Степана кто-то стащил с кровати. Он дрыгал ногами, отбивался, мычал. Проснулся от мощной оплеухи. Проморгался, присмотрелся… Отец.
- Вино жрать ты научился? – рычал Колесников старший.
- Сережа, ты что делаешь! Прекрати бить ребенка, - завизжала истошно мать.
Она пыталась оттолкнуть мужа, но тот отпихнул женщину в сторону.
- Он уже не ребенок! Он совсем не ребенок, так твою растак! – сказал Сергей, - завтра же – в деревню! Нет, не в деревню, а в самое захудалое ПТУ! А после ПТУ – в армию!
- Сережа! Я не пущу сына в армию! Прекрати лезть в наши дела! Ненавижу! – кричала Ольга.
Колесников, исподлобья посмотрев на жену, криво улыбнулся:
-Ну, наконец-то, «родила». Хоть правду сказала.
Степан отполз от греха подальше в дальний угол своей комнаты. Родители переключились друг на друга. Делали они это исступленно, вдохновенно. Будто кто-то вентиль открутил, и хлынуло мощным потоком все то, что они тщательно скрывали, стараясь держать в себе.
- Ты никогда нас не любил! Никогда! Слышишь, ты? – это мама.
- А тебе и не надо! Ты только и умеешь – пилить мне мозг! Для тебя ведь муж – не авторитет! Так и оставайся в этой квартире вместе со своей маменькой! Пожалуйста! Живите на пару с ней, жрите ананасы и рябчики жуйте, аристократки! А я уеду. И Степку заберу с собой! – глаза отца бешеные, волосы растрепались, галстук переполз на бок.
Мать взвилась тигрицей.
- Ни за что! Кто тебе его отдаст, ты… ты… колхозник… Да любой суд будет на моей стороне!
- Это мы посмотрим. Пока ты вертела задницей на югах, я налаживал связи. И я их наладил хорошо! – отец кричал громко, специально для Инессы Павловны – в сторону, - слышите, ваше благородие?
Они никак не могли успокоиться. Грязная, чудовищная сцена перемежалась глубоко личными оскорблениями. И это была не просто семейная перепалка, это была война.
Инесса Павловна громко хлопала дверцами кухонного шкафчика. «Наверное, ищет свои капли» - машинально подумал Степан. Она громко стонала и ахала, надеясь привлечь к себе внимание, но трусила – в комнату не заходила.
Все участники скандала были правы. И все – не правы. У каждого – свое, больное, неразрешимое.
«Разве эти люди любят друг друга?» - Степку тошнило. У него кружилась голова то ли с похмелья, то ли от безобразия, что творилось вокруг него. Всегда такой выдержанный отец был не похож на самого себя. А мать, казалось, совсем забыла, что на нее смотрят… Бабка, подлившая масло в тлеющий огонь, сбежала к себе. Наверное, ей этого очень хотелось. Наверное, она сейчас звонит в милицию. И все это происходило в самый долгожданный праздник года.
«И в этот дом я хотел привести Машку? Да лучше уж в детском доме жить, чем здесь!» - подумал Степка. Он впервые за несколько мучительных дней разлуки с Машей вздохнул с облегчением. Если родные люди так ненавидят друг друга, разве способны они полюбить совершенно чужого им человека? Способны принять ее? И каково было бы Маше здесь, если ему, Степке, хочется выть и бежать отсюда, куда глаза глядят.
Он незаметно от всех выбрался из комнаты. Бабушка рыдала. Ну, значит жива хотя бы. Степан накинул на плечи пальто, обулся и прихватил шапку – на улице зима, все-таки. Неслышно затворил за собой дверь и выскочил на улицу.
Вокруг – тишина. Он посмотрел на часы – без пятнадцати двенадцать. Скоро вся страна будет пить шампанское, ликовать, кричать «С новым годом», целоваться, обниматься… Почти во всех окнах горел веселый желтый свет. Кое-где видны нарядные елки, мелькали силуеты улыбающихся мужчин и женщин. Вот так посмотреть – все счастливы. Если не копать глубже. У каждого свои проблемы. Но сегодня эти мужчины и женщины постарались их выкинуть из головы. Хотя бы ради детей. Ведь им хочется волшебства. Все, кроме его родителей.
- Ути, муси-пуси, несчастный малыш, - процедил Степка, - бедное дитя! Нажрался как скот, днем! В праздник! Правильно от бати по шее получил! Мало! – он скривился, - бабка во всем виновата, ага! А сам что? Правильный мальчик Степочка?
Степан раздраженно сплюнул. А толку плевать? Куда ни плюнь, везде хреново. Крен всему. Крен, хрен… Мысли дурацкие – наверное, алкоголь толком не выветрился из головы. Где был? С ребятами. Собирались вечером у Ирки – ее предки пребывали в командировке. Любимую дочурку доверили тетке. Ну как, тетке, скорее, бесплатной домработнице. Тетка Катя – совсем простая, и на ее руках – трое детей. Она частенько прибегала к мамаше Ирки: постирать, прибраться, приготовить… А Иркина маман за это подкидывала деньжат, продукты, кое-что для ее пацанов…
Накануне, на перемене, Ирка толкнула в бок Степку и спросила:
- Чего такой кислый, Фантомас?
Степка не желал делиться с ней подробностями своей трагедии. Но Ирка – это Ирка. Ей глубоко по барабану чьи-то страдания. Да еще и кольнула в самое больное:
- Бросила тебя твоя герла?
- А тебе-то что? – огрызнулся Колесников.
Ирка скроила уморительную рожицу:
- Ой, ой, ой, тю, тю, тю! Нашего красавчика обидели-и-и-и. Покинула хозяйка зайку-у-у-у, - протянула она.
- Я ведь тебе втащу!
- И не подумаешь! Я слишком хороша для мазохистических утех! Ну хватит, чувак! Хочешь, я с твоей… э-э-э, как ее, забыла… поговорю? Ведь ты, наверняка, ни в чем не виноват? – Ирка игриво потрепала Степкины волосы.
Степка сначала отказался, а потом подумал: а ведь это отличный ход. Он выложил всю неприятную историю однокласснице, как на духу.
В ответ услышал лаконичное: болван. И совсем обидное: кретин.
Прозвенел звонок на урок. Но потом, после школы, они вместе шли домой.
- Степан, я никогда не сомневалась в твоей, как бы это помягче сказать, недальновидности. Умом ты никогда не блистал, но, чтоб такое…
- Да я ведь помочь хотел! Она ведь придурочная, эта Верка! Она прилипла как клещ!
Ирка щурилась от яркого зимнего солнца, разбившегося на тысячи микроскопических осколках. Осколки покрывали снежную землю, и от их блеска было больно глазам.
- Ладно. Подумаю. Ну должна же твоя любовь тебя простить! Ну, хотя бы на первый раз!
Они еще немного помолчали. Снег вкусно скрипел под ногами. Как капуста.
- А чтобы тебе не было так плохо, давай оторвемся всей компанией на Новый Год. Предки покинули родные пенаты, а тетя Катя обещала накромсать тазик салата и свалить. Я ей за это весь папин подарочный набор пожертвовала. Можешь свою любовь приволочь.
- Она в деревне, - буркнул Степан.
- Ах, какая нежная пастораль. Сейчас заплачу. Ну, тогда тащи Верку, че уж там, - засмеялась Ирка.
- Да иди ты, Ирка. Порой мне хочется тебя ткнуть носом в сугроб! – засмеялся (наконец-то) Степан.
- Ну да! - Скосила свой великолепный глаз подружка, нежности ты приберегаешь для Верок. Куда уж мне! – она толкнула Степана и повалила в пушистый, искрящийся снег.
Они немного побарахтались, и разошлись. На прощание Ирка показала Степану язык.
«Все-таки, классная она. С ней просто. Жалко, что к ней не тянет, как к Маше» - На Степку снова навалилась тоска.
- Знаешь что, парень, уходи! Уходи сейчас и не возвращайся. Подожди месяцок, дай Маше успокоиться. Я потом тебя сама впущу. Вы обязательно помиритесь. Хотя, если честно, я бы на такого дурака даже не глянула, - сказала тогда комендантша.
И Степан послушался. Сердце рвалось. Хотелось расшибить свою тупую башку о первую стену, которая попадется на пути. Не стал. Правильно – надо потерпеть. Подождать. А потом…
А потом он придет к ней с огромным букетом цветов. Он из-под земли достанет эти цветы. И апельсины. Они солнечные, яркие. Маша обожает апельсины! Они обязательно помирятся. Потому что жить не могут друг без друга!
30 декабря, в субботний день, Степа крутился по дому, как египетский раб. В бабушкиной квартире шесть ковров, и все ковры он добросовестно вычистил снегом. Вынес мусор. Прибрался в своей комнате. Инесса Павловна даже не придиралась. Степка расчитывал на ее благосклонность: приедут родители. Он, конечно, посидит с отцом и матерью немного, а потом свалит к Ирке. Пустая хата – подарок судьбы. Оторвутся, потанцуют… Парни, наверняка, притащут вино. Покалякают, отведут душу. Может, не так будет больно?
Вышло все дерьмово. Утром 31 декабря, Инесса отправила внука за хлебом. По пути он завернул к ребятам в гараж. Серега топил буржуйку, а Данька возился с какой-то бутылью. Он залил жидкость в сифон, добавил туда воды и сироп. Прыснул в стакан. Принюхался…
- Ты чего? – Степка присел рядом на корточки.
- Ты очень вовремя! – обрадовался Данька, - ну ка, попробуй. Свистнул у матушки спирт, но просто так лакать его – не комильфо. Девчонки все полягут. Нужно развести до нужной кондиции. Ну а там… сиропчик, газики… Вот тебе и шампунь Труляля.
- Степка тоже принюхался. В нос ударили ядреный запах чистого спирта. Попробовал. Куда-то побежала башка.
- Разведи еще.
Данька развел. Попробовали. Ничего так. Но все-таки, крепковато для «Труляля».
В общем, после нескольких экспериментов с дозировкой Труляля удался на славу. В газированном состоянии, да еще и с малиновым вкусом – мечта. Степан поднялся на ноги и тут же бухнулся на задницу.
- Все. Мне… пора.
Как шел домой, не помнил. И проснулся только, когда отец его «разбудил».
Здраствуй ж…, Новый Год! Вот как здорово. Ну, по крайней мере, у Ирки веселье в самом разгаре. Степка решил пересидеть семейную бурю. Хотя бы поесть – с утра ничего даже не перехватил. Может, не будет так тошнить после данькиного Труляля. Да и родители хоть душу отведут. Правда, неизвестно, с каким финалом. Ну, разведутся. Обоим легче станет. Ну заберет отец Степку в деревню, отправит в путягу… Ну и что?
А как же Маша?
« Разберемся. Отец – не мама. И не бабка. Маша будет приезжать к ним на выходные. К ним, а не к этой, больной на всю голову, Люське» А и пусть разводятся, черт с ними…
Поднялся на нужный этаж. Музыка в квартире гремела вовсю. Запарился звонить. Открыла «сама». Веселая, красивая, под хмельком. Шалая какая-то.
- О! Ромео, заходи. Напоролся Труляля? Серега рассказал. Данька до сих пор в отключке. Я тоже попробовала. Гадость неимоверная, но весело! – тараторила Ирка.
Она втащила Степана за грудки. Заставила раздеться.
- Я жрать хочу, - фыркнул Степка.
- Пошли на кухню. Там у нас сегодня основной бар! – Ирка махнула небрежно рукой.
Квартира была полна народа. Весь класс в полном, кроме Даньки, составе. Девчонки развязно хихикали и во время танца тыкались друг в друга носами. Наверное, дома их ждала грандиозная взбучка от родителей. Пацаны – кто где. Кто-то смело лапал девочек за всякие места. В другое время он обязатель отхватил бы леща. А сейчас – ничего. Напоили девок, идиоты!
Шумно, дымно, тесно. Даже в Иркиной квартире – тесно. Кого-то рвало в туалете. Кто-то с кем-то целовался. Ирка привела Степку на кухню. «Бар» представлял из себя кухонный стол, ломившийся от всяких закусок: тут и тазик, натуральный эмалированный тазик с оливье. Тут и нарезанный финский сервелат. Правда, его не резали, а кромсали толстыми кусками. Фрукты горкой. Початые консервы. И бутылка Труляля.
Степка зачерпнул салат прямо из тазика. Клево. Не надо посуду мыть зато. Проглотил колбасу, закусил мандарином.
- Хорошо? – спросила Ирка, стоявшая напротив. Стояла она красиво, упираясь о мойку, скрестив длинные, длинные ноги.
- Угу.
Ирка достала из шкафа красивую бутылку.
- Пускай они (она кивнула в сторону гостиной) жрут свою бодягу. А мы вкусим «напиток богов». – Ирка разлила коньяк по бокальчикам. Нарезала на тарелочке лимон.
- К чему такая честь? Наверное, потому что я – красивый? – улыбнулся Степка.
- Потому, что я не могу пить бормотуху. И не умею пока пить одна, - улыбнулась в ответ Ирка.
Игра была восхитительно интересной. Они выпивали, закусывали лимоном и убегали танцевать. Потом Ирка озорно подмигивала и, как заправской пьяница, щелкала себя по горлу. Они прокрадывались на кухню, где тайком от всех разливали коньяк и чокались.
- Папа меня прибьет. Это, милый мой Степан, очень дорогой напиток, - Ирка пьянела быстро.
Степан тоже стремительно пьянел, не помогал даже салат из тазика. Хотелось дурачиться, обнимать Иркины колени, смеяться… Жизнь так прекрасна…
Танец прекрасен. Медленный, медленный танец. От Ирки пахнет духами и коньяком. Талия у Ирки тонкая, тонкая. Грудь прижимается к Степкиной груди, и губы близко, близко…
- Куда все подевались, Ира?
- Ушли спать к мамам и папам.
- А мы?
- А мы – взрослые люди. И нас никто не заругает. Я такая пьяная сегодня, мой милый. Такая пьяная…
Иркины губы все ближе, ближе, ближе…
Автор: Анна Лебедева