Когда-то это был великий праздник. В метро дети дарили ветеранам цветы. Я сам видел, мне не нужно никакой пропаганды и никаких других свидетельств.
Сквер Большого театра, центр…
Это был день, когда “фронтовики, наденьте ордена!” (строчка из песни). Это были люди, которые действительно были *там* и награды которых были настоящие.
Это был день, когда их любили. Остальные 364 дня? Ну, как получится…
Мы росли с этим днём. Сколько я себя помню, он был. Открытки, флаги, знамёна… Позже появились ленточки.
Этот день был всегда.
Это примерно, как современные молодые люди всю жизнь прожили с одним президентом. Если им сказать, что могут быть ещё и другие, они, вероятно, сильно удивятся.
Примерно так я удивился, когда мама мне сказала, что первое время было по-другому.
И что этот день был рабочим.
И парада не было.
Как так может быть?!!
Может.
Надо было страну восстанавливать, и кроме того… Она замолчала, а потом сказала: “после поймёшь”.
Я не один раз уже высказывал тезис, что иногда, для того, чтобы понять прошлое, надо жить в настоящем.
За этот год я осознал: как велась и как была выиграна та война.
И, – спустя столько лет после того разговора, – я, наконец, понял, почему не было праздника и не было парада: пока была жива память – реальная, а не на картинке, парада быть не могло. Как не может сейчас быть “Бессмертного полка”.
Я никак не могу соотнести и никак не могу свидетельствовать: мой дед, вернувшийся *оттуда*, никогда при мне не вспоминал о том, что было *там*, а те, кто сидел на лавочке во дворе и к кому я однажды стал приставать с расспросами, говорили нечто другое, чем в сквере Большого театра можно было услышать от ветеранах в орденах.
И я никогда не слышал, чтобы благодарили за победу. Поздравляли, да. Говорили “спасибо” – нет.
Иногда, для того, чтобы понять прошлое, надо жить в настоящем.
Опозорены знамёна, награды, гвардейские звания. Опозорена честь предков. Опозорены не “перегруппировками” и “выравниванием линии фронта” (кстати, так объясняла свои разгромы немецкая пропаганда): война есть война, там бывают и победы, и поражения; котлы, бегство и плен…
Опозорены тем, что только самый не желающий думать “патриот” не видит: почему “весь мир не с нами”, почему он желает поражения агрессору, почему он сплотился за спиной Украины и почему он вкладывает столько ресурсов в её победу. “Патриоты”, конечно, смотрят на это всё по-другому: я помню, как на их ресурсах смеялись над “Джавелинами” и в подробностях описывали – как они будут… что они будут делать на “освобождённых” территориях.
Позор того, что в Украине делает армия, укравшая чужую героику, останется со страной на долгие годы. Потом, когда “ближняя” острая память пройдёт, может быть, опять возродятся мифы и рассказы как “защищали родину”, а старики на лавочках… Впрочем, мы про сегодняшний день.
Я не поздравляю своих читателей с девятым мая. Ту победу добыли своей кровью давно ушедшие люди, жившие в давно ушедшей стране и *никто* из ныне живущих не имеет к ней никакого отношения. Подменённый и ставший одним из основных инструментов милитаристской пропаганды, этот день превратился в свою противоположность; из символа долгожданного выстраданного мира он стал синонимом ненависти и войны, а гордость за победу обернулась “гордостью” количеством погибших: именно так один “звёздный” ведущий однажды обосновал претензии на некое “право”. Не случайно теперь в школах детям внушают героику смерти: это не результат “24 февраля”, это результат эволюции “9-го мая”.
Этот день перестал быть тем днём, за приближение которого сражались и погибали деды. Он стал одной из основных (основной?) “скреп”, на которой основана националистическая идеология нынешней власти. Убери её и путинизм останется “голым”: не будет больше ширмы, скрывающей ксенофобию и реваншизм. И я согласен с президентом Украины Зеленским, что лучшей памятью победы над фашизмом будет поражение путинизма в этой войне – о чём я пишу всё это время.
Поэтому, вполне возможно, что завёрнутое в оболочку мифов приватизированное событие истории, из которого выросло чудовище 24-го февраля, через некоторое время исчезнет с улиц российских городов, заменив “можем повторить” на “никогда больше”.
Белорусский вокзал, паровозный гудок,
Значит всё, нам пора расставаться.
Всё, что я не сказал, не успел, иль не смог,
Будет встречи теперь дожидаться…
Владимир Свердлов “Белорусский вокзал”. Использовано с разрешения автора.
*****
Мне могут указать на то, что моё убеждение в объективности исторического процесса оказалось необоснованным: в самом деле, времена абсолютизма давно ушли в прошлое, но при этом мы видим, что злая воля одного человека, основанная на личных комплексах, зависти, неприязни и ненависти, ввергла мир в невиданный нынешними поколениями кризис, за один день поменяло мировосприятие огромного количества народу и изменило ход истории.
На что я отвечу: при чём здесь воля одного человека? Если бы бесчисленная армия должностных лиц вместо того, чтобы проявить свою рабскую покорность, выполнила бы свои конституционные обязанности; если бы генералы – те, кто лучше всех знали подлинное состояние дел, – отказались бы выполнить преступный приказ, а ещё лучше, если бы они… — но тут я много хочу, — то ничего этого не было бы.
Сейчас пропагандисты жалуются на то, что “против нас оказался весь мир”. Но разве это не было известно в самом начале? Разве Запад открытым текстом не предупреждал о последствиях? Разве многочисленные советники, аналитики, разведчики и дипломаты ничего не видели и не понимали?
Те, кто раньше говорили про поднятие одной брови и про “три дня”, а сейчас жалуются на “весь мир”, не понимают, что тем самым они признают, что распиаренная путинская армия – после всех вложений и реформ, после десятилетий подготовки к отражению “агрессивного блока”, – продемонстрировала, что она может воевать – за что получает награды и звания, – с мирным населением и со складами с зерном и гуманитарной помощью, но оказалась неспособной ничего противопоставить тому самому “агрессивному блоку”, против которого её и создавали. При этом “блок” ещё не начинал.
Но разве предвидеть это не является работой тех многочисленных лиц, которых я перечислил выше?
Не надо говорить “оказалось”, как не надо говорить “просчитались”; надо говорить “проигнорировали” и “провалились”. Голоса тех немногих, которые пытались что-то сказать и предостеречь, тонули в общем шовинистическом угаре воинствующих угроз и бравурных заявлений и их никто не хотел слышать. А значит, то, что произошло – это объективно: по простому факту количества, перешедшего в качество.
Военными преступниками являются не только те, кто убивают, планируют и рассчитывают, но и те, в результате действий или бездействий которых эти преступления становятся возможными.
И это надо будет не забыть… потом.
Поэтому на месте некоторых, я бы связал вместе “две машины”, “кафе” и “купол”, и из того факта, что между ними (кроме “машин”) мало общего, сделал бы вывод, что у “первого эшелона” – своя судьба, со “вторым” могут быть варианты, а что касается “слуг” (причём не только по военному ведомству)...
…и подумал бы над тем, что расплата может прийти где угодно, для кого угодно (даже и – на первый взгляд, – случайным образом), и когда и как угодно.
