Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Морок Иллариона Павловича Козлова - Карл с картинки, что у него в нумере - всё никак не желает снять клювастую маску, или хоть чем-то выдать себя. А времечко - не беседушка, течёт быстро. Следствие на месте топчется, в губернии недовольны, а что ответить?.. И, кажется, отчётливо запахло предательством. Ай, как нехорошо всё складывается...
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В вечеру прискакал из Павлослава нарочный – с почтой для его высокоблагородия коллежского асессора Иллариона Павловича Козлова.
- Пишут, однако? – уважительно поглядывая на пару депеш, заинтересовался уездный исправник Аристов. – И что же там, интересно знать, такого понаписано?
- Разное…, - уклончиво отвечал Козлов.
Он вообще после вчерашних показаний Тучкова был неразговорчив – и всё от того, что ночь провел у себя в номере «Империала» почти без сна, то перечитывая поручиковы откровения, то – оба найденных дневника, то – глядя на проклятого Карла, по-прежнему замышляющего недоброе против милой домино, а то – просто размышляя.
Первое, что насторожило Иллариона Павловича – явное расхождение записи в пикетажной книжке со словами Тучкова. В первой утверждалось, что экспедиция делится-таки надвое, причем, неизвестный автор откровенно выражал неудовольствие тем, что вынужден идти берегом Коймы с Воложаниным и без Ларионова, на которого автор явно имел какие-то виды. Поручик же – напротив: совершенно ясно утверждает, что вся экспедиция направилась вдоль Коймы. Что это? И где правда? Возможно ли такое, что «Карл» писал свой дневник, осознанно и преднамеренно искажая факты, – для позднейших читателей? Это ж каким Макиавелли надобно быть, чтобы просчитывать каждый свой шаг до такой степени? И главное – зачем? Ну – разделились, ну – не разделились… Какой в этом заявленном лукавстве сакральный смысл? А ведь он есть, точно есть, не может не быть!.. И далее – а можно ли теперь вообще верить всему написанному неизвестным в пикетажной книжке? Допустим, автор солгал насчет маршрута. Стало быть, хотел, чтобы читающий подумал именно так. Но, ежели «Карл» изначально предполагал, что его записи будут прочитаны, зачем он откровенничает про свою «миссию»? Ведь её-то цели как раз и замалчиваются!.. А так всякий, кто ознакомился с книжкой, будет знать, что автор этих строк – человек темный и явно что-то замышляет. Непонятно…
Дальше – неожиданная развязка с Можаром. Первое – Можар жив, он никуда не сгинул, и более того – явно не хочет, чтобы в тайге объявлялась новая экспедиция, причем, до такой степени, что готов ради этого убивать. Илларион Павлович ни на секунду не сомневался в правоте своих вчерашних выводов: ну, конечно же, золото! Даже в голове не укладывается – каким непроходимым тупицей надо быть, чтобы этого не понять! Озлившись сперва на Аристова, Козлов вдруг подумал: а, может быть, последний не так уж и прост? Вот, к примеру, такой расклад: экспедиция профессора Кенига нашла золото или хоть самородок. Что может решить для себя в этом случае такой закоренелый злодей как Можар? Правильно: всех – убить, а золото мыть самому. Вдруг каким-то образом Можар узнаёт, что в тайгу по старым местам направляется новая экспедиция. Его решение? Снова верно: он наверняка пойдет проторенным путем. Вот только непонятно – почему поисковый отряд пристава Мусина обнаружил всего три тела? Где остальные? Может быть, Можар вообще организовал в тайге что-то вроде старательской артели с рабским трудом и держит там всех пленников? Кстати, интересная мысль – особенно, учитывая практические опыт и знания сразу двух профессоров, двух геологов и Ларионова!.. Подумав об этом, Илларион Павлович немедленно вспотел, вскочил с постели и закурил, не отводя взгляда от клювастого Карла. Ему даже показалось, что у синьора в полумаске чуть изменилась поза, и вся его фигура, источавшая минуту назад самодовольство и бахвальство, стала чуть ниже ростом и обрела черты некоторой растерянности – то ли разворотом плеч, то ли неловко выписанными пальцами левой руки – той, что откидывала плащ. Ага, не нравится? Значит, горячо, скоро будет еще горячее!..
Что-то еще… о чем-то еще подумалось… Ага, вот! Откуда Можар, безвылазно сидящий в тайге, мог узнать о следующей экспедиции и – уж тем более – о пути её возможного следования? Тут интересненько получается. Только от кого-то в Павлославе или Верхнерадонежске. Первое – абсолютно маловероятно, а второе – очень даже… И – что самое неприятное – знать абсолютно всё об экспедиции мог только единственный представитель губернаторской власти в уезде и – по сути – его хозяин. Исправник Гаврила Васильевич Аристов. Он же, кстати говоря, фактически и может заправлять всем этим преступным промыслом, включая и превращение добытого Можаром золота в легальный оборотный капитал.
От былой испарины у Иллариона Павловича не осталось и следа, теперь наоборот - от страшной догадки его кинуло в озноб. Набросив на исподнее сюртук, Козлов заходил взад-вперед по номеру, стараясь не спутаться в хаотично приходящих в голову мыслях. Если всё это так – остается необъясненным один только вопрос: куда Аристов сбывает поставляемое Можаром золото? Пуды золота? Понятно, что происходит это не в Верхнерадонежске – здесь его просто никому не продать. Значит, золото нужно куда-то везти. В Павлослав – ближе некуда. Каким образом? По земле, обозами, просто телегою – рискованно. Если только нарочным со всеми, самым законным образом оформленными бумагами – на адрес полицмейстера, например. Но все одно – риск огромный. Остается только водою. Господи, водою! Козлов ахнул, вспомнив «Николая Угодника» и милейшего капитана Федора Лукича Жукова – с его байками и ласковым взглядом. Водой-то можно и не только в Павлослав, где золото всё одно в таком количестве девать некуда – во дворе под яблоней закапывать разве что; водой-то можно и до самой Вологды, оттуда – обозами или даже железной дорогой до Москвы, а уж там-то покупатель сыщется непременно!..
Определившись вполне со схемой работы «золотой империи», Илларион Павлович снова закурил, успокаиваясь, и продолжил размышлять об оставшейся ему неясной роли «Карла» во всей этой истории. Понятно, что среди участников экспедиции еще в Петербурге определился некий персонаж, имеющий целью… что? Что-то прямо противуположное целям экспедиции – это понятно. А если допустить следующее: кто-то в Петербурге знает о нелегальном прииске Аристова и решил исправить status quo – но такими же отвратительными средствами, что до сих пор практиковал сам Аристов со своим чудовищным подручным Можаром? Для этого под видом специалиста в своей области заранее в экспедицию назначается какой-нибудь «Карл», обладающий поистине фантастическими навыками по устранению неугодной «человечины»: ведь это кем надо быть, чтобы не сомневаться в собственных возможностях в одиночку расправиться с целой ватагой Можара, а заодно – с нежелательными свидетелями в лице профессора Армфельдта и его спутников?! Кстати, понятно, что сам профессор точно выбывает из списка кандидатов на роль «Карла». Из всего перечня это, вероятно, могут быть только двое: Ларионов и Шульц. Ларионов оканчивал Академию Генштаба, стало быть, немецкий вполне может знать в совершенстве. Убивать, надо думать, он тоже умеет. Шульц – человек с разнообразным прошлым, охотник и путешественник, стало быть, повидал всякого немало. Очень даже вероятно. Вот только неожиданная смерть штабс-капитана озадачивает. Случайность – понятно. Если он «Карл» - зачем было, не рассчитав своих шансов как следует, пытаться сбежать? Настоящий Карл предпочел бы затаиться, ничем не выказывать себя, даже позволить себе быть плененным – заодно, кстати, и «внутреннее» устройство империи Аристова поближе узнать, и только, улучив нужный момент, действовать наверняка. Да, похоже… Значит, автор пикетажной книжки – не Шульц. Но и Ларионов – тоже не может быть им. Ведь в этих записях автор сам категорически обозначает Ларионова именно Ларионовым. Еще одна мистификация? Допустим, Ларионов пишет по-немецки сам про себя, запутывает следы и всё врёт, явно предполагая позднейшее прочтение своих записей, и сейчас он – у Можара. И еще одно – только Ларионов уже бывал в этих местах и, возможно, точно знает – что именно произошло с экспедицией профессора Кенига. Да-да, ай, как славно всё сошлось!..
…Именно потому, исполненный колоссальной умственной работой, проделанной ночью в номере «Империала», Козлов и повел себя наутро столь сдержанно в кабинете уездного исправника. Сказать откровенно, он теперь вообще не знал – как себя вести с Аристовым. Первое, что сделал – сложил все материалы дела к себе в саквояж – незаметно, чтобы тот не увидел. Получил почту – вскрывать не торопился, выжидая, когда Аристов отлучится по каким-нибудь своим делам. Как назло – не отлучался, напротив – сидел за своим столом, перебирая бумажки, сопел, да поглядывал на Козлова. Мысленно проклиная всё на свете, Илларион Павлович вскрыл-таки один конверт, стал читать, поднеся лист к глазам – мол, зрение…
Первая депеша оказалась ответом на запрос Козлова в Петербург относительно возможного нахождения на Кавказе Армфельдта и Шульца. Выяснилось неожиданное: в период с 1845-го по 1848-й год Густав Карлович служил субалтерн-офицером в одной из рот 5-го саперного батальона в Отдельном Кавказском корпусе Кавказской армии под начальством генерала Клугенау и даже участвовал в злосчастном Даргинском походе, за что отмечен был орденом Святой Анны третьей степени с бантом. «Вот те раз» - подумал Козлов, читая дальше. А дальше сообщалось, что подпоручик Роман Францевич Шульц в 1858 -1859 годах служил… там же - на Кавказе - под началом полковника Тергукасова, а при штурме аула Гуниб – последнего оплота Шамиля – отличился и был контужен. Редкое совпадение, но по всему выходило, что оба «немца» - и Армфельдт, и Шульц – запросто подходили под мемуарные мистификации из пикетажной книжки.
Вторая депеша, оказавшаяся совсем Иллариону Павловичу неинтересной, содержала сдержанный, но ощутимо холодный запрос от прокурора касательно затянувшегося следствия. Впрочем, милейшего в обычной неслужебной жизни Якова Матвеевича можно было и понять: вполне вероятно, что на него тоже давили с берегов державной Невы, и точно с такими же ледяными интонациями интересовались – когда уже им будут предоставлены материалы следствия? Более того, на успешное завершение дела наверняка ставил не только прокурор Яков Матвеевич, но и кто-то в Петербурге – благополучное его раскрытие сулило награды всей цепочке – от губернии до столицы. Вот только самому Иллариону Павловичу – и он это отчетливо понимал – дело с экспедицией не предвещало ничего, кроме больших неприятностей; ведь если он оказывался прав в своих предположениях, еще неизвестно – куда и на какие неведомые вершины заводила его золотая дорожка. А ну как какому-нибудь министру захотелось оттяпать себе несуществующий на бумаге прииск в личное пользование? Это ж… с волчьим билетом без пенсиона и выслуги можно вылететь одномоментно, схарчат – и не заметит никто. А с другой стороны – не грех и схитрить, как бы упустить из дела некоторые детали, а за это – и повышение получить, и кое-что повесомее… Думать надо!
- Экий ты нынче неразговорчивый, Илларион Палыч, - прервал его размышления Аристов. – Будто обиделся на что-то, только вот сообразить не могу – на что?
- Да вот – ругаются на меня, дело, говорят, затянул до невозможного, а ни конца, ни краев ему не видать, - в тон ему отвечал Козлов, решив, что это уж точно исправнику сообщить можно.
- Ай, брось переживать, начальству – ему завсегда - сколь ни докладывай, что ни делай – всё мало будет, - обрадованно, что следователь заговорил с ним как обычно, обезоруживающе заулыбался Гаврила Васильевич. – Вон, меня возьми: девятнадцать лет беспорочной службы, ранения имею от злодеев, а всё Аристов – плохой. Дескать, подати у тебя не собираются. А как же их собирать – спрашиваю? Это там, к примеру, в Полтавской или Рязанской губерниях мужику деваться некуда, он маковку-то почешет, да и заплатит всё сполна. А у нас что? Да мужик трижды плюнет, бросит всё и подастся в тайгу, а я – поди сыщи его и недоимки получи, ага! А я что же?..
- А ты – что? – спросил, чтобы что-нибудь спросить, Козлов.
- А я, дорогой ты мой Илларион Палыч, слушаю их в одно ухо, а из другого – назад в эфиры воздушные всё выпускаю. Потому как знаю совершенно точно две вещи: первая - начальство для того только и существует, чтобы нудеть навроде комара да кровь из тебя пить, и более ни для чего. А из моего начальства – кто-то другой, побольше её точно так же сосет. И так – до…, - тут Аристов помахал рукою где-то выше головы, но неожиданно нахмурился и замолчал, видно, сообразив, что в рассуждениях своих занесся мыслью куда-то не в те степи. – Вот… А вторая – что сидеть мне на этом самом месте до скончания века, пока господь не призовет. Вот и вопрос тебе – и чего мне переживать? Да пусть его идет как идет!..
Слушал его Илларион Павлович, а сам всё размышлял: неужто и правда – Армфельдт или Шульц, из них кто-то – Карлом оказался? Представил - каким его описывали - грузную неловкую фигуру профессора и его вечно растерянное лицо, будто дома что важное забыл. Вообразить, что он может вдруг этак вскочить, одной рукою свалить парочку варнаков, а другой - пальнуть без промаха в Можара или в Ларионова с Троицким… ой, навряд ли! Должно быть, просто совпадение. Наоборот, воевал человек, оказывается, награду за то имеет. В былые времена всякий на Кавказ рвался – себя проявить, за Отечество постоять, да и отличиться там можно было очень даже… А вот Шульц! А вдруг – не рассчитал своих возможностей, да и погиб по-глупому? Миссии своей – черт его знает, что за Миссия такая – так и не осуществив?
- …а я вот, Илларион Палыч, всю ночь над словами твоими думал, - услышал, очнувшись, Козлов. – И похоже – прав ты.
- Ты это про что? – удивился следователь.
- Как - про что? – возмутился Аристов. – Про золото – про что же еще?
- И что ты думаешь про золото? – Козлов нарочно валял дурака, чтобы понять – в какой преферанс затеял играться Аристов.
- Думаю – есть в тайге золотишко, - Аристов воздел палец и сам на него сперва полюбовался, прежде чем опустить. Этакая живая аллегория – «Торжество здравомыслия». - И Можар наш куда-то его девает. А моют ему золото наши профессоры с геологами. Вспомни – ведь следов экспедиции Кенига так и не нашли. И тел – не нашли. Стало быть – живые они. Сидят где-нибудь в глуши в кандалах как каторжники какие, слезами горючими обливаются, да золотишко намывают. А до того – жилу ему искали. И нашли ведь – судя по всему. А, что скажешь?
- Так, дальше, - кивнул Илларион Павлович просто для того, чтобы не молчать, - уж больно любопытно ему стало – чем продолжит исправник.
А исправник торжествующе замолчал, как пророк, беседующий с неразумными детьми перед тем, как открыть им удивительную и простейшую в наготе своей Истину, а после изрек:
- Есть у меня купчина один на примете, Парамонов по фамилии. Пушниной торгует. Из охотников все соки выжимает, за копейку – либо сам удавится, либо другого кого удавит – с превеликим удовольствием. Зато – и дело процветает, деньгу в Павлославе немалую зашибает, сам торговлю держит, говорят – и в Вологде склад у него, и о Москве задумывается. Это я к чему? У Парамонова собственный пароходик имеется – «Куница» названием. И ходит тот пароходик до Павлослава и обратно, иной раз и до Вологды. Что он там возит – поди разберись. А, спрашивается, кто мешает этому Парамонову вместе с мехами и еще что-нибудь возить? Тут-то как раз и сходится наша головоломка: золотишко уплывает куда надобно, а в уезде никто про него ничего и знать не знает. А, каково?..
Новость эта озадачила Козлова всерьез. А что, если прав Гаврила Васильевич, и всеми золотыми делами в уезде купец Парамонов заправляет? Но – с другой-то стороны – это никак не оправдывает того факта, что Можар, сидя в тайге, знает про верхнерадонежские дела чересчур много. Не от Парамонова же ведь? Если только кто-то из людей Аристова не состоит у купца на жалованье… Эх, как бы разузнать-то?!
- Ты, Илларион Павлович, похоже, и впрямь на меня озлобился за что-то, - Аристов на глазах сдулся, ссутулился и сделался похож на обиженного переростка. – Неужто и эта идейка плоха тебе? Тогда – извините великодушно…
- Да нет, хорошая идейка, - спохватился Козлов, будучи не в силах искренне порадоваться сообразительности исправника. – А вот как ты её проверить думаешь? Поди, Парамонов тебя на «Куницу» не допустит? А когда, кстати, он следующую партию в Павлослав отправляет?
- Обижаешь, Илларион Павлович, - расправил костистые широкие плечи Аристов. – Чай, не первый год на хозяйстве, тоже кое на что горазды… «Куница» парамоновская завтра отправляется, между прочим. И вот, что я придумал…
… На следующее утро к пристани в Муравле, где споро и без волокиты грузилась «Куница», подкатила пароконная коляска, из которой, зевая и как бы нехотя исправляя казенную надобность, вышел Гаврила Васильевич Аристов, сопровождаемый верным своим унтером Муравеевым. Обходя лужи, чтобы не изгваздать начищенных до зеркального блеску сапог, Аристов взошел на дощатые мостки, поздоровался небрежно с жандармом и выглянувшим удивленно на свет божий вечно пьяненьким начальником пристани, и направился к буфету, где дул чаи до крайности невзрачный, внешне сам похожий на куницу человечек в поддевке горохового цвета, но с малиновой подкладкой хорошего шелку. Не то, чтобы человечек удивился появлению исправника, даже чай пить не перестал, но бровями шевельнул, что, вероятно, означало у него некоторую степень озадаченности.
- Здоров будешь, Илья Силантьич, - присаживаясь в нему за стол, молвил Аристов.
- И сам здоров, и тебе, Гаврила Васильич, того же, - сдержанно и с достоинством отвечал Парамонов, всем видом показывая, что к визиту уездного исправника относится без трепета и излишнего чинопочитания – как равный.
- Эх, погоды-то какие стоят, а? – и Аристов кивнул буфетчику, уже готовому выбежать к нему с подносом. – Лето-лето, уйдет скоро и поминай как звали, а там начнется – дожди, снег по шею, дома – хоть волком вой, темнота да сквозняки. А ведь вроде еще недавно весну ждали как манну небесную. Летят денечки-то, ох, летят…
Выпив поднесенную буфетчиком чарку, Гаврила Васильевич крякнул и, набрав полную щепоть хрупкой квашеной капустки, задвигал челюстями, зорко следя за выражением лица Парамонова. Последний, впрочем, воспринял исправников пассаж как необязательную, но положенную по всем правилам переговорной науки преамбулу к беседе настоящей, серьезной, а потому только громко разломил в жилистом кулачке обильно обсыпанную маком сушку и аккуратно положил её в рот. Оба посидели, пожевали молча, один – выжидая, другой – играя.
- Смотрю, дело-то твое в гору идет, Илья Силантьич. Частенько «Куницу» свою туда-сюда по Шеломе гоняешь. Это ж каких деньжищ стоит – такую чертовщину содержать? – покрутил головою в восхищении Аристов.
- Да в какую гору, Гаврила Васильич, - вздохнул с готовностью Парамонов, пока беседа не перетекла из привычного для него русла во что-то неясное. – Убытки одни. «Куницу» скоро чинить надо – течь дает в трюме, котлы прохудились. Добытчики да промысловики цену на зверя задирают, а в Павлославе – наоборот, в этом году цена падает. Чего она падает – пёс его знает. Видно, господь осерчал на меня за что-то, добить решил. Охо-хо…
- Интересный вы народ, купцы, - восхитился Аристов, откидываясь на стуле и как бы пристальнее вглядываясь в собеседника. – О чем вас ни спроси – всё у вас плохо, все вас обмануть, обворовать так и норовят. Как только на хлебушко с маслицем хватает – непостижимо. А у самого – пароходик собственный, склады свои везде. Сказывают – уж и до самой Москвы добрался, а, Илья Силантьич?
- Врут, всё врут, - изменив обычной своей сдержанности, замахал руками Парамонов. – Какая Москва? В Вологде-то дела ни шатко, ни валко идут, на свой счет работничков содержу – в убыток себе. Бог им всем судья, завистникам-то моим, а их у меня – вона сколько, и пальцев на руках не хватит перечесть, пожалуй, и разуваться еще придется…
Причитания купца были прерваны подкравшимся будто кот приказчиком – неслышно, на мягких шерстяных лапах, хотя, конечно, никаких шерстяных лап у него не было, а были обычные смазные сапоги. Кашлянув из деликатности, он доложился, что погрузка закончена и «Куница» готова к отправке.
- Ну, готова – так и отправляй, - молвил равнодушно Парамонов, кинув бегло взгляд на исправника.
- А вот тут погодь немного, Илья Силантьич, - Аристов поднялся из-за стола, разминаясь плечами, будто нарочно показывая, что засиделся он, пора и делом заняться. - Ты меня, конечно, извини, но «Куницу» твою я досмотреть должен.
- Это чего еще?! – побагровел купец, даже ответив не сразу, а спустя секунд десять. – Самоуправствуешь, Гаврила Васильич. Я тебе не этот… не тютерев какой, а второй гильдии! Меня и сам губернатор знает. Да я, ежели что, и до столицы доберусь. И притеснения ты мне чинить не имеешь права!
- Сам ты тютерев, - спокойно срезал Аристов, даже не утруждаясь как-то идентифицировать этимологию загадочного слова «тютерев» - то ли птица какая, то ли фамилия, то ли это и вовсе едят. – Ты меня знаешь, я по пустякам такими глупостями заниматься не стал бы, у меня и так хлопот выше крыши. Сам слыхал, наверное, – чего в тайге случилось? Из Павлослава бумагу прислали – объявился в наших краях беглый преступник, где искать – неведомо, а только доподлинно известно, что он здесь засиживаться не станет, приметно больно, а из губернии куда подале рвануть собирается. Понятно, что трактом он не пойдет – ни пеший, ни конный, там его быстренько сцапают. Стало быть – как?..
- Как? – всё еще запальчиво переспросил Парамонов.
- Водою – «как»! – передразнил его Гаврила Васильевич. – На лодке против течения не попрешь, стало быть – на пароходе. А у нас пароходов – два всего, «Николай Угодник» да «Куница» твоя. Вот и пойми – должен я тебя досмотреть или в Павлоград депешу слать: так, мол, и так, воля ваша, а «Куницу» досматривать не стану, потому как купец второй гильдии Парамонов Илья Силантьич – мущщина со всех сторон положительный и к тому же обидчивый больно, губернаторами и столицами мне грозится, совсем меня, горемычного, застращал? Ну?..
Парамонов долгое время ничего не отвечал, только снова схватился за остывший уже чай и сердито стал дуть на него, уподобившись осерчавшему Нептуну, и даже брызнув на чистую скатерть. Наконец, успокоясь, он вновь принял безразличный свой вид и, не глядя на исправника, тихо произнес:
- Ну и – досматривай. Только поскорее. У нас, знаешь, не у вас – на службе государственной, у нас время пропавшей копейкой оборачивается. Ты, небось, мне её не воротишь?..
… Вечером, ворвавшись к себе в кабинет, Аристов долго сопел за столом, безо всякого смыслу перекладывая туда-сюда бумаги, затем засвистал с наигранным равнодушием, призвал к себе Муравеева – чтобы самовар ставил, и, притомившись молчать, сообщил строчащему третий лист рапорта Козлову:
- Всю, пропади она пропадом, «Куницу» самолично облазал – аж спина заныла. В каждую щелочку залез, разве что не облизал. И – главное – так он, черт лукавый, заверещал, когда я ему о досмотре объявил, что у меня аж под лопаткой засосало: точно, думаю, угадал, здесь оно – золото…
- Чисто, - словно и не сомневаясь в результате, уточнил, а не спросил, следователь, глянув на Аристова поверх очков.
- Чисто, - вздохнул тот.
- Тоже мне – новость, - в тон ему произнес Козлов, сняв очки и покусывая в задумчивости тоненький заушник оправы. У него в голове, пока исправник развлекался в Муравле, родилась другая идея, и ради её осуществления Илларион Павлович успел уже отправить в Павлослав нарочного с одной-единственной депешей. Даже без рапорта начальству – это всегда успеется!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации "Литературныхъ прибавленiй" к циклу "Однажды 200 лет назад", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании
