костями, как суров и неласков сей край. Наверное, господа чиновники, да и сам царь никогда здесь не были. Ничего не видели и не знали, что тут может быть так хорошо и привольно!
У Маши дыхание останавливалось от величия и мощи природы. Огромные вековые ели свечками возвышались над землей. Кедры в три обхвата роняли шишки такой величины, что Маше казалось – она в стране великанов, где все – великанских размеров: и реки, и деревья, и поля, и озера. Наверное, здесь и была знаменитая Атлантида, и ученые просто ошиблись, когда искали ее под водой.
Солнце жарило нещадно, и рабочие, загоревшие до черноты, ругали огромное, похожее на раскаленную докрасна Машину сковороду, светило, на чем свет стоит. Лагерь расположили на берегу Киренги, и в конце смены мужики, скинув спецовки, сигали в ледяную воду. Такое купание стало регулярной процедурой: вахтовики – народ здоровый и крепкий, им простуды нипочем. Зато усталость, соленый пот и всякая нечисть в виде лютых клещей и поганого гнуса смывалась светлой водой на «раз два».
Кухня, где Маша кашеварила для своей бригады, специально построена на высоченном берегу, похожем на голову лобастого быка. Место открытое, хорошо продувалось – хоть какое-то спасение от мошкары, не знавшей пощады. Пока стояла жара, так еще не так жрали, а вот если на небе собирались, множились лиловые тучи, и на тайгу падала глухой завесой туманная хмарь – пиши «пропало». Облепят всего, вопьются, съедят заживо. Набьются в глаза, в ноздри, в рот, в бак с варевом, в кружки и котелки. Гнус не щадил ни людей, ни животных.
Маша своими глазами видела, как на берег иногда выползали обезумевшие, обессиленные лоси. Один такой, с уже помутневшими от муки глазами, упал на колени и застыл. Его счастье – бригада валила лес в тайге. Иначе – смерть. Злодеев среди вахтовиков не было. Был неписаный закон: добить, чтобы не мучилась животина. Да и мясом запастись не мешало. Всем обрыдли до смерти консервы и крупы. Хотелось свежего мяса с картохой вместо рисовой каши с тушенкой.
Но свеженины не предвиделось, продукты расписаны на месяц вперед. Из Иркутска доставляли и мясо, и птицу только в поселок, а его там начальство по своим родственничкам разбирало. Местным зачем? Пусть охотой кормятся, да и Ангара рядом. Некогда? А работайте лучше. Эффективней работайте! Глядишь, и времечко на рыбалку останется.
Лось лежал час. Затем тяжело поднявшись на тонкие ноги, вошел в реку и поплыл на противоположный берег, всхрапывая на всю округу и величественно поводя рогатой головой. Маша ничего не сказала мужикам – матов не оберешься. Ружье-то всегда при ней, заряженное, для защиты от медведей. Да и лихие людишки по тайге, случалось, ползали – огромный край, зон тут хватало. Могла ведь пристрелить, дура этакая, разэтакая…
Народ боролся с тайгой не на жизнь – насмерть. Это на плакатах все красиво: улыбчивые комсомольцы в сногшибательных костюмчиках, статные девушки выглядывают из вагона поезда: «Все на БАМ». Вереницы тяжелой техники змеей ползут на раскорчевку леса, а следом стрелой уже несутся воображаемые поезда – блеск стали, стремительный бег, индустриальная мощь! И нигде не афишировалось, что сначала нужно эту дорогу обозначить так, как обозначено на бумаге и картах инженерами. Построить лагеря и поселки, обеспечить продуктами, и вещами первой необходимости. А для этого нужно расчистить места постоянного проживания от непокорной тайги. Маша попала именно в первую волну, где люди выполняли самую тяжелую работу – нулевой цикл, без которого ничегошеньки не построишь.
В сорока километрах от лагеря располагался один из первых поселков. Там уже бурлила жизнь: люди даже кино смотрели. Магазин собственный был, строили клуб, медпункт и ясли. Молодежь… Влюбляются. Рожают. Никуда не денешься. Маша работала в местной пекарне. Но вот поступил приказ от высокого начальства о формировании новой точки, куда и потребовалась стряпуха, дабы не отвлекать рабочих от благородного труда. Маша и поехала, несмотря на отговоры местных:
- Куда ты, дуреха! Одна, среди мужичья… Совсем умом тронулась… Они же дичают в тайге! Скрутят потихоньку за елкой – пикнуть не успеешь!
Маша попервости тряслась как осиновый лист. Потом привыкла – никто до нее не домогался. Урман отбирал все силы. Вахтовикам бы до нар добраться. Может быть, под пьяную лавочку, и подкатили бы к мелкой, от горшка два вершка, поварихе. На безрыбье, говорят, и рак – рыба. Но в бригаде царил сухой закон. Вплоть до увольнения. Никто с пьяницами не церемонился. А на трезвую голову человек думает, что творит. И совесть, и стыд имеет. Это уж, если баба сама на шею повесится, то – да-а-а-а…
А Маша никому на шею не вешалась. Спрятала голову под платком – ни гу-гу. Даром, что молодая. Губы в ниточку поджаты, глаза глядят строго, разговоры веселые не ведет. Ну и пусть ее – еще и посадят за пигалицу такую. Работяги здоровенные, кулаки с голову ребенка. Им бы женщину под стать – солидную, в три обхвата чтобы. А это кто? Пичуга. Отношение к ней – отеческое. Нет-нет, а кто-нибудь и подможет – воды принесет. Или дров наколет. Шутка ли, на такую высь с ведрами – семь потов сойдет. А ведер надо в день – девять ходок, самое малое. Маша справлялась, но все равно, была благодарна за заботу. Хорошие мужики. Повезло ей, все-таки.
Намотается за день, вечером упадет на топчан, слушает тихий говорок куривших на ночь мужичков. Кто о чем, и все – об одном и том же, наболевшем. Сначала слегка пройдутся по бригадиру и вышестоящему начальству. А потом свернут беседу в семейное русло. Про жен, детишек, матерей… Кого-то девушка ждет. Сюда попали ради длинного рубля. Кому машину купить, кому на свадьбу денег нужно, кому что… Скучают по своим, тоскуют. В семье нелегко, но без семьи вообще невыносимо.
В пекарне поселка женщины постоянно болтали на эту тему: какие мужики козлищи, как всю жизнь им отравили, какие разлучницы – «падлы последние». Ревели, ругались, скандалили, проклинали неверных супругов, но уходили от них редко. А точнее – вовсе не уходили. Терпели, непонятно, зачем.
Один раз Маша голос подала:
- Тетя Муся, вот вы говорите, что обманывал вас муж, пил, бил. А зачем тогда вы с ним живете? Он же издевается над вами!
Тетя Муся, сорокалетняя, сдобная, сильная ставила любопытную Машу на место:
- Больно молода, в бабские разговоры влезать! Много ты понимаешь. Слушай, знай, и на ус наматывай.
Муся говорила, и при этом ходко раскидывала одинаковые комки теста по прямоугольным формам ( можно специально взвесить, у тети Муси глаз-алмаз):
- Уйди, приди… А деток куда девать? Что им плести? Что папка в космос улетел?
- Так все это ради детей? А себе что останется? – Маша не отставала.
- А ты, голубушка, для чего в этот мир пришла? Для себя, любимой, жить? Вот родишь, тогда увидишь. Любовь, нелюбовь, себе, чужим… Ерунда все это. Мужик, такая животная, нагуляется, как кот драный, да домой бежит. Они иначе не могут, вечно на чужое кидаются… Прощаю, конечно. Мучаюсь. А что делать? – она открыла печку и втолкнула в нее противень с формами. Чуть не по пояс залезла в горячий зев с ковшиком. Маленькой метелочкой обрызгала заготовки. Вылезла распаренная, красная.
- Такая скотина – мужик. Тут что надо: или прощать, или вообще замуж не выходить никогда. Волков бояться… - Муся подвинула заслонку, - в лес, девка, не ходить.
Маша думала об этом часто. Думала, томилась, ругала себя, ненавидела ЕГО. Вот и опять – сон прочь.
Яркие солнечные лучи пробиваются сквозь сплошную стену темно-зеленого, почти черного ельника, под колесами мотоцикла шуршит гравийная дорога, деревья мелькают, среди малахитовых елен проглядывают янтарные стволы сосен и розоватая белизна березок с сочной молодой листвой. Маша обнимает Степкину спину и думает: вот оно, счастье! Лес, дорога, Степка и она. От Степкиной куртки пахнет едва слышным дымком и бензином.
Мотоцикл они бросили у обочины. Взявшись за руки, вошли в высокую траву, облитую ромашковым цветом. Степкины поцелуи – жаркие. Степка – такой родной, близкий, единственный. Нет никого, только он. Глаза его синие, синие, а губы ласковые и теплые. Не страшно. Не больно. Не жалко. Высоко, высоко летят в небе облака, и где-то журчит жаворонок. Ястреб нарезает спирали, раскинув большие сильные крылья. Степка рядом. Навсегда. На всю жизнь.
Он так ей сказал тогда. Она ему поверила. Как ему можно не верить?
Она не хотела слышать то, что ласковым вкрадчивым голосом говорила Степкина бабушка. Маша вызвалась помочь Инессе на кухне. Все-таки – дипломированный кулинар.
- Присядь, детка. Послушай меня.
Рука с огромным перстнем на пальце легла на Машину руку. Умный, пытливый взгляд. Так смотрят на подопытных лягушек. Холодно, с любопытством: как срабатывают рефлексы у земноводного после пореза скальпелем… вот например… здесь? И слова Инессы похожи на острый скальпель:
- Машенька, впереди – долгая семейная жизнь. Справишься ли ты с испытаниями? Понесешь ли свою ношу с достоинством умной и верной жены? – мягко стелет Инесса.
Да жестко спать.
На стол легли письма. Письма, письма… Обратный адрес – г. Ленинград. Автор писем – Ирина. Адресат – Степан Колесников.
- Привет, Ромео! Надеюсь, твоя Золушка тебя приняла обратно? А то смотри, я всегда – за!
И еще одно:
- Все-таки, ты дурачок! Ну ладно, ладно, не кисни… Но я руку даю на отсечение, Новый Год, правда был веселый. Не поверишь, не могу найти себе нормального любовника. Ты – вне конкуренции, дружище!
И еще:
Слушай, зайчик Степашка? Ты там еще не женился? Не-не-не, искренне желаю тебя счастья, но…
Я тут покумекала на досуге… Может, заскочишь в гости? У меня – квартира, папа расстарался. Погуляем? Познакомлю тебя с местной богемой. Сходим в театр. Да и вообще. Скучно, дружище, без тебя. Как поживает Джульетта? Не понесла еще? Не дуйся, не дуйся, мы друзья. Или нет? Может, пошлешь свою Золушку и останешься со мной. Думаю, твоя высокопочтенная бабуля описается от радости.
В глазах потемнело. Степка эти письма не показывал.
- Они регулярно переписываются, девочка. Они встречаются тайком от тебя. Прими это, если любишь. С Ириной невозможно тягаться. Она – форменная нахалка. Никого не жалеет. Ни Степана, ни тебя, ни даже меня. – Ох, какие же у Инессы глаза. Взгляд их затягивает, замораживает…
Зайчик, Степашка... Лучший на свете любовник… Останешься со мной… - буквы плывут, расплываются, размываются…
Не-во-з-мож-но!