История, подобная той, что я хочу рассказать, есть в каждой семье. Наверняка в каждой. У всех у нас были родственники, которые воевали. У большинства. У меня воевал отец и два деда. По правде говоря отец мне неродной, отчим. Но для меня роднее родного. И нас с сестрой он считал своими родными детьми и никогда не делил на своих и не своих. Это такое предисловие.
Отец мой ушел на фронт в 18 лет. Не буду писать про то, как воевал — не знаю потому что. Не говорил он про войну, как большинство ветеранов. Хоть и спрашивала его: ты же людей убивал, страшно же?
— Не твое дело, — отрезал отец.
Вообще в нем сочетались невообразимым образом жесткость и жалость. Или милосердие.
Бывало, пойдет в магазин, а там детишки стоят— за хлебом родители послали. А они, поди, нагуляли аппетит и хочется им, помимо, того что хлеба, веленного родителями купить, а и мороженого съесть. А денег у них только на хлеб. Не дали больше. Так отец у них нарочито строго спрашивает: "Ну что, как в школе собираетесь учиться?"
"Мы хорошо, хорошо, дедушка".
"О, это молодцы. А какое мороженое самое вкусное не знаете?".
"Вот это", — отвечали они ему, показывая на то, что им нравилось.
"Я его тоже люблю, — лукавил отец. — Ну-ка, посмотрим — умеете ли вы считать, или ещё нет", — и просил их сложить в пакет столько штук, сколько детей было. И к кассе шел, а как расплачивался — подзывал и отдавал детям. Пионерам, — как называл малышей по старинке. Мама его ругала, правда — вдруг им нельзя мороженого, получишь от родителей, старый. А он твердил: можно, детям всегда мороженое можно. Это тебе нельзя.
Ходили эти детишки потом на Рождество. Колядовали. Отец специально для них покупал конфеты. Деньги мелкие складывал — по 10 и 50 рублей. Ждал. И вот вечером звонок в дверь. Пришли, стало быть.
— Ну, славьте Христа, — говорил им отец.
Дети торопливо выкрикивали колядки, отец выносил угощение и денежки. Все довольны.
Не стало отца в декабре, а 6 января вечером пришли дети. Я вынесла им конфеты.
— А дедушка?
— Нет его больше, ребята...
Опять я не о том начала рассказывать. Знаю я об одном случае, но не боевом, а как правильнее — человеческом поступке отца своего. Был отец неподалеку от лагеря военнопленных немцев. Шел с котелком еды — искал, где примоститься, чтобы пообедать. И заметил стайку немцев. И особенно одного выделил, как тот смотрел на котелок с дымящейся кашей. Не выдержал отец. Подошёл к нему — возьми, куда переложить кашу?
Котелок-то на войне вещь нужная. Не могу отдать с котелком.
Немец стал отнекиваться, мол — не надо, зачем, но в конце концов взял еду. Голод, что говорить. И вот на следующий день отец снова принёс еды. А немец его уже ждёт. Подарок, мол, — протягивает что-то завёрнутое в тряпицу. Отец, как говорят сейчас, "в отказ пошел", немец же развернул тряпочку, а там портмоне.
Вот, — говорит, — здесь фото хранить, а здесь деньги. На память, мол.
А отцу что дать на память? 20 лет ему, война, не дома с родителями. Нож был — отцом его подаренный. Вот он его немцу и отдал. Обменялись, стало быть...
Отца моего нет больше двенадцати лет. А портмоне осталось. Вот оно.
Как последний часовой семьи храню. Храню вместе с наградами.
Всем живущим ветеранам — здоровья крепкого. Всем тем, кто оставил нас — светлая память.
Спасибо большое, что прочли.
С уважением, Женя.
