Продолжаю вспоминать, как проходило мое обучение на художественно-графическом факультете. Ссылки на предыдущие статьи по этой теме можно найти в первом комментарии. А сегодня расскажу о том, какие неординарные методы обучения применяли мои преподаватели, и какой результат эти методы давали лично для меня. Как и прежде, фамилии преподавателей, чей подход кажется мне сомнительным, не буду называть по этическим соображениям. Ведь мое мнение субъективно и может не совпадать с мнением большинства.
"ПОРКА"
Я уже рассказывала о методе, который использовал мой первый преподаватель по живописи, назовем его С.М., в предыдущей статье. Это метод агрессивной критики, граничащей с оскорблениями.
Чем-то такой подход мне напомнил прилюдную порку. Наверное, потому что чувствуешь себя от такого обучения беззащитным и униженным.
Работают ли такие методы? Определенно, работают. Но здесь важны еще личностные качества студента. Кого-то такой подход по-хорошему "разозлит" и заставит развиваться, а кого-то "сломает".
Я была довольно упертой и не очень ранимой, поэтому решила "бороться". Но была у нас на курсе пара девчонок, которые в первый год обучения поняли, что это не для них, и бросили учебу. Не берусь утверждать, что в этом виноват именно С.М., но мысли такие были. Хорошо это или плохо, одному Богу известно, потому что ничего об этих девочках больше не слышала, как сложилась их жизнь, не имею представления.
"ПСИХОАНАЛИЗ"
В первые годы обучения заведующей кафедрой у нас была Н.Л., "большая" и суровая женщина, которую во всех смыслах можно было назвать "монументальной". Будучи в довольно преклонном возрасте и имея слабое здоровье, она редко вставала из-за своего стола и просила нас садиться так, чтобы ей было видно мольберт каждого студента.
На первом курсе Н.Л. вела у нас рисунок. Она составляла очень красивые и гармоничные натюрморты, которые стимулировали поскорее начать работу.
Н.Л. ставила перед нами всегда очень конкретные задачи: конструктивное построение, тоновые отношения и т.п. Будучи профессором с огромным стажем работы, она была ходячей энциклопедией изобразительного искусства, которую мы всегда слушали с открытым ртом. Но здесь я хочу рассказать о другом.
Интересным в подходе Н.Л. было то, что она никогда не комментировала наши работы по типу: "уехали вертикали" или "нарушены пропорции", или "тень на кувшине должна быть темнее тени яблока". Она смотрела на наши работы как бы сквозь призму нашего "Я". К примеру, видя "кривое" построение, она говорила: "Вам, Волкова, свойственно непостоянство в желаниях".
Сейчас уже не вспомню точно, какие свойства личности нам приписывались в связи с какими ошибками в рисунке, но помню, что по нашим работам Н.Л. определяла, кто будет хорошей женой и матерью, а кто будет изменять жене или мужу; кто будет успешным бизнесменом, а кто сопьется; кто свяжет свою жизнь с творчеством, а кто посвятит себя воспитанию детей.
Конечно, она дала нам много полезной теоретической информации по рисунку, но ходить на такие занятия было не совсем комфортно. У меня лично было ощущение, что в моем сознании постоянно пытаются копаться.
Из всех "предсказаний" Н.Л. по поводу меня, сбылось два: я родила сына и я имею некоторое отношение к дизайну. Все остальное - далеко от истины.
Насчет моих однокурсников знаю, что "попаданий" было не так много.
Один из самых ярких промахов - наш одногруппник Миша, которому Н.Л. пророчила карьеру менеджера, но никак не художника, потому что он смешивал краски на палитре по кругу и плохо видел цвет. Однако после окончания ВУЗа Мишка уехал в Питер и стал скандально известным уличным художником, который скрывает свое лицо и использует псевдоним, и никто (кроме двадцати двух бывших одногруппников, друзей и родни ) не знает его настоящего имени.
Как-то пару-тройку лет назад его даже по телеку показывали: в маске, с измененным голосом, как показывают работников ФСБ :)) в телепрограммах о расследовании преступлений.
"СЕКРЕТ"
Еще один интересный преподаватель (назовем ее Н.И.) был у нас по акварели: уже немолодая дама с забавными косичками, писавшая диссертацию по акварельной живописи. Мою подгруппу в первом семестре второго курса ей дали для проведения эксперимента. В то время, когда другая половина группы уже переходила с гуаши на масло, мы писали акварелью. Не скажу, что я была в восторге от этого, потому что всем нам казалось, что высший пилотаж живописи - это масло, а нас как-будто "тормозили" этой акварелью.
Справедливости ради нужно сказать, что либо сама Н.И. не была виртуозом акварельной живописи, либо не совсем владела методикой преподавания, потому что успехи у нас в акварели были довольно заурядными.
И мы, видя акварельные работы старшекурсников, у которых был другой преподаватель, понимали, что наши работы очень слабые. Причем, у всех двенадцати студентов нашей подгруппы работы были примерно на одном уровне. Наверное, эксперимент не удался...
После завершения нами очередного этюда, Н.И. очень быстро, нервно озираясь, проводила просмотр. Обычно она комментировала мои работы так: "Работа слабенькая, но есть и хуже, поэтому "пять". Но только уберите на полку подальше, чтобы Н.Л. не видела".
Вот таких "секретных" работ, которые вроде бы и на "пять", но показывать никому нельзя, у меня за семестр накопилась приличная стопка. А вместе с этой стопкой росла и моя убежденность, что акварель - это точно не мое.
Преодолеть этот психологический барьер насчет акварели я очень долго не могла, даже придя в художественную школу в качестве преподавателя. Первые годы работы я была уверена, что мне нечего дать детям в акварельной живописи, что я здесь полный ноль. И я, где это было возможно, заменяла акварель гуашью. В итоге мой самый первый выпуск (да простят меня мои выпускники) акварель так и не освоил.
Лишь благодаря одной из моих коллег, замечательной акварелистке Ходеевой Наталье Ивановне, которая за несколько мастер-классов открыла для меня акварель заново, я полюбила этот материал.
"ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ"
Еще один интересный преподаватель - Д.Е. - периодически вел у нас разные предметы: то рисунок, то живопись, то композицию, то пленэр. Его методы обучения иногда были настолько "шокирующими", что не каждый студент понимал такой "юмор".
Например, если студент долгое время не реагирует на его замечания по работе, он мог, проходя мимо, провести мягким ластиком размашистую линию через всю карандашную работу, где уже штрихом набран тон всех предметов. Дальше - слезы, возмущения, новый лист, и все заново. Потому что исправить такую работу уже невозможно.
Также он мог взять чей-то неудачный этюд на пленэре, бросить его на траву краской вниз, потоптаться, поднять, поставить обратно на этюдник и сказать, что теперь гораздо лучше.
Но, несмотря на абсурдность некоторых выходок, Д.Е. был, безусловно, очень грамотным преподавателем, который много нам дал в плане академического рисунка и живописи.
Самое главное, чему лично меня научил Д.Е., так это не относиться к своим работам, как к шедеврам или музейным реликвиям.
Довольно спорными методами, но он донес до меня, что мои рисунки - это всего лишь черновики, на которых я отрабатываю навыки, и сами по себе они никакой ценности не представляют. А вот настоящей ценностью является опыт, который я получаю, выполняя эти работы.
Также благодаря этому преподавателю, я, наконец, ушла от "зализанности" в работах, к которой была склонна на первом курсе, и начала писать мастихином смело и пастозно. А случилось это так. На пленэре в парке я маленькой кисточкой "мучала" этюд, и была вполне довольна результатом, когда ко мне подошел Д.Е. и сказал: "Вам надо писать мастихином". Я говорю: "Мастихином? Да им же палитру чистят! Будет плохо..." На что, заливаясь смехом, преподаватель ответил мне, что "хуже уже не будет". Я, конечно, оскорбилась, но мастихин все же взяла. Этюд вышел лучше, чем я ожидала, и с этого началась моя любовь к пастозной живописи.
"ОТ ДУШИ"
В завершении, хотелось бы рассказать еще об одном человеке. Имя этого замечательного преподавателя, который, кроме того, был еще и нашим куратором, мне очень хочется назвать, потому что он заставил меня иначе взглянуть на искусство, понять, что художник - это прежде всего Человек, а потом уже Мастер.
Это замечательный белгородский художник, член СХ России, Березин Виктор Васильевич. Несколько лет назад он, к сожалению, ушел из жизни. Но память о нем живет в его работах, а также в сердцах его студентов.
К своему стыду вынуждена признать, что многие слова Виктора Васильевича о живописи, о пленэре, стали доходить до меня только после окончания ВУЗа, когда я сама стала преподавать. Ему, опытному художнику, человеку преклонного возраста, было невероятно тяжело в нами, студентами-разгильдяями, у которых учеба стояла далеко не на первом месте.
С третьего курса Березин преподавал у нас живопись, потом композицию, проводил пленэрную практику.
Он никогда не ставил нам ничего, кроме "пятерок", объясняя это тем, что художник на "четверку" и "тройку" - это уже не художник.
Но эту "пятерку" Виктор Васильевич буквально "выжимал" из каждого студента, не объявляя работу законченной, пока результат его не удовлетворит. Бывало, что мы сидели в университете до девяти вечера, пока нас не выгонит охранник.
Березин переживал за каждую работу, которую мы делали. Порой, видя, что мы не понимаем, чего он от нас хочет, он ходил взад-вперед по мастерской, разводя руками, а потом говорил: "Эх, вставай!" - и садился за мольберт. И здесь начиналось волшебство. Несколькими мазками он превращал нашу мазню в что-то, уже напоминающее "настоящую" живопись.
Помню, как в итоговой работе по пленэру он написал мне кусок неба, а потом поворачивается ко мне и с такой надеждой в глазах спрашивает: "Ну, теперь понимаешь, чувствуешь? Вот, видишь же, как надо... Давай... Ты сможешь.." Не желая разочаровывать преподавателя, я, конечно, говорила, что поняла, что, конечно, чувствую. Но ничего я, разумеется, не чувствовала. Душа моя в силу возраста и зацикленности на других аспектах жизни не готова была к тому, чтобы "чувствовать" живопись. А вот теперь, кажется, начинаю чувствовать... Жаль, что Виктору Васильевичу я этого уже рассказать не смогу.
Но даже тогда я понимала, что каждый мазок Березина настолько точен, что его непременно нужно сохранить в своей работе. И я все боялась нечаянно "задеть" этот кусок, старательно обходила его, пытаясь к нему "пририсовать" остальную работу.
Будучи больше художником, чем педагогом, Виктор Васильевич не всегда мог внятно объяснить, чего конкретно он от нас хочет. Но он привил нам осознание того, что живопись - это процесс не только и не столько технический, сколько духовный. Как-то мы писали портрет, а позировала нам пожилая гардеробщица, очень колоритная дама. Мы честно простроили все части лица, начали работу в цвете. Но Березин был нами не доволен. Он сказал, что портреты наши мертвые, безжизненные, что мы безразличны к натурщице, что это и не портрет вовсе, если мы не прониклись искренней любовью к человеку, которого изображаем.
Конечно, мы не понимали, о какой любви говорит преподаватель. Конечно, начались смешки и перешептывания о том, что мы не извращенцы, чтоб любить "бабку". Можно ли обвинять девятнадцатилетних девчонок и пацанов в такой абсолютной "слепоте" и ограниченности мышления? Думаю, нет. Но со временем многие из нас, конечно, поняли, что хотел донести Березин.
Отдельно хотелось бы сказать о человеческих качества этого преподавателя. Виктор Васильевич относился к нам даже не по-отечески, а как к любимым, но непутевым внукам.
Он переживал за каждого, ездил в милицию забирать "перебравших" со спиртным пацанов, приходил в общежитие к тем, кто пропускает занятия, хлопотал за нас перед завкафедрой, отстаивал оценки на просмотрах. Но особенно трепетно он относился к девчонкам, которые готовились стать мамой. Эта история коснулась и меня, но сначала небольшое отступление.
Я готовилась к рождению сына, будучи студенткой пятого курса. Как только Н.Л., которая официально уже не являлась заведующей кафедрой, но формально все же руководила отделением, узнала, что я жду ребенка, она мысленно поставила на мне жирный крест. Заявление на академический отпуск я не написала только благодаря чудесной женщине, которая на тот момент исполняла обязанности завкафедрой, Даниленко Анжеле Павловне. Когда Н.Л. буквально за руку привела меня в деканат писать заявление, Анжела Павловна стала в дверях и сказала, что не позволит сломать мне жизнь. Она убедила меня, что лучше написать диплом "на тройку" в этом году, чем не закончить университет никогда. Как же она была права. Жизнь сложилась так, что через год я уехала из города, и конечно, мне было бы совсем не до диплома. А диплом, в итоге, я защитила на "отлично", хотя и не без нервов.
Так вот, вернемся к Виктору Васильевичу. Как только он узнал, что у меня будет малыш, я превратилась для него в "особо охраняемый объект".
Он запрещал мне работать маслом, потому что там "вся таблица Менделеева", а это вредно для ребенка. Он "выгонял" меня из мастерской, говоря, что преподаватели не звери, и так выставят оценки, что не надо "мучать" малыша.
Конечно, я сопротивлялась, потому что хотела выполнить итоговую работу по живописи, и все равно приходила на занятия.
Искренне возмущенный моей безответственностью, Виктор Васильевич "отбирал" у меня палитру и уносил ее с четвертого на шестой этаж, чтобы мне нечем было работать, и я ушла.
И это при том, что ему было за шестьдесят, и он перенес инфаркт. А я шла за ним, забирала палитру и дальше писала работу, потому что "не хотела снисхождений".
Вот так мы и бегали по этажам: Виктор Васильевич со своим больным сердцем и я с огромным животом. Сейчас вспоминаю это с умилением: сколько доброты и человечности было в этом уже немолодом мужчине! И никакой профессионализм не смог вытеснить из него эти качества.
Работая много лет с детьми, я понимаю, как легко "очерстветь", начать воспринимать учеников не как маленьких людей с их радостями, огорчениями, чувствами, желаниями, а как "ресурс", из которого нужно выжать максимум.
Спасибо Вам, Виктор Васильевич, за все, что Вы для нас делали. И светлая память.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Перечитала сейчас статью, и поняла: у читателей создастся впечатление, что у нас преподавали исключительно "странные" педагоги. Конечно, это не так. На моем факультете было множество прекрасных "стандартных" преподавателей, о которых я как-нибудь тоже обязательно расскажу. А в этой статье мне хотелось поделиться веселыми и не очень случаями, когда применялись "особые" методы преподавания.
Интересно, только на "творческих" факультетах есть такие "интересные" преподаватели и методы, или на других специальностях тоже бывают такие случаи?
Делитесь своими историями в комментариях, будет очень интересно узнать.
С уважением, Юлия Волкова.
