- Вот, смотри, Людмилка, письмо сынок мне написал. Через неделю возвращается! Хоть на Машеньку поглядит! – щебетала Ольга Петровна в столовой.
Люся вежливо кивала. Колесникова любила поболтать. С рождением дочки она утратила свою спесь, стала как-то проще и ближе. Часто забегала в столовую, где Люся работала, иногда прихватывала с собой розовощекую Машутку. Девочка так похожа была на старшего брата: те же глаза, те же губы. Не ребенок, а Купидон, честное слово.
Люся видела, как Колесников, неуклюже ссутулившись, катил колясочку с малышом и смешно скривившись, агукал с дочкой. Он прямо расцвел на глазах, папаша. Хоть у них все хорошо.
И у матери с председателем жизнь бойко бежала веселой парочкой коньков. Даже завидно было. Анна окончательно переехала к мужу, переписав дом тети Груни на Люсю.
- Ты теперь взрослая девица, доча. Тебе – жить! – сказала она, - но если не хочешь, то и ладно. Живи с нами, все под материнским крылышком.
Но Люся отказалась. Без этих "крылышек" обойдется. При ней «голубки» затихали, кхекали и хмыкали, отчаянно стесняясь Люсиного проницательного взгляда. Как школьники, ей-богу. Будто не видно – вросли друг в друга, словно попугайчики-неразлучники. Вечерами повадились сидеть у телевизора, а потом, после просмотренного фильма или концерта Романов ставил на электрическую плитку чайник.
Чай он пристрастился готовить сам. С лета насушит полную наволочку душистых травок, и давай, колдовать: просушит на печке пузатенький заварочный чайник. Потом насыплет туда щепотку, другую заварки, а сверху – свои травки. И вот, по кухне плывет луговой, медовый какой-то аромат. Николай крутым кипятком заварку не заливает! Ждет, пока вода чуть остынет. Священнодействует!
Вычитал в журнале «Вокруг света» правильный рецепт и бормочет, как старая бабка-знахарка, что-то себе под нос. И вот торжественно тащит поднос в комнату, даже столик на изящных ножках для чаепития специально прикупил! На подносе мед в маленькой вазочке, варенье, ягодка к ягодке, сухари с орехами и изюмом. Разливает по чашкам чай, и себе, и Анне. Пьют и беседуют. Обсуждают просмотренное. Или прочитанное. Спорят иногда, беззлобно друг друга подтрунивая.
Дома у них хорошо. Люся и не ожидала, что мама обладает таким вкусом: ничего лишнего, а ведь не пусто совсем. Как в журналах: две, три полочки, вьющиеся цветы, модная нынче козетка, подушечки-думочки и кресла с широкими подлокотниками. Шторы полосатые на окнах. И печь аккуратно плиткой обложена. Вот тебе и избушка! Вот так мама!
И сама она похорошела, посветлела лицом, правда модную стрижку делать не стала – Коленька расстроится.
- Это все потому, что у мамы появился постоянный половой партнер! – Танька Федорова, раздатчица, вечно что-нибудь этакое брякнет, - а мы с тобой, Люська, так и будем клювом щелкать?
Ну, не особо Люся «щелкала клювом». Был у нее иногда кто-то… Живет теперь одна, почему и нет? Солить себя, что ли? Для выставки ВДНХ готовиться? Ждать Василия, когда «простит»?
Тетка Дарья с Люсей здоровалась через губу, будто Люся Ваське что-то обещала. Да и фиг с ней. Василий, как ушел в армию, так и не вернулся. Даже не побыл у родителей. Говорят, остался на сверхсрочной, военным стать решил. Ну и ладно – Люся по этому поводу рыдать не собиралась. Она таких «Васек» себе вагон и маленькую тележку заведет.
Да, не получилось у нее, как мечтала Катька «ВЛКСМ», стать звездой коммунизма. Так ведь и у Катьки не получилось. Охомутала незадачливого кавалера на южной стройке еще тогда, несколько лет назад. Попался, миленький. Теперь двух лялек нянькает и Катькины огненные речи по вечерам выслушивает.
В день прибытия дембеля Степки, Люся до скрипа напарилась в бане, нарядилась в коротюсенькое платьице, взбила на голове химические кудри и туфли на каблуках надела. Как бы сказала Танька Федорова – бомба! Танцы обещали быть горячими! Не очень-то и собиралась Люся соблазнять бывшего Маши, нет. Просто… Почему – просто, она и сама себе ответить не смогла бы. Просто – и все! Что тут непонятного, товарищи?
Дом культуры построили новый, благодаря стараниям отчима. И по улице весело идти – тротуары чистенькие, а центральные дорожки покрыты асфальтом. Здорово каблучки по ним цокают: цок, цок. Конечно, с танцами в Тихвине, и даже в маленьком Бокситогорске не сравнить. Но все же… в деревне даже уютней, все свои, и здесь Люся – первая красавица. Пока училась, вытянулась, постройнела, щеки утратили юношескую пухлость, а глаза горели бесовским огнем.
Просто. Просто хотелось посмотреть на Степку – каким он стал после армии? Себя показать тоже хотелось. Пусть глядит, жалко что ли? За погляд денег не берут…
- Ух ты, расфуфырилась как! – Танька вырулила из палисада своего дома.
Завидовала, конечно. Куда ей, коротенькой, метр с кепкой ростом, до Люси. На Танькиной голове дурацкая шестимесячная химия. Волосы мелким бесом вились. И похожа Танька на толстенького негритенка, такая же загорелая до черноты. «Надо меньше жрать на работе» - сочувствует ей Люся. Но все равно, было что-то в Таньке этакое, милое. Особенно, широкая белозубая улыбка…
Вошли в танцевальный зал как королевы. Обычно здесь кино показывают, но по субботам расставляли ряды кресел вдоль стен, освобождая пространство. Оглушительно гремела музыка.
А-а-а-ах, Арлекино, Арлекино!
Нужно быть смешным для всех!
Арлекино, Арлекино!
Есть одна награда - смех!
Местные не знали, как под эту песню танцевать – жались к стеночкам, как и ряды с креслами. Кто-то лузгал семечки. Наблюдали.
Ну а потом грянула «Абба», и Люся сразу же окунулась в роскошный, такой далекий от них мир западной, «ненашенской» музыки. Она хорошо танцевала, и поэтому вокруг нее сразу же образовался кружок «группы поддержки». Ребята выделывали коленца, девушки не отставали. Отрывались так, что деревянный пол изгибался дугой под десятками каблуков и каблучков!
Отдышаться помогла бессмертная мелодия Тото Кутуньи. Народ разбился на пары, а Люсю… а Люсю приобнял высоченный парень в форме десантника. Люся подняла глаза, и сердце дрогнуло, забилось: Степка!
- Степка! Привет! – она постаралась обнять его по дружески, Жив еще был в ней страх – вдруг оттолкнет ее при всем честном народе. Ведь отталкивал когда-то.
Не оттолкнул. Игру Люсину принял. Прижал к себе. Повел в танце, наклоняясь иногда к Люсе для беседы. Пахло от него спиртным. Но ведь и повод был – только от родительского стола отошел!
А хорош! Ну, правда, хорош! Его бы в артисты! Люся спрашивала его о жизни, о службе, обо всем, о чем разрешается беседовать в непринужденной дружеской обстановке, соблюдая приличия и дистанцию. Степка чуть в ухо не кричал. Как закончился медленный танец, успел сказать:
- Ой, Люся, тут и разговаривать невозможно! Пойдем на улицу. Скукота, никого уже не помню, и не слышно ни кляпа!
- А, пошли, что, действительно, глотку рвать! – махнула рукой Люся. По-простецки махнула, по дружески. Чего старые раны бередить, детство!
Они покинули танцпол, чувствуя спинами, какими глазами провожают их парни и девушки.
На улице свежо. Белый северный вечер плавно превращался в белую северную ночь. С той разницей, что вечером светло было, и солнце гуляло по небосводу. А ночью солнца не видать, но светло так же.
- Ну, рассказывай, Степка! Как отслужил? Надолго ли в наши палестины?
Степан, сдвинув берет набок, ответил, что пока и сам не знает, надолго ли. Если какую смелую найдет, то – надолго! Игриво так отвечал, будто на самом деле виды какие имел.
- А Машутку видел? – спросила Люся. И осеклась. Она нечаянно спросила. Про маленькую сестренку спросила. Но заметила, как дернулось что-то на лице Степана, - правда, хорошка? Тетя Оля в ней души не чает, - поспешно уточнила Люся.
Степка широко улыбнулся.
-Да, такая свиристулька. А меня не испугалась. Ручонкой за берет – хвать. Еле выпросил обратно!
- Да-а-а-а, - протянула Люся, взглянула на него, показывая: ну что ты, все нормально, мы же друзья…
А Степка вдруг ляпнул:
- Люська, пошли на озеро, тяпнем? Поболтаем нормально, а? Я у бати свистнул бутылку.
Люся поломалась для приличия:
- Степка, ты дурак? Без закуски будем водку пить?
А Степка заговорчески ей подмигнул:
- А мы сейчас огурцов натырим!
Люся подумала, подумала и рубанула:
- А пойдем! Че нам, молодым и красивым?
Они спустились к озеру. Степан развел костер, снял с себя китель и накинул на Люсины плечи. Обтянутый тельняшкой, заматерелый, крепкий торс Степана наводил на грешные мысли. Улыбка обезоруживала. Но Люся шутить шутила, а дистанцию держала. Они же друзья. Выпили, закусив хрупким огурчиком. В головы ударил крепкий хмель. Люся раскраснелась, ожила, а язык, наоборот, стал немного заплетаться.
- А ты красивая стала. Я тебя, Люська, сразу и не признал, - сказал Степан.
- Ну так, работаем над собой. Ты что думал, тут матрешки одни живут? – Люся шпильку вставила. «Матрешку» эту она ему запомнила. Васька когда-то ее поддразнивал: "Тебя Степка Матрешкой обзывал"
- А Ваську своего ждешь? – Степка пристально смотрит на Люсю, и глаза его ледяные…
- А я Ваське ничего не обещала. Он меня бросил еще когда? Одна бедую…
Степан глазами блеснул нехорошо.
- Ну, тогда выпьем за свободу.
Выпили. И Люся такая пьяная стала. Едва поднялась. И засмеялась:
- Э, Степка, да ты меня напоил! Я качаюсь! Как до дома дойду?
Степан сграбастал ее на руки.
- Не переживай. Донесу.
---
Автор: Анна Лебедева