Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
А ведь, судари мои, в декабре вся эта история уже и того-с... закончится! Сейчас, правда, пока лишь август, да ведь что такое какие-то несколько месяцев - в нашей-то суетной и многообразной на всевозможные... новости жизни? Существует даже некоторая теорийка (в которую я, правда, не верю) - мол, время теперь - не то, что раньше, а какое-то "ускоренное". Как это трактовать - не знаю, хотя с одним согласиться могу: каким-то непостижимым образом месяцы пролетают как недели, а годы не успеваешь считать. Давно ли главы "Нелепы" никак не могли "пожениться" друг с другом, упорно подкидывая нам одного персонажа за другим - и иной раз безо всякой связи с предыдущим? А уже и экватор повести пересекли...
Не стану вас, любезный читатель, более отвлекать и жестом ловкого престидижитатора запускаю на просторы нашей "Нелепы" очередную новую фигуру - ума даже не приложу, откуда и к чему взявшуюся!
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Купеческий второй гильдии сын Аполлон Егорович Черной прибыл в Верхнерадонежск около полудня на почтовых и за какие-то несколько часов – уже до вечера – успел обаять сразу нескольких коренных обитателей города, причем, не только женского полу, но и мужеского. Было то, надо сказать, не слишком-то и мудрено: во-первых, одно его имя – Аполлон – уже производило на дам любого возраста эффект, равнозначный тому, как если бы на булыжную верхнерадонежскую мостовую ступил сам Александр Македонский, причем, все бы знали, что это – именно Александр Македонский собственною персоной! Во-вторых, был Черной завидного росту – не менее двух аршин и девяти вершков – и обладал атлетическим телосложением, так что объемный, заграничной работы, саквояж хорошей кожи, которую всем непременно хотелось погладить или хоть потрогать, казался в его руках почти невесомой игрушкой. Ну, а в третьих, соответственно статям и имени была и внешность Черного – совершенной формы греческий нос, изогнутые кверху, так что казалось, будто Аполлон Егорович всегда улыбается, полные губы, гладко выбритые, обрамленные небольшими бакенбардами, цветущие щеки и неизбежно васильковые – при таком полном наборе достоинств – чуть с ласковою поволокою глаза. Надо ли и пояснять, что исполненный подобных невероятных качеств образчик мужской породы был сравнительно молод – еще до тридцати, остроумен, любезен со всеми без разбору,и вообще - представлял собою тот тип мужчины, который в наших модных журналах подносят как идеальный gentleman и comme il faut. К слову сказать, ежели бы покойный Николай Васильевич Гоголь писал свои «Мертвые души» нынче и случись ему бывать о ту пору в Верхнерадонежске, он непременно изменил бы образ Павла Ивановича на типаж Аполлона Егоровича… или хотя бы задумался об этом.
Заселившись «Империале», Черной первым делом порекомендовал супруге хозяина верное средство от клопов – смесь отвара из полыни, скипидара и уксуса, но непременно чтобы со свежевыжатым лимоном.
- Чтобы запаху меньше-с неприятного… Ну, вы понимаете, - с тонкою улыбкой и глядя на Ульяну Аркадьевну как-то по-особому (как, правда, казалось только самой Ульяне Аркадьевне), промурлыкал он.
В трактире, когда пришло время подкрепиться с дороги, Аполлон Егорович заказал тройной ухи, блинов с икрою, рябчика в сметане и графинчик померанцевой, и – только пригубив каждое из блюд – уже подозвал полового, велев передать хозяину свои величайшие удовольствие и благодарность за столь отменный обед, чем окончательно расположил к себе не только самого полового, но и даже повара – сурового и нелюдимого Власа. Понятно, что оплата сверх принесенного на особом подносе счета была более чем щедрой – иначе и быть не могло, когда речь заходит об Аполлоне Егоровиче Черном. Там же в трактире он разговорился с некоторым средних лет господином, оказавшимися протоколистом Дворянской опеки титулярным советником Григорием Степановичем Домрачевским. Через час оживленной беседы выяснилось, что Черной прибыл в Верхнерадонежск по воле его папеньки, второй гильдии купца Вологодской губернии Егора Дмитриевича Черного, задумавшего вложить излишки капитала в здешние места. На вопрос Домрачевского – отчего же непременно в здешние места? – Аполлон Егорович с неизменною улыбкой на цветущих устах отвечал в том духе, что, мол, где же, как не в столь прекрасном городе, да еще и с такими приветливыми обитателями расширять свое дело. Когда же Домрачевский поинтересовался – какого именно рода фамильное дело батюшки Аполлона Егоровича, последний всё так же любезно поведал, что Черные последние пятьдесят лет занимаются мыловарением по особым, ведомым только их семье рецептам с использованием целебных трав, и как раз именно в Верхнерадонежском уезде сошлось всё воедино: и река течет не в самом городе, а чуть поодаль, дабы не смущать обоняния жителей, и природа вокруг на редкость разнообразна, и тайга с её богатствами – вот она, рядом.
- Батюшка хотел было в Павлославе дело расширять, да больно строительство накладно вышло бы, - рассказывал, щуря васильковые очи, Черной. – Здесь-то, думаю, подешевле получится. Вы как полагаете?
- О, можете не сомневаться! – радостно всплеснул руками Домрачевский. – А я вас с кем надо обязательно сведу. Я тут всех знаю, и все знают меня. Должность, знаете ли, такая…
Тут Григорий Степанович потупился, словно лишь природная скромность не давала ему расписать собственные связи и значимость в уездной табели о рангах, и будто служил он не протоколистом в Дворянской опеке, а целым судьей.
Давши Домрачевскому слово, что непременно заглянет к нему в присутствие, а после уж обязательно – на обед, Черной, наняв извозчика, объезжал окрестности, побывав и на пристани в Муравле, где, к слову сказать, выпил в буфете пива и с полчаса говорил на неизвестные темы с начальником пристани и даже с польщенным жандармом. К вечеру Черной управился с визитом к городскому врачу Петухову, в гостях у которого пробыл с час, и – судя по тому, что провожать Аполлона Егоровича на крыльцо вышло всё семейство Петухова, включая четырехлетнюю дочку и кошку, - встреча эта произвела на уездного эскулапа самое благоприятное впечатление. И уже часам к десяти вечера, заехав в «Империал» переодеться, Черной наведался к предводителю дворянства Якову Александровичу Сокальскому. Тот, поначалу не ожидав гостей, ибо все знали, что в гости к Сокальскому надобно ходить по четвергам, принял гостя несколько прохладно, если не сказать – сурово, но уже через десять минут, совершенно оттаяв, звал супругу и сестру познакомиться с Аполлоном Егоровичем, вознамерившимся, как предводитель изволил красочно выразиться, «направить экономику нашего уезда по европейским рельсам». Было даже добавлено им, что «…это - только начало», а после пары рюмочек особой «сокальской» настоечки - «…мы еще, господа, поглядим, кто из нас провинция!»
На следующий день Черной был не менее активен, зайдя, как и обещался, в присутствие, где обрадованный Домраческий перезнакомил его с судьей, заседателем и секретарем, и ко всем к ним Аполлон Егорович поклялся обязательно быть. Но и это было еще не всё, ибо затем Черной наведался к отставному корнету Илличеву, владевшему интересующей Черного землею в шести верстах от Верхнерадонежска на берегу Шеломы. Итоги этого посещения были и вовсе удивительны, так как до сего дня Илличев даже и не знал, что, оказывается, собирается продавать свое поместье, пребывавшее, правда, в изрядном запустении. Гость, однако же, повернул беседу таким образом, что отставному корнету просто не было причин отказать Черному в его просьбе: и предложенная сумма прозвучала солидно, и сам сыскавшийся покупатель развернул перед Илличевым столь заманчивые картины с вовлечением последнего в концессию с делом Черных, что по всему выходило – не прими хозяин этого предложения, выйдет он кругом дурак и ничего более.
На третий день купеческий сын сделался настолько популярен, что сам уездный исправник Аристов не выдержал и пожаловался Козлову:
- Ты не слыхал, Илларион Палыч, в городе, сказывают, купец какой-то объявился, Черной по фамилии? И-де завод он тут какой-то строить собирается, и аллею засадить, и на храм пожертвовать, и мостовую переложить, и по слухам даже чью-то жену успел осчастливить – то ли доктора, то ли предводителя, причем, никто из них особо и не возражал.
- Нет, не слыхал, - простодушно глядя на Аристова, отозвался Козлов.
- И главное – ко всем этот Черной в гости наведался. Из присутствия вон, слышно, его чуть не на руках вынесли – все, включая судью. Даже, подлец такой, на пристань не поленился съездить. А ко мне что же? – исправник недоуменно развел руками на всю немалую их длину. - Я что тут – вроде посмешища? Как Николка – дурачок городской? Нет, ты мне, Илларион Палыч, объясни, может, я не понимаю чего, а? Да ежели этот купчик вот сейчас, вот сию же минуту надумает-таки ко мне явиться – тотчас велю Муравееву его с крыльца спустить, вот попомни!..
Именно в эту секунду в дверь робко постучали и вошел Муравеев с неизъяснимо озадаченным лицом. Гаврила Васильевич осекся и принял вид самый суровый, на какой был способен. Если бы исправника прямо сейчас увидал какой-нибудь злодей, то, скорее всего, у него запросто мог бы случиться апоплексический удар, либо – уж точно – он бы повалился Аристову в ноги и раскаялся во всех совершенных и даже только замышленных им в злодейской своей голове преступлениях. Муравеев – и без того несмелый с начальником – оробел еще больше прежнего и долго в растерянности шлепал губами, прежде чем, наконец, доложил:
- Там, ваше благородие, из больнички караульный прибежал. Говорит, поручик наш, Тучков бузит!
Аристов, переглянувшись с Козловым, немедленно поднялся и оба поспешили к исправниковой коляске, домчавшись до здания больницы в какие-то пять минут.
- Ага, господа! – встретил их одетый в исподнее поручик Тучков, пытаясь жестикулировать раненной правой рукой на перевязи. – Прошу объясниться, наконец: я что же – арестован? Или нахожусь в подозрении? Когда уже, наконец, я смогу покинуть эти гостеприимные места? И почему вы не снимаете караула?
- Да полноте, Иван Иванович, - Аристов успокаивающе обнял его за талию, будто приглашая на тур вальса, и с силой подтолкнул поручика к кровати. – Никто вас и не думал арестовывать. Однако ж – судите сами: вы – единственный свидетель произошедшего. Следствие еще не закончено. Более того, мы с Илларионом Павловичем полагаем, что – пока Можар не пойман – существует серьезнейшая опасность для вашей жизни. Где как не здесь нам вас укрывать прикажете? Лучший уход, обеды – прямо из трактира… Да чего ж вам еще? Господи, да мне бы так – ох, я бы с месячишко повалялся!.. Правда, Илларион Павлович?
Козлов ничего не отвечал, ограничившись скромным кивком, и только поглядывал на Тучкова, явно пребывавшего в нерешительности после недвусмысленного действия со стороны исправника.
- Однако же – что ж мне, зимовать здесь прикажете? – прикусив губу, спросил поручик. – И когда вы изволите завершить ваше следствие? Я прошу… нет, я настаиваю, чтобы вы передали в Петербург мой рапорт. Уверен, министерство примет мою сторону и вам будет приказано немедленно отправить меня в столицу!
- Так уже! – насмешливо парировал Козлов. – Отвечено, что ваше присутствие в Верхнерадонежске может быть столь продолжительным, сколько потребуется для завершения следствия и для вашего полнейшего выздоровления. Что же касается хода следствия, то, уверяю вас, мы – на верном пути и дело близится к логическому завершению.
- Скорее бы! – пробурчал Тучков, откидываясь в подушку и всем видом давая понять, что более он говорить не намерен.
- Вы – левша? – неожиданно спросил следователь, будто и не замечая демонстрации поручика.
- Что? – по лицу Тучкова пробежала легкая тень.
- Я спросил – левша ли вы? – с невозмутимым спокойствием повторил Козлов. – Помнится, протокол допроса вы подписали левой рукой – и весьма изящно, а подпись у вас – замысловатая. Спички зажигали, курили – опять же левой, и этак запросто, без затруднений…
- Я – переученный левша, - пожал плечами Тучков. – Могу всё делать как правой, так и левой рукой. А что, собственно…
- О, ровным счетом ничего, так, пустяки…, - заверил его Илларион Павлович и поспешил выйти.
Вечером он против обыкновения не стал засиживаться у Аристова в кабинете, а отправился к себе в «Империал», где плотно и вкусно поужинал жарким, даже не отказав себе в небольшом графинчике водочки, после – поднялся в номер и долго рассматривал Карла на изученной, кажется, вдоль и поперек литографии. Сегодня Карл показался Козлову обозленным, а положение обеих рук и всего тела – таящим скрытую угрозу. В дверь постучали и вошел Аполлон Егорович Черной.
- Ну и дел вы тут наворотили, - не скрывая улыбки, молвил ему Илларион Павлович, крепко пожимая протянутую руку. – Когда уедете – лучше бы вам не возвращаться.
- Ну так – результат нужен как можно скорее. Просто так ходить да разнюхивать – времени нет, вы ж так и писали. А моему Аполлону Егоровичу – каждая дверь открыта, не так разве?
- Так, так, - Козлов одобрительно похлопал коллегу по плечу, по-доброму оглядывая его статную фигуру, сочащуюся спокойствием и уверенностью в себе. – Прошу вас, присаживайтесь, можете курить.
- Нет, благодарю, курю только при необходимости – ежели иным способом в контакт затруднительно войти, - мягко отказался Черной, откидывая огромную тень от керосиновой лампы сразу на весь номер. – Нуте-с, есть у меня кое-что – вас побаловать…
РАССКАЗ АПОЛЛОНА ЕГОРОВИЧА ЧЕРНОГО
- Я, как мне передали ваше письмо, сразу понял, что действовать надо в двух направлениях. Более всего меня заинтересовала ваша мысль насчет того, что злодеям заранее было известно – куда именно направится экспедиция и когда она выйдет. И вы были совершенно правы, полагая, что в Верхнерадонежске об этом мог знать только один человек – уездный исправник Аристов, попечениями которого были найдены проводник, лошади и фураж.
- Ага, - кивнул, соглашаясь, Козлов, явно ожидая продолжения.
- Я, разумеется, осторожно - как мог - выведал у здешних обитателей насчет Аристова: что за человек, нет ли за ним каких грешков?.. Ну, вы понимаете… И, честно говоря, Илларион Павлович, пришел я к таким выводам: либо Аристов ваш обычный, недалекого ума, провинциальный чиновник, каких на Руси – целая армия, либо он – сам дьявол. Судите сами – если бы наш исправник ведал какими-то миллионными делами, стал бы он из-за ничтожных пары десятков рублей купчишек гнобить, подношения копеечные принимать по праздникам, казну обманывать по мелочи? Оно конечно – береги копейку, а рубль сам собою накопится, но только, согласитесь, - как-то это… мелковато для птицы более высокого полета. Кабы он имел миллионы от тайных приисков – разве б стал такой ерундою заниматься? Скорее, в этом случае он бы озаботился перво-наперво самой безукоризненной репутацией. А то, знаете, за казенные дрова можно и по шапке получить, а нашему миллионщику-анонимусу просто жизненно необходимо должность иметь такую, чтобы никто пискнуть не смел, и всё обо всём знать.
- Любопытно, любопытно…, - потер руки Козлов, предвкушая дальнейшее.
- Да, действительно, любопытно, - Черной говорил не торопясь, выкладывая свои рассуждения как хороший купец богатому покупателю, явно приберегая самую главную ценность на потом, чтобы тот ахнул и точно полез во внутренний карман за бумажником. – И в связи с этим особый интерес вызвала у меня другая персона – рангом пожиже, но фактически имеющая в здешних местах такие же возможности, что и Аристов. Аристов что – не семи пядей во лбу, весь открыт, бесхитростен, незатейлив. А вот помощник его, пристав первого стана Никита Семенович Мусин – тот совсем другое!
Аполлон Егорович умолк на мгновение, оценивая реакцию Козлова, и, дождавшись учащенного помаргивания на лице Иллариона Павловича, удовлетворенно продолжил:
- Начну с главного: никто во всем городе не может сколь-нибудь определенно описать Мусина. Что он за человек? Хитер, добр, открыт, богобоязнен? Один бог ведает. Уроженец он не здешний, живет в Верхнерадонежске седьмой год, не женат, детей нет. По трактирам не шляется, живет скромно – флигелек снимает у вдовы предводителя дворянства. Исполнителен, но – что называется – без огонька в глазах, скажут – сделает, а не скажут – так и черт с ним. Дружбы тоже ни с кем не ведет. Вот что у такого человека за душой?
- Маловато этого будет, Аполлон Егорович, - задумчиво произнес Козлов, грызя карандаш, которым делал до того беглые пометки. – Таких, как он, в уезде довольно.
- Согласен, маловато, - не стал спорить Черной. – А как вам такое покажется? За последние несколько дней, что поручик Тучков лежит в больнице, Мусин навещал его дважды – и всякий раз отсылал караульного из палаты. Вроде всё понятно – это же пристав в тайге товарищей его покойных нашел, переживает человек – по долгу службы, так сказать. А с другой стороны – чего бы это Мусину в дела Аристова лезть, это при его-то, как мы уже упоминали, инертности? Да еще и не раз, это еще можно было бы понять… а два! Что ему от Тучкова надобно?
- А вот это действительно интересно, - Козлов даже заерзал на стуле от возбуждения.
- И это, Илларион Павлович, еще не всё, - Черной хитро прищурился, как бы соображая – в какой обертке выложить оставшийся «козырный» товар. – Года так два назад залучили нашего Мусина в дом к его к квартирному хозяину - предводителю дворянства покойному Горбачевскому – так, запросто, по-соседски. Затеяли банчишко. Играли вроде по мелочи, ерунда, да засиделись до петухов, и как-то так вышло, что проиграл Никита Семенович помещику Илличеву ни много, ни мало, а семьсот рубликов. Илличев ему и говорит – изволь, Никита Семенович, расписку писать, я обожду, мол, не к спеху мне, сумма большая… И что же вы думаете? Наш пристав спокойно так ему отвечает – зачем же ждать, прямо сейчас и сочтемся. И из бумажника тут же при всех отсчитывает семь «катенек», да Илличеву на стол и выкладывает!
- Это же его жалованье лет, почитай, за полгода – и то, если вместе с квартирными и столовыми! – присвистнул Козлов.
- Вот и я про то же, - согласился Черной. – К слову сказать, более Мусин в картежной игре замечен не был. Ну, и – на сладкое, Илларион Павлович. Я – как все эти новостишки подсобирал – тайным образом понаблюдал за приставом. Ну… вот не знаю, может, повезло мне просто или Бог помог… Утром, в седьмом часу в окошко к нему постучался мужик какой-то. Видом – вурдалак вурдалаком, одет во что-то неподобное, борода – что у лешего, нечесаная, вся в сосульках. Мешок у него тяжеленный – по всему видать. И что вы думаете – Мусин в окошко на него глянул, да и к себе впустил, а перед тем на крыльцо вышел, осмотрелся – нету ли кого поблизости? Пробыл у него тот мужик недолго, минут десять, после чего на коня сел, да и там был таков. И, само собой, - без мешка…
- Вы что же – всю ночь не спали? – ахнул следователь.
- Ну, зачем же…, - мягко улыбнулся Черной. – Мальчонка один целковый на мне заработал. Славный мальчонка…
- Ну, спасибо вам, Аполлон Егорович, - с чувством сказал, вставая, Козлов. – Вы один целой губернии сыщиков стоите. Устали, верно?
- Не без этого, - Черной тоже поднялся во весь свой богатырский рост и показал себе на печень – После вашего провинциального радушия, думаю, с месяц ничего ни пить, ни есть не буду – всё скоромное, да жирное, да крепкое – даром, что пост. Еще бы с неделю – и в запой впасть запросто мог бы. Завтра с утречка на «Николая Угодника» - и не поминайте Аполлона Черного!
- Стало быть, «Николай Угодник» завтра приходит? – призадумался Козлов. – Вот оно как всё закручивается!..
…Уже через два часа Козлов вместе с Аристовым, Муравеевым и с невзрачного вида и росточка, но - как рысь - ловким в движениях до невозможности, унтером Калачевым расположились в саду через дорогу напротив дома покойного предводителя дворянства Горбачевского. Флигель, в котором квартировал Мусин, был перед ними как на ладони.
- Чорт тебя знает, Илларион Палыч, - вполголоса, но всё равно громко басил Аристов, ворочаясь на постеленном на мокрую траву пыльнике. – То ты ни слова не говоришь, в секреты какие-то играешься. То будишь посередь ночи и такое рассказываешь, что хоть стой, хоть падай. Я, конечно, с Мусиным детей не крестил и он меня от разбойников телом не закрывал, но чтобы такое?.. Это что ж выходит – я, получается, виноват кругом получаюсь? Змею пригрел?
- Да никто тебя не винит, Гаврила Васильевич, - успокаивающе зашептал Козлов. – Сам подумай – если кто чего дурное затеял, как ты его вычислишь, кабы не случай? Вот он самый сегодня и приключился – случай!
- Дело твое, Илларион Палыч, да только я в толк никак не возьму: если ты точно уверен, что Мусин здесь всеми злодействами заправляет, чего ж не пойдешь да не арестуешь его прямо сейчас? – не унимался исправник. - Сам же сказал – мешок ему давеча принесли, стало быть, там он всё свое добро и держит. Поковыряемся как следует, да и отыщем – если там и в самом деле что-то есть.
- Я его, Гаврила Васильевич, хочу с поличным взять – если выйдет. «Николай Угодник» сегодня приходит. Если мы всё верно рассчитали – на нем он золото переправляет, иначе – никак, - терпеливо, чувствуя некоторую неловкость за то, что вынужден был держать славного Аристова в подозрении, объяснял следователь.
- Да, вот он такой дурак – запряжет подводу, да прямо к Жукову на пароход золото и привезет! – осерчав, Аристов приподнял было голову, но, зашиканный Муравеевым и Калачевым, с неудовольствием снова припал к пыльнику. – Принимай, скажет, товар, Федор Лукич, да вези аккуратнее, не оброни дорогой, мало ли чего… Так – что ли?
- Так или не так – обожди немного, скоро уже всё ясно станет. Если Мусин - то, что мы о нем думаем, не может он сегодня не проявиться!
- А коли нет? – помолчав, спросил Аристов и вдруг свистящим шепотом произнес: - Погоди-ка, Илларион Палыч… Это что же выходит? Ты что – меня сперва подозревал?
- Было дело, - неохотно так же прошелестел Козлов. – Да ты сам посуди – а на кого мне было думать? Ты в уезде – самая главная фигура, без тебя – ни одна мышь в чужой амбар не залезет. Мусина твоего я пару раз мельком видал. И что мне прикажешь делать? На навхов всё списывать или на священномученика Ермократа?
- Обидел ты меня, Илларион Палыч. Сильно обидел, - забывшись, Аристов снова глухо забасил, но верный Муравеев, не растерявшись, зашипел так, что пьянчужка, неизвестно откуда взявшийся на глухой в этот час улице, в ужасе метнулся на другую сторону – видно, подумав, что заброшенный сад кишит змеями.
- Это, значит, вон ты как обо мне полагал? – плачущим шепотом прокричал исправник. – А я-то для тебя – Илларион Палыч – то, Илларион Палыч – сё… Разве что луну с неба не достал, а – коли б попросил – то и её…
- Тихо!!!!!!! – замахал руками расположившийся чуть впереди Калачев.
На дальнем конце улицы показалась влачимая унылой конягой телега с десятком мешков, управляемая темной, едва различимой фигурой. Все четверо замолчали, припав к земле. Не спеша подкатив к флигельку Мусина, фигура спрыгнула с телеги и согнутым пальцем дважды постучала в окно. Сигнала будто ждали – уже через каких-то десяток секунд окно озарилось светом, проявив за занавесками мужской силуэт, накидывающий на себя верхнюю одежду. Фигура у окна тоже неярко, но вполне отчетливо осветилась.
- Э, да я ж его знаю, - тихонько ахнул Аристов. – Это же Агеев, приказчик купца Турунжи…
- Тихо, умоляю, тихо! – Козлов чувствительно пихнул исправника локтем под ребра. Аристов издал булькающий звук, потер ушибленное место, погрозил Иллариону Павловичу кулаком и продолжил, правда, значительно тише:
- У Турунжи этого – три мельницы в округе и в Павлославе – свой лабаз. Это ж как ловко придумано! Положил в муку золото – да никто ни за что не догадается, что там, в мешках…
Дверь флигеля между тем отворилась, на крыльцо вышел сам хозяин в наброшенной на исподнее шинели и кивком указал – заходи, мол. Приказчик, ни слова не говоря, - видно, проделывал это не впервые, - проследовал внутрь, почти сразу вышел с мешком на плечах, сбросил его на телегу и вернулся во флигель. Через мгновение вышел со следующим мешком, который также сбросил на телегу. Наконец, выгрузил и третий, после чего зашуровал другими мешками, закидав ими три свежих.
- Смотри, чтобы всё ладно было, - донеслись до лежащих в засаде слова человека в шинели.
- Ну – с богом! – и к ужасу Козлова исправник поднялся, на ходу вынимая револьвер из кобуры, и со всех длинных ног понесся к удивленно застывшим у телеги фигурам.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации "Литературныхъ прибавленiй" к циклу "Однажды 200 лет назад", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании