…Незаметно прошло лето и почти вся осень. Начались обычные, нудные дожди. Хмурые тучи цепко хватались за холодное небо, обволакивали его от горизонта до горизонта, надолго и прочно. Ерик быстро шагал в сторону поселка от промзоны, в которой располагалось фермерское хозяйство. На душе его было тоскливо и гадко. Парень, неосознанно срывал свое недовольство, сбивая палкой с веток кустов холодную дождевую россыпь.
В конце лета управляющий, уступив просьбам матери, принял его на работу. Обязанности были несложным: лопата, метла, там принеси, туда положи. Но он мирился с этим, понимая, что больше ничего не умеет делать. То, чем пришлось занимался, ему совсем не нравилось, но нужно было работать. Ерик понимал это, и старался как мог.
Но сегодня с этим было покончено: в этот раз Ерик насмерть поругался с завхозом, и ушел, твердо решив больше никогда не возвращаться к хозяину фермеру. Домой он сразу не пошел, допоздна бродил по унылым развалинам поселка, прикидывая, что еще можно взять полезного с мокрых, заросших бурьяном руин.
Первым за ужином заговорил Булат, спросил, почему он не видел сегодня Ерика на работе. По тону его голоса и глазам Ерик понял, что он все знает, и это его сразу разозлило.
— А ты чё, сам не знаешь?
— Знаю! Но хотел сначала спросить у тебя.
— А нечего спрашивать! Ты мне кто, чтобы тебе отвечать? – вскипел Ерик, вызывающе повысив голос на мужа матери.
— Не во мне дело, а в тебе! – отпарировал Булат. Айша стояла рядом. Она пока еще ничего не поняла, но почувствовала: между её мужчинами происходит что то, не совсем хорошее.
— Ну, так и займись собой! – Ерик резко встал из-за стола, пошел в комнату.
— Погоди! – остановил его Булат: — Сядь, поговорим! Рано или поздно это придется сделать!
Ерик нехотя вернулся на место.
— Я тебе сразу сказал, в отцы не набиваюсь! – медленно заговорил Булат: — Но и ты пойми нас с мамой. Жизнь всегда остается жизнью. Скажи, что ты хочешь? Слово даю, чем смогу – всем помогу тебе! Будь и ты мужиком. Мужик сказал – мужик сделал! Вот как надо поступать! Есть проблема – давай, будем решать…
— Нечего решать! – буркнул Ерик: — Достали вы меня все, решальщики…
Но Булат не обратил внимание на его тон и слова.
— Ты только скажи: хочешь учиться – давай, поступай куда сможешь! Хочешь работать – будем думать! Но только ты сам, один, так далеко не уйдешь…
— Это как? – не понял Ерик.
— Зачем ты накинулся на завхоза? Он человек в годах, что он тебе сделал?
— Сказано тебе – достал он меня, значит – достал!
— Он поступил правильно: сделал замечание, потому что ты опаздываешь на работу. А ты в псих кидаешься, майку на груди рвешь! И вообще, где ты нахватался этих зэковских отмашек? Прямо, как зону «топтал», а не кирпичи с Шуриком долбил. А-а?
Ерик угрюмо молчал. Не отрываясь, смотрел в половицу.
— Были тут, до тебя, трое! – вмешалась Айша: — Местные они. Юрка, фамилию не помню, старшим в их банде был, шесть лет отсидел за садизм. Парня убогого со справкой, в старом сарае подвесили и издевались. Когда вернулся, местная шантрапа вокруг него собралась. Года два от них житья не было. Воровали, пацанов, мужиков избивали… пьянствовали каждый день… А на что пили? Ужас! Никому до этого дела не было! Вот и он! — Айша кивнула на сына, виновато вздохнула: — Не углядела я. Наверное, крутился у них на побегушках и набрался тюремного ума. О Аллах! Когда ты перестанешь меня наказывать?
— А где они сейчас? Ну… те…
— Слава богу, Юрку снова посадили, а дружки, давно уже, куда-то разбежались! Что им тут ловить? Три десятка дворов осталось…
— М-да! Дела, тут у вас! Как в Чикаго! – Булат пристально смотрел на Ерика, побарабанил пальцами по клеенке стола и решительно добавил: — Ладно, дело прошлое! Проехали! Так что, поступать будешь?
— Нет! – отказался Ерик. Ему стало стыдно за себя, он покраснел. Как можно было признаться в том, что уже с четвертого класса он почти перестал учиться. И ходил в школу только из принуждения со стороны матери, участкового и поселкового акима. Сейчас он не сдал бы экзамен не то, что в колледж, а даже в тот же четвертый класс.
— Что тогда? – настаивал Булат: — Учиться – нет! Работать – нет! В армию – нет! Куда тогда – да?
— В город поеду! – выдавил из себя Ерик.
— А там что? Кто тебя ждет, кто встретит? Отец? Так он если бы хотел вас видеть, дал бы о себе знать! Три года срок большой. Может его и в живых нет, ты не думал об этом?
— Сам устроюсь!
— Где? Что ты умеешь делать? Как будешь жить?
— Достали вы все! – Ерик снова завелся: — Что вам от меня надо? Чтобы я за копейки тут на баев батрачил? Ты сам, много зарабатываешь?
— Немного, зато честно! – отрубил Булат.
— А кому, нахрен, нужна твоя честность? Мне? Твоему хозяину? Пошли вы все, знаешь куда! — Ерик яростно сверлил глазами мужика. Поостыл, и сказал уже более миролюбиво: — В городах полно пацанов, таких как я… И ничего, устраиваются… Живут! Получше чем в аулах!
— Ты прав, живут! – невозмутимо подтвердил Булат: — Только по-разному: кто работает – а кто ворует. Кто спортом занимается – а кто пьет, наркоманит. Много их по городам шатается… Только, знаешь, как их называют? Мамбетами! Позором нации, вот как!
— Я не мамбет! Слышишь ты, тварь! Я не мамбет! Я человек! – Ерик уже ничего не видел перед собой. Рванулся к Булату. С грохотом опрокинулся уставленный посудой стол. В комнате визжали близняшки, истошно вопила растрепанная Айша, бесполезно стараясь растащить сцепившихся меж собой сына и мужа…
…Через несколько дней Ерик все же уехал. С Булатом они вроде как бы помирились, но неприятный осадок остался. Зареванная Айша собрала сыну вещи, и тот, глубоко вздохнув, ушел из ставшего для него чужим дома.
В городе он первым делом отыскал Шурика. Тот, на удивление многим, умудрился поступить после девятого класса в горный колледж. Дед Миша рассудил здраво: чем оканчивать школу в интернате, лучше поступить в колледж. Сплошная экономия, как времени, так и денег.
Все вышло по задуманному дедом плану, и Шурик зажил в общежитии при колледже, учился. Парнишка первым делом отвел Ерика к своим знакомым ребятам из соседнего села, которые уже года два как работали на мукомолке. Там, в старенькой землянке, на самом краю города, Ерик познакомился с Дарханом, которого звали просто – Дарик, и с Лешей: избушку для них снимал владелец большой мельницы, которая виднелась неподалеку от жилья. На другой день парни свели Ерика со своим управляющим и тот, нехотя, но все же согласился, принять его на временных началах, с испытательным сроком на два месяца.
В сам мукомольный цех Ерику доступа не дали: боялись за технику безопасности неопытного парня. Огромный цех шумел в стороне, а Ерик трудился на складах: таскал и грузил мешки с мукой, с отрубями, с кормосмесями. Подметал, перекидывал бурты отлежавшегося к помолу зерна: в целом – ничего нового, все привычное и обыденное. Не устраивала только зарплата: для начала ему положили те же сорок тысяч тенге что и в ауле, чуть больше минималки. Но Ерик, полный надежд на будущее – не унывал, надеялся со временем перейти или найти, на более высокооплачиваемую работу. Город большой, только верти головой, приглядывайся и своего не упускай…
Сначала он сильно уставал, потом привык, втянулся. Похудел еще больше, но с удовольствием ощущал, как приливает, играет в его жилистом теле новая, энергичная сила. Город ему понравился своей оживленной суетой, деловитостью. Особенно вечерами, когда улицы заливал яркий свет фонарей, рекламных стендов и витрин. Нравилось и то, что в этой многолюдности никто не обращал на него внимания. Каждый жил своей жизнью, и то же время все это сливалось в одно, гармонично связанное в единое целое, неведомое прежде Ерику, живое, многоликое и разноголосое, существо.
Завелись новые знакомства. Особенно Ерику понравились два парня, друзья Леши: Батыржан, которого называли запросто Бот, и его товарищ Никита. Они были старше его и в свое время остались в городе после учебы. Конечно, Ерик понимал, что и у них не все так просто как может показаться, глядя на их крепкие тела и уверенные взгляды: забот и проблем хватало у всех. Прежде всего – вопросы с работой и жильем. Непросто найти без протекции хорошую работу, а тем более купить, пусть не большую, но свою квартиру, но Ерик был уверен: эти справятся. Не сразу, но удастся. Легко и быстро все достается в этой жизни другим, либо мега шустрым, либо тем, кто носится по ночным улицам на шикарных машинах, купленных за деньги богатых родителей.
Бот и Лешка земляки. Их связывало общее детство, знакомые, дружба родителей. А Никита приходил вместе с Ботом как правило по субботам, после тренажерного зала и бассейна. Оба работали на горном комбинанте, который вмещал в себя едва не половину взрослого населения степного городка. Зарабатывали парни средне, но на жизнь хватало, если не думать о квартире или еще о чем-то ином, дорогостоящем. Там уже в силу вступали другие расчеты, которые они не могли потянуть даже в мечтах. Но у парней было хоть что-то, а у Берика, не было даже и того малого, чего добились упрямые ребята. Это начинало его угнетать, и он все чаще стал задумываться о проведенных впустую годах своей, пока еще только начинавшейся – жизни. Думал, но выхода не видел. И это понимание ограниченности своих возможностей снова начало его раздражать.
Порой он пытался осмыслить, где и когда, начались нескладухи в его судьбе, но однозначного ответа не находил: в памяти всплывали пьяные загулы отца, вечно озабоченная и паникующая мать, сердитые или сожалеющие взгляды учителей и соседей и еще нужда. Неприкрытая бедность, которая словно липкое болото засосала в свою ненасытную утробу его семью. Да и не только их, и других то же.
Не раз Ерик слышал рассказы пожилых людей о том, что была страна без богатых и бедных, и в ней нормально жили все кто работал, но глядя на детей фермера, на сытого торгаша Файзуллу, ему не верилось в то, о чем сожалели старики. «Сказочники!», брезгливо отмахивался от таких рассказов рано повзрослевший Ерик, и шел заниматься привычным делом: ломал на кирпич стены, искал металл или доски…Он давно понял главное: в этой жизни он может надеяться только на себя самого. Только то, к чему он шел, понималось плохо. Точнее, не понималось совсем. И это непонимание, понемногу заполнялось ожесточением, вызванного, как он думал, правившей жизнью несправедливостью. И это еще больше отравляло его сознание и жизнь.
Скоро, совсем запутавшись в мыслях, Ерик понял: вопросов перед ним стоит гораздо больше, чем ответов, и махнул на все рукой. Стал просто жить и работать. О матери он думал мало, больше скучал по братишкам и сестренке. Плохо, что Асемка училась в другом городе. Они часто созванивались и Ерик знал, что сестра встретила хорошего парня, и всем сердцем желал ей добра. Но, не изменяя себе, все же счел нужным сделать сестренке серьезное заявление: «Смотри, Асемка! Что не так, я твоего парня за тебя порву! Так и передай ему! Мне пофигу, чей он сынок!». Асем в ответ засмеялась и обозвала его дураком. И по тому, как она это сказала, Ерик понял: сестренке реально хорошо, и на сердце у него сразу непривычно потеплело.
…Ерик вспомнил об этом разговоре, когда они с Шуриком возвращались на маршрутном автобусе в центр города. По выходным он приходил к общаге, дожидался друга, и они подолгу бесцельно бродили по улицам и скверам. Шурик рос тихим, неприметным парнишкой. Даже слишком тихим, и не всегда умел постоять за себя в извечных разборках пацанов. Но само по себе вышло так что Ерик помалу прибрал его к своим рукам. Он считал Шурика едва не своей собственностью и присвоил себе как единоличное право на помыкание пареньком, так и право на его защиту от наиболее ретивых друзей. Столкнувшись с ериковыми кулаками, смутьяны быстро понимали, что за обиду Шурика следует немедленная расплата, и тот жил, под невольной опекой друга, довольно спокойно и привычно. Но Ерик никогда не злоупотреблял своим положением превосходства над белобрысым дружком, разве что — так, по мелочи, для острастки, не более…
В первые дни общения Ерик заметил, что друг чем-то обеспокоен, но на расспросы не отвечал. Тогда, умудренный жизнью Ерик, расспросил одного, другого из Шуриковых сокурсников и причина угнетенного состояния дружка быстро всплыла на поверхность в образе двоих, возомнивших себя хозяевами общаги, парней. Ерик, при помощи Дарика и Лешки, провел с ними профилактическую беседу и через неделю с удовольствием отметил, что Шурик повеселел, и даже выпрямил свою отмеченную сколиозом гэобразную спину: он не знал об участии в его житейских делах ерика, но, возможно, догадывался…
…В тот день они забрели особенно далеко, и решили вернуться на автобусе. В салоне было немноголюдно и душно. Прямо перед Ериком сидела светловолосая женщина с ребенком на руках. Он невольно залюбовался ее стройной, скрытой легким топиком фигурой. В ушах женщины покачивались крупные серьги с зелеными камнями, и Ерик отметил эту странность: владелицам таких сережек наверняка привычнее ездить на своей машине, а не в пыльном автобусе. Рядом с ней, несмотря на то что место было свободное, стоял высокий, крепкий парень казах, лет тридцати или чуть больше. Автобус качнуло на ухабе, задремавший ребенок захныкал. Парень заботливо нагнулся над женщиной и ласково заговорил с дитем.
«Жена! Везет же людям, с такими красавицами живут!», позавидовал Ерик, но не больше. На севере Казахстана смешанные браки обычное явление, и этому никто не удивлялся, тем более не осуждал. Ерик вырос среди полного «интернационала», и хорошо усвоил уроки матери, которая не раз говорила своим детям: «Помните, родные мои! Все люди одинаковы! Главное, чтобы человек, всегда оставался человеком!» Ерик с ее словами был полностью согласен, и никогда не заморачивался подобными вопросами: жили, да и жили! Какая разница, кто ты…
Шурик смотрел в окно, Ерик незаметно задремал. Очнулся он от резких звуков чьего-то голоса. Оглянулся назад. Посреди салона стоял худой человек в помятом спортивном костюме. На вид ему было лет около тридцать, не больше. Ерик поморщился, от мужика несло воньким спиртовым перегаром. И вообще он ему не понравился сразу: косматый, загорелый до черноты, худющий… Но борзый – до наглости, Ерик это понял сразу.
— Сидите, да! Молчите, да! – вещал лохматый в цветной спортивке: — Никто не уступит место хозяину города? А-а? – он обвел мутным взором притихших пассажиров.
В автобусе ехали в основном пожилые русские мужчины и женщины, наверное, на комбинате закончилась рабочая смена и они возвращались домой. Русских в городе было много, возможно они составляли половину жителей. Ерика это, по понятным причинам, не интересовало, а вот нетрезвый «хозяин города» заинтриговал конкретно.
— Ничё! Скоро все закончится! Уйдет шал, и вы уйдете! Чемодан, вокзал и в рашку. Всё нам достанется! Мы, казахи – хозяева своей страны! Алга Казакстан! – оратор попытался тряхнуть кулаком, но едва не упал. Автобус сильно качнуло: — Мы, потомки Шынгызхана, а вы кто? Окупанты! Узур…Зур… Зурпаты! – сложное слово давалось ему с трудом, и он замолчал, переводя дух после высокопарной речи.
Ерик огляделся. Пассажиры делали вид что ничего не замечают, старательно отворачивались от пьяного. Только парень отвлекся от ребенка и с любопытством смотрел на нетрезвого активиста. «Эй-е-ей!» — сказал он и двинулся к середине салона.
— Алмат, остановись! – белокурая красавица заволновалась, ухватила парня за запястье: — Не видишь, он пьяный! Оставь его!
— Подожди, Света! Я быстро! Все под контролем!
Парень подошел к зависшему на поручнях оратору.
— Салем, землячок! Что, места не хватило? А вон, видишь, заднее сидение свободно! Идем, родной! Идем!
Он слегка подтолкнул худого по проходу. И тут Ерик заметил, как сзади стали подниматься еще двое. Но парень уже выдавил оратора к сидениям и тот плюхнулся к своим товарищам.
— Отыр, жигитер! Не шуметь, сидите! – парень предупреждающе поднял руку с телефоном: — Один короткий звонок и вас на остановке встретят настоящие хозяева города! Как вам такой расклад?
Троица угрожающе заворочалась, возмущалась. Пассажиры беспокойно загомонили. Водитель, пожилой казах, стал притормаживать.
— Спокойно, граждане! – громко сказал парень, обернувшись к людям. Улыбнулся жене, подмигнул ей: — Не волнуйтесь, все в порядке!
— Так ты говоришь, хозяин города? – снова с любопытством спросил он троих друзей: — А откуда ты приехал сюда? Я ведь вижу, ты из приезжих. Что молчишь, хозяин? А ты не думал, на чьи деньги ты приехал к нам? На их деньги! – парень обвел рукой пассажиров: — Они, в отличие от тебя – налоги платят… и живешь ты на эти налоги! Ты ведь не работаешь, так? Пособия требуешь, квартиру? А что ты из себя представляешь сам, хозяин ты наш! Сиди! – он резко толкнул пытавшегося приподняться дебошира и голос его угрожающе зазвенел: — Делаем так: скоро остановка, и вы мирно выходите из автобуса! А я за этим прослежу…
Он развернулся и спокойно прошел к семье.
— Граждане! Я приношу вам свои извинения за этих дебилов! – громко сказал он людям: — Это не патриоты, это – позор нации! Но, к сожалению, они есть. Не обращайте внимания, все в порядке!
Ерик с восхищением смотрел на смельчака. А Шурик не отрывался от окна: там, наверное, ему было интереснее.
— Зачем ты ввязываешься в это? – зашептала женщина: — А если они тебя ножом ударят? Не видишь, они не просто пьяные, они чем-то обдолбанные! Наркота, наверное…
— Э-е, милая! – усмехнулся парень: — Если таких как эти не останавливать, то мы и сами станем обдолбаными!
Автобус остановился. Трое, злобно поглядывая на обидчика, потянулись к выходу. Ерик огляделся: остановка была пуста, до центра еще далеко.
— Идем! – потянул он Шурика.
— Куда? Нам еще пилить и пилить до центра!
— Идем, говорю! – Ерик, в нарушение принятых правил, юркнул в переднюю дверь. Водитель с неодобрением поморщился, но промолчал.
Трое стояли и громко ругались, чисто русским матом. Потом заговорили на казахском языке. Ерик прислушался, в их речи он уловил ощутимый акцент: на севере так не разговаривали.
— Твари! – процедил он, вникнув в суть разговора: — Парня грозятся отыскать! Жена его им понравилась! Ух, суки-и! – выдохнул он и резко прыгнул вперед.
Наверное, еще ни разу в жизни Ерик не вкладывал столько силы в удары. Он успел махнуть два раза: один упал, второй опрокинулся на скамейку.
— Бежим! – завопил Ерик, и изо всех сил рванул в сторону.
Они бежали долго, петляли среди домов, и только через два квартала вышли почти к центру.
— Ты чё творишь! – Шурик не мог отдышаться, закашлялся: — Зачем они тебе сдались?
Но Ерик не отвечал, весело ухмылялся.
— Точно, отмороженный! – не мог успокоиться Шурик: — А если бы нас менты взяли? А? Тебе что, раз и домой! А меня отчислить могут! Ты обо мне подумал? Мне, в отличие от тебя, есть что терять…
— Ладно, братан! Все путем, пошутил я! – миролюбиво ответил Ерик, хотя последние слова друга больно кольнули его: — Давай, дуй в свою общагу. А я в свою. Пока!
Ерик демонстративно не пожал протянутой Шуриком руку и быстро пошел по тротуару. Временами он улыбался, и тихо шептал сам себе: «Вот так, вам, мамбеты! Будет повод, еще подкину! А я не мамбет, я – человек!»
…Идти было далеко, но Ерик не заметил пройденного расстояния и в приподнятом настроении дошел до дома. Потом он часто вспоминал этот день, который, как оказалось, перевернул всю его жизнь. Если бы он мог знать, что его ожидало в доме. Он бы, наверное, проклял тот день, вернее, прошедший, за двое суток назад!
В накуренной комнате было шумно: громко звучал телевизор. За столом сидели Дарик и Леха, пили пиво.
— Братан! Заходи! Где ты был? Мы тебя уже потеряли! Айда, садись! – Лешка весело смотрел на Ерика, показывая на пиво. Тот качнул головой, отказался. Прошел к кровати, лег на серое, пропахшее сухой пылью одеяло. Убавил звук телевизора, и устало прикрыл глаза.
— А мы, баблом разжились! – весело прокричал Дарик, но умолк, обернулся к двери. В комнату вошел Батыржан. Под его майкой бугрились плотные мышцы.
— Привет, тунеядцы — хлебомолы! – улыбнулся «качок», пожимая протянутые к нему руки; — Гуляем? Что, хозяин зарплату выдал? Вовремя я, не опоздал!
— Не! – снова завеселился Дарик: — Муку леванули! Хозяин вышел, а мы на машину отруби грузили. Ну и кинули водиле – мешка четыре высшего сорта… как раз на пиво!
— Дело ваше! – «качок» нахмурился: — Только зря вы так: выяснится, уволит! И зарплату не выдаст. Где вы тогда устроитесь, а-а?
— Фигня! – успокоил его Лешка: — Ты, Ботик, не нагнетай, мы не в первый раз! А южанин не обеднеет от четырех мешков…
Дархан неприязненно смотрел на Батыржана. Он не скрывал того, что ему давно не нравится Лешкин друг, земляк. «Правильный он какой-то…Не наш!» — как-то раз ответил он на Лешкин вопрос, и на этом тема замялась. Батыржан, конечно, это тоже замечал, но не придавал значения. Он поступил проще: поиграл, словно невзначай, перед заносчивым парнем клубками нажитых в спортивном зале мыщц, и у того все вопросы иссякли, словно сами по себе. Дарик был задиристый, склочный характером, но перед силой всегда пасовал, трусил…
Ерик слушал, но в разговор не встревал, не хотелось. В отличие от Дархана, Бот ему понравился. Действительно, он был не такой как те ребята, которые по большей части встречались Ерику по жизни. Бот жил в городе года четыре, или пять. Отучился в горном колледже на механика, но устроиться по специальности не смог, не было вакансий. Но упрямый парень не сдался: пошел работать слесарем на комбинат, надеясь со временем добиться хорошей работы. Его родители жили в деревне, полезных связей и родственников в городе у них не было и Боту приходилось рассчитывать на самого себя. Уныния этот факт у него не вызывал, правда, иногда беспокоило только одно, как бы не обскакал его кто-нибудь, имеющий протекцию. Но комбинат был не тем местом, в которое сбивается золотая или позолоченная молодежь. Дети богатых шли во власть, в органы, в чиновники, но не в бригадиры или в начальники цехов и участков… Там, где было нужно работать, а не тянуть время в ожидании повышения по службе и теплых мест, они не водились.
Однажды Ерик пересекся с «золотой элитой». Поздним вечером он проходил мимо бара, и почти столкнулся с выходившей из машины девушкой. Берик отступил, пробормотал извинение. Но нарвался на презрительный взгляд: утонченная девица словно облила его потоком отвращения и гадливости. С таким омерзением иногда смотрят на скользких лягушек или крыс. Ерик невольно поежился. Сопровождавшие девчонку парни, наоборот, радушно улыбнулись. «Заблудился жигит!», сказал один их них, и они ушли в шумный бар, наверное, сразу забыв про растерянного парнишку. Ерик стоял словно оглушенный. В чувство его привел легкий окрик: неподалеку стояли патрульные. Один из них, поманил Берика пальцем, но второй остановил напарника, указав в сторону. Ерик все понял и, опасливо втянув голову в плечи, заторопился к остановке.
Дома он рассказал друзьям о встрече. Дархан громко смеялся, потрепал Ерика по плечу.
— Ты не туда зашел, братан! У них свои пастбища, у нас свои. Они на нашу территорию не ходят, боятся! Мы - сила! А они кто, без своих папаш?
Ерик давно заметил, как неприязненно относится Дархан к тем, кто богаче и удачливей его самого. А учитывая то, что парень жил одним днем, и ровным счетом ничего не имел, то эта неприязнь распространялась на очень широкий круг людей. В том числе и на Батыржана с Никитой.
Вот и сейчас, слушая гостя, Дарик недовольно скривился, но смолчал, отхлебнул пива. Бот наморщился, принюхался.
— Пошли, Леха на улицу! Воняет у вас, живете как бичи!
— Щас! – заторопился Лешка: — Бабло поделим и пойдем.
Он вытащил из кармана мятый комок денежных купюр, разобрал их, разгладил, пересчитал, разделил на три части:
— По поторы штуки тенге на брата осталось! На, Ерик, лови свое! – Леша кинул свернутые в трубочку деньги. Ерик открыл глаза, рулончик упал на его грудь: — Бери, не отказывайся! У нас все по чесноку: сегодня мы забашляли, завтра ты! Тем и живем.
Парни поднялись. Ерик благодарно кивнул им и добавил звук: по телевизору начинались новости. Быстро частил диктор, на экране появился блок с фотографией чернявого парня. Ерик присмотрелся, вслушался и громко ахнул. Бот с недоумением обернулся в его сторону.
— Это чё? Это как? Как это? – голос Ерика задрожал, глаза с недоумением забегали по небеленым стенам комнатушки.
— Что? – не понял Бот.
— Там! – Ерик указывал пультом на экран: — Дениса убили… Тена…
— А–а! – сообразил Батыржан и присел на стул: — Ну Ерик ты даешь! Совсем вы тут закисли, отстаете от жизни! Третий день об этом жужжат! Убили фигуриста… Жалко парня, талантище был! А ты что, не слышал?
— Нет! – метнулся к нему Ерик: — Кто? За что?
— За ерунду! Пацаны какие-то, фары с его машины снимали, а он их застукал. Они его на нож взяли! …Не спасли, умер! Кровью истек…
— А кто они? – упавшим голосом спросил Ерик.
— Кто их знает! Пишут, что из аула приехали, свалили в город за сладкой жизнью… Придурки! Работать не умеют, не хотят. Ничему не учились! А что, не так говорю? – Батыржан повысил голос, прямо посмотрел в сторону завозившегося на стуле Дархана: — А хотят до хрена и все сразу! У нас мало что ли, таких, в городе? Мы тоже из аула, но работаем: я на комбинате, вы на мельнице. А они? Скоро проходу от них не будет!
Бот сердито нахмурился, машинально взял со стола бутылку пива, отхлебнул, поморщился. Дархан не утерпел, вскинулся на парня.
— Чё ты гонишь? Если город, то только для городских, так по-твоему? А мы «мамбеты»… и нам всю жизнь баранов у баев пасти? За копейки? Ты сам, почему в городе, а-а?
— Я учиться приехал! Специальность получать! И получил!
— А как мне было учиться? Кто мне помогал? Я может до седьмого класса хорошистом был, а потом? Нас в семье шестеро, отец по вахтам пошел… мать болеет! Какая тут учеба? Никому мы не нужны, всем по барабану… Ты знаешь, что это такое – когда просто жрать хочется, а из еды – один хлеб и картошка?
Дархан со злостью смотрел на Батыржана, хотел сказать что-то еще, но тут вмешался слегка пьяненький Лешка: он засмеялся, громко и заразительно.
— Чего ржёшь? – еще сильнее обозлился Дарик.
— Вспомнил! Тут, одни пацаны, мне на днях прикол рассказали! Представляете, говорят, что эмвэдэшники потребовали у Парламента новые тюрьмы строить: вроде как не хватает посадочных мест! Молодежи много в зонах, преступность у нас молодеет!
— И чё?
— А ничё! Агашки, сенаторы, офигели от такого: вы что, говорят ментам, будущее страны в тюрьмы затолкать хотите? Вместо того что бы вести профилактику…ну и прочую хрень, на зону нашу смену поколений гнать…Во, прикольно! Отказали конечно. А ты говоришь – не нужен, никому, нигде… Нет, братан! О нас помнят…нас много… Кто-то посчитал, в интернете пишут – тысяч двести в города рванули…
— Хватит ерунду молоть! Пусть даже и виноват кто-то, что из этого? Идти воровать? Наркоманить? Так что ли? – разозлился Батыржан: — Никиту знаете? Ну, тот, друг мой? Он тоже из деревни, а уже в управлении комбината работает: умом добился! Он с подругой живет, снимают квартиру. Она у него в кафешке у вокзала пашет, через сутки. Домой едет совсем поздно, и он все время встречает, боится за нее. Говорит, прижились возле парка мамбеты: как ни иду, сидят на корточках, насваем поплевывают! Прохожу, рассказывает, мимо, кожей чую – как им охота меня остановить. Но не решаются! Умолкнут, и сверлят глазами… буровят, как сверлышками, сволочи, но трусят! Никита парень не лох, покрепче меня будет. Но не все же, в городе, такие как мы с Никитой? А кто попадется слабее? Эти наркоманы стаей бьют, как волки! Что им тот Тен? Думаете они знают, кто такой Тен? Им все пофигу! Мои друзья по бригаде тоже из поселка приехали, снимают двушку на въезде. Так их уже два раза ограбили, двери ломали! в третий раз один из них дома оказался, пришлось ему совком от наркоманов отбиваться. А кто ребят грабил? Может и те, что на корточках, Никиту глазками провожают! Тьфу, твари! Убил бы их! – парень сплюнул, энергично зашагал из прокуренной комнаты: — Пошли, Леха! А то я сдохну от этой вонищи…
Дархан зашипел ему в след, тихо выматерился. Ерик сидел неподвижно, укрыл ладонями лицо. В груди саднило от неожиданной новости. Он не хотел в это поверить! Потому что тогда, вместе с Денисом умрёт что-то еще, очень важное, с которым Ерик тайком от всех жил почти восемь лет. Это что-то, помогало ему подниматься над самим собой. Когда он, еще маленький мальчишка, падал на лед после неудачного прыжка или разворота, было очень больно, хотелось плакать. Но Ерик думал о том, что и Денис, тоже – падал, падал, падал! И поднимался! И он, Ерик, тоже – поднимется, обязательно встанет. И снова заскользит по неровному льду, расчищенного от снега котлована. Так было всегда… и что будет теперь? Неужели все так просто: упасть по чьей-то прихоти и равнодушию, и никогда не подняться…
— Ты чего? – спросил Дархан: — Из-за фигуриста? Да! Не повезло парням…
— Кому? – вскинулся Ерик.
— Парням, говорю – не повезло! Ну чё, этому чемпиону – фары? Копейки! Чё вписался за них? Ну сняли б… Новые он купил бы… А так, сам на нож сел, а пацаны на зону…Эх, не повезло им!
— Заткнись! – прошипел Ерик, с ненавистью глядя на глотающего пиво Дархана. Но тот ничего не заметил. Допил, вытерся рукавом. Раскрыл еще одну бутылку.
— Ерунда! Мои знакомые тоже такой мелочевкой занимаются: фары, зеркала, колеса снимают… Потом продают. Один раз ментам попались: по печени пару раз двинули и отпустили, по примирению… Закон такой есть: примирение сторон… Отмазались, и снова дело делают! Чё тут такого?
— Ничего! – глухо ответил Ерик: - Отвянь…
— Отвянь-отвянь! – пробурчал Дархан: — Достали вы все, правильные! Работают они! Где работают, как работают? За что работают? Да этот качок, двадцать лет будет двушку свою перед банками отрабатывать по программе 7-20-25… Прикинь, половина жизни уйдет на полсотни квадратов: год жизни – стоит два квадратных метра! Нет! Я так не хочу! Мне надо другое! Чё умолк? Не бери в голову, бери от жизни! Пей пиво! Сегодня мы при деньгах!
— А завтра? Завтра что? – спросил его Ерик.
Он разговаривал словно на автомате. В висках болезненно ныло, зачернело в голове. Такое случалось с ним и прежде, обычно перед дракой. После этого на Ерика накатывала волна безрассудной, слепящей ярости, и он готов был кинуться с голыми руками на что угодно и кого угодно. Но сейчас? Его ярость была бессильной, страшной в своем внутреннем опустошении и ледяном ужасе осознания того безразличия к себе самому, с которым он сталкивается почти всю свою жизнь со стороны других. Ерику вспомнился странный сон: Медео, ввинтившаяся спиралью в высокое небо стройная фигурка и лед, который из белого превращался в багровое пламя… Но это был не огонь. Ерик подумал – наверное, это похоже на кровь! Темная и густая, она неотвратимо заливает чистый лед Медео, заполняет стадион. Неужели она перехлестнется через край, и понесется страшным селевым потоком среди гор Алатау? И это не только кровь Дениса, но и его самого, Ерика, и еще тех, кто пролил ее, и возможно – прольет еще не раз! Потому что… потому что — так вышло… Но он, Ерик, не сможет взлететь к небу как Тен, а останется внизу, намертво вмерзший в ту грязь, в которую превратилась белизна…которая с детства манила к себе, потому что там был ОН! Человек, который сумел подняться над собой и всеми…
— Эй! Братан! – Ерик очнулся. Над ним склонился возбужденный Дархан, глаза его блестели: — Я дело говорю! Так чё, валим отсюда?
— Куда? – оторопел Ерик.
— Ну, даешь! – изумился Дархан: — Пол часа распинаюсь, а он? Валить, говорю, надо… из города…
— Зачем?
— Затем! – отрезал Дарик: — После Тэна менты все города прошерстят! Шмон будет! Доберутся и до нас, к гадалке не ходи. Ты что, в подвал к ним хочешь? Или назад в аул, железки копать, баранов пасти?
— За что заметут? – безразлично ответил Ерик.
— Ты совсем тупой? – возмутился Дархан: — Найдут за что! Считай: прописки городской нет – раз! Южанин нас на мельнице не оформляет – два! Зарплату черным налом платит – три! Мамбеты мы с тобой, брат! Мамбеты! Мы для ментов как подарок в отчетности по борьбе с преступностью…
— Что делать будем? – Ерик с трудом возвращался в привычную, неприглядную реальность.
— В «рашку» свалим, в Челябинск! Там, говорят, на стройках можно по 30–40 штук поднять! Представляешь, какое бабло? Двести тысяч тенге… это тебе не сорок, как у нас на мельнице! Месяц отработаем, а там видно будет!
— Ехать — деньги нужны! Где мы их возьмем?
— Во! Наконец то, пробило тебя! – обрадовался товарищ: — А то я уже пугаться стал. Кто он тебе, спортсмен этот?
— Никто! – отмахнулся Ерик: — Так что предлагаешь?
— На дело сходить! – Дархан понизил голос, подмигнул: — Ты как-то говорил, знакомый на окраине точку торговую держит, так?
Ерик кивнул: был разговор, о том, как он случайно натолкнулся в небольшом магазинчике на старого приятеля Файзуллу. Оказалось, что это торговая точка его, а всего, он их в городе открыл четыре или пять.
— Эй! Братан, очнись! Да что с тобой сегодня? – возмутился Дархан, щелкая пальцами перед лицом друга: — Слушай! Я все продумал: будем брать его!
— Кого? Файзуллу?
— Да на хрена он нам сдался? Такие как он с собой бабло не носят! Магазин возьмем! Слушай, я все продумал! – Дархан склонился, горячо зашептал в самое лицо Берика: — Купим два билета на Челябинск. Автобус отходит в половине двенадцатого ночи, Нормалек, как раз для нас! А мы, перед самым закрытием магазина подрежем кассу, и на автовокзал. По времени все совпадает…Пока расчухаются – мы уже за бугром! А там, видно будет!
— Я на мокрое дело не пойду! – решительно заявил Ерик, отодвигаясь от неприятно пахнущего пивным перегаром товарища.
— А кто говорит про мокруху? Ты чё, головой поехал? Сам говорил, там две тетки торгуют! Напугаем их и все дела! Ну? Как ты? Со мной…или назад в аул?
Ерик стиснул зубы. Перед глазами снова встала уходящая в небо острая спираль тугого воздуха и маленькая, стремительно уменьшающаяся в размерах, фигурка. Ерик знал кто это. Это — Тэн! Он уходил в другой, бесконечный мир… К тому, о чем не знает никто…
После полудня небо над степью распогодилось, заморосило мелким, теплым дождем. На редкость тихо, безветренно. Работа в поле остановилась, и бригадир развез механизаторов по домам. Булат со вкусом пил горячий чай, наслаждался отдыхом, легкой прохладой, которую принес с собой дождь. Неразлучные близнецы увлеченно разбирали под навесом веранды многорукого «трансформера», ссорились, тут же мирились, и снова, отвинчивали цветные кубики и треугольники.
Айша сидела напротив, следила за детьми. За прошедшее время она расцвела, похорошела. Стала добрее и спокойнее. И на то были свои причины.
— Как ты? – спросил Булат, кивнув на ее заметно округлившийся живот.
— Нормально! – смутилась Айша: — Уже поворачиваться начал! Снова мальчик будет!
— Это хорошо! Хотя девочки, говорят – ласковее, чем сыновья!
— Наверное! – согласилась Айша, и на ее лицо набежала тучка озабоченности: — Асем звонила…
— Как она там? Может ей денег надо? Скажи, вышлем немного!
— Нет! – с трудом выдавила из себя Айша и вздохнула: — Сказала, на следующую субботу приедут к нам.
— Приедут? – удивился Булат: — Кто?
— Сваты! – Айша опустила голову еще ниже. По щеке скользнула слезинка.
— Жаным! Радоваться надо, дочку сватают! А ты? Чего плачешь? Встретим как положено: возьму у хозяина под зарплату барана, попрошу аванс! Не переживай!
— Страшно мне! Кто мы, и кто – они!
— О чем ты? – не понял Булат.
— Асем говорит, у её Батыра семья богатая: большие начальники, и отец и мать! Как там будет жить наша девочка? В одной квартире, хоть и большой! Батыр у них один, а уже в налоговой работает! А моя крошка? Только и всего у нее, сумка с одеждой… и всё! Стыдно перед сватами!
— Раз берут, то знают кого и откуда! – резонно рассудил Булат: — А нам стыдиться нечего! Не мы одни, половина страны так живет. В чем-то мы сами виноваты, а в чем и нет! Не плачь, все у нас будет хорошо… Сватам скажем: мы в их богатстве не нуждаемся, но Асемку обижать не позволим! Или ты мне не веришь?
— Верю! – Айша вытерла лицо, прижалась к плечу мужчины.
Булат сдержал свои обещания: уже больше года не прикасался к спиртному. Он повеселел, радостно возился с близняшками, живо интересовался делами Асем. Айша была очень довольна, но в душе все еще побаивалась: вдруг, снова вспорхнет и улетит изменчивая птица человеческого счастья. Но новый муж повода к сомнениям не подавал: работал, зарабатывал, хоть и не очень много, но привычной к аскетизму семье хватало. И еще, они ждали ребенка! И это вселяло в Айшу все большую уверенность в том, что черные дни ее жизни навсегда останутся в прошлом, которое так хотелось забыть… Расписываться пока не спешили, но время не ждало, и днями они собирались ехать в районный ЦОН.
Вроде бы жизнь начинала складываться как у многих, если бы не постоянная тревога за Ерика. Материнское сердце не может любить одного из детей: перед сердцем – все дети равны…
…С улицы послышался гул подъехавшей машины и резкий электрический сигнал. Айша вздрогнула. Булат глянул в окно, засмеялся.
— Участковый, Серик приехал! Все не нахвастается новой машиной! Пойду, выйду. А ты поставь чайник, может в дом зайдут.
Айша смотрела через окно на мужа. Тот неторопливо подходил к новенькой «НИВЕ» с цветной мигалкой на белой крыше салона. Рядом стоял участковый, и с ним еще кто то, в гражданском. Увидев в окне хозяйку, участковый приветливо замахал рукой.
Булат не раз рассказывал о том, как в начале девяностых годов, после службы в армии, пришел, в тогда еще – милицию. Они с Сериком начинали вместе: оба армейцы, оба сержанты. Вместе отучились в школе милиции, доросли до старлеев, но обстоятельства развели их по службе в разные стороны. Потом Булата затянула водка и он потерял работу и семью. А Серик по — прежнему служил. Непростая это работа: лет десять назад от него ушла жена, не выдержала постоянных отлучек мужа по службе. С тех пор он жил один. Но, встретившись со старым другом, не возгордился, общался. И даже несколько раз оставался у них с Айшой на ночевку. Привыкли к нему и близняшки, весело бежали навстречу дяде в красивых погонах. Только по службе у него видно не все ладилось как надо. Через три года Серик собирался выходить на пенсию, но так и остался в капитанах, хотя его ровесники давно носили большую звезду майора, а кто и подполковника.
«Честный! И принципиальный… Даже, слишком принципиальный! Потому и не растет: начальство таких не сильно любит!» — как-то раз охарактеризовал бывшего сослуживца Булат, и погрустнел: вероятно, вспомнил, пролетевшие как один день пятнадцать лет своей службы.
…Чайник давно вскипел, но мужчины в дом не вошли: о чем-то говорили, курили. Участковый часто поглядывал через окно на суетившуюся по кухне Айшу. Скоро они распрощались, и полицейские уехали. Встревоженная Айша заметила, что Булат чем-то озабочен, стал молчаливым и хмурым.
— Булат! Не обманывай меня; что-то с Бериком? Так? – не выдержала она, и обессилено присела на стул
— Нормально! Просто так заехал! Опять сигареты у меня стрелял! – отшутился Булат: — Никогда своих не носит…стрелок… Ладно! Пойду во дворе поработаю. Дождь притих…
Он долго возился с близнецами во дворе. Стучал, пилил, налаживал калитки. В дом вошел, когда совсем стемнело. Молчком поужинал, прошел к уснувшим близняшкам, поправил на них одеяла. Снова вернулся к столу, закурил. Айша перемывала посуду: жизнь научила ее не задавать лишних вопросов. Если мужчина молчит, значит — на то есть свои причины.
— Айша! – неуверенно позвал ее муж: — Завтра я поеду в город! Собери Ериковы теплые вещи… и еду! Чего нет, докуплю в городе…
Айша хотела спросить его, зачем собирать среди лета вещи сына, но не смогла. Горло охватило спазмом, пересохло во рту, она с трудом сглотнула горький комок.
— Задержали его! – не глядя Айше в глаза, сказал Булат: — Пока идет следствие, но думаю, продлится не долго! Такие дела не тянут. Быстро доходят до суда…
— Какой суд, Булик? – Айше казалось, что она кричала, но на самом деле ее даже не было слышно. Булат сурово посмотрел в ее побелевшие от ужаса глаза.
— Статья плохая: грабеж! Но по первому разу, может и обойдется: дадут года три, четыре…с правом на амнистию… Магазин у Файзуллы ограбили… Берик был там… В маске, с ножом…
Айша безмолвно взвыла. Булат неловко гладил ее по плечам, его рубаха намокла на груди от женских слез. Айша оторвалась от него и жалобно, по собачьему преданно, заглянула в глаза.
— Ничего нельзя сделать! – понял ее Булат: — Поздно! Грабеж дело серьезное! Их считай, на горячем взяли! У нас нет таких денег и связей, чтобы вытащить Ерика! Участковый все объяснил. Собирай вещи! – он неловко замялся, виновато улыбнулся Айше: — Жаным! В магазине тяжело ранили хозяина, Файзуллу! Кто его порезал пока неясно: их там было двое – Ерик, и его друг. Но продавцы указывают на нашего сына… Тогда – хуже: лет десять – пятнадцать… Вот так, родная…
Булат впервые назвал Ерика сыном и Айша поняла: он хочет защитить ее от самого страшного, что только может пережить мать. Разделить с ней ее горе и беду, выпавшую на ее долю. Но легче не стало: она вспомнила безжалостный взгляд сына, которым он смотрел на нее несколько лет назад и осознала: все, о чем говорит муж – правда. Простая до обыденности, правда о ее жизни, от которой теперь никуда не уйти. Жизни, в которой не смог найти свое место ее сын… В которой живет она сама, с единственной надеждой на лучшее будущее детей. Одного из них она уже почти потеряла.
Айша плакала, гладила свой живот, в котором ворохнулся ребенок. За стеной, словно почуяв не доброе, захныкал Адилетик. Не зря говорят, что дети, особенно близнецы, связаны с матерями, таинственным, неведомым для посторонних людей чувством. Наверное, они связаны через сердца. Булат вздохнул и пошел к малышам…
Послесловие.
…Когда приходит ночь в степи загораются редкие россыпи огней. Большие — это города. Маленькие, почти незаметные, светят над поселками и аулами, но их с каждым годом становится все меньше. Люди уходят к большим огням, иногда не задумываясь, хватит ли в них тепла чтобы обогреть всех? А может быть, дело не в этом, а в другом: тепло само уходит из жизни людей, уступая место холодному расчету и равнодушию. И с каждым угасшим огоньком степь теряет частицу своей души.
Сможет ли весь народ обогреться у одного, огромного костра? Большое пламя греет плохо, оно обжигает тех, кто приближается к нему…
Конец.
13.01.2020.
Автор: vasiliy.shein
Источник: https://litclubbs.ru/articles/46403-alyi-led-medeo-chast-2.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
