К Новому Году пришла весть о присвоении рядовому Григорию Михайловичу Баёву Медали "За отвагу". Это, конечно, прецедент, чтобы кашевара наградили боевой Медалью, но факт остаётся фактом.
Командир полка перед строем вручил награду Григорию, твёрдо пожал ему руку: "Молодец, рядовой, встать в строй".
Вечером в палатку кашеваров заглянул начальник продовольственной службы майор Лешуков, деловито сел и выставил на стол фляжку: "Костя, кружки тащи!"
Новенькую медаль опустили в водку, от чего она ещё больше заблестела. Начпрод передал алюминиевую кружку Григорию: "До дна, Гриша. Эту награду ты заслужил! Не у каждого рядового такая медаль имеется".
Молча выпили, закусили коркой хлеба, закурили. Майор искоса взглянул на Григория, похлопал его по плечу: "Не ожидал я от тебя такого".
- Да я и сам не ожидал, что так выйдет.
- Храбрый ты парень, хоть и хлюпик на вид.
В беседу встрял захмелевший Константин: "Да это он с испугу, товарищ майор. Так и я могу".
Майор зыркнул зло на Костю и налил по второй: "Когда сможешь, Константин, тогда в твою кружку медаль кинем, а щас не выступай".
Кашевар Костя тут же заткнулся, осознав гнусность своего высказывания, Гриша сидел притихший. Начпрод поднял кружку: "Ну, за победу",- и залпом опустошил её. Потом, резко встал и направился к выходу, на полпути остановился и сухо произнёс: "Я бы, наверное, так не смог, ладно, мужики, отбой, завтра рано вставать".
Зимнее солнце ещё пряталось за горизонтом, а кашевары уже вовсю крутились на кухне: в их обязанности входило не только приготовление пищи, кормёжка солдат, но и заготовка дров для котла, уход за лошадьми, содержание в идеальной чистоте всей кухонной утвари. А если учесть, что всё это необходимо делать зимой на морозе, летом,- под проливными дождями, то служба у них, конечно, не считалась сахаром.
Единственным отличием кашеваров от других красноармейцев оставалось то, что они не ходили в бой, не тряслись от страха в окопах, не получали по сто грамм водки перед атакой. В общем, служба протекала нормально, к военным невзгодам давно привыкли, к ужасам Войны привыкали с трудом, через ломку характера.
19 апреля 1943 года.
Гриша Баёв помешал варево в котле, спрыгнул на землю и принялся резать капусту. Капуста, как впрочем и картошка, оказались подмороженными, но других продуктов на складе не имелось, поэтому, в его задачу входило сделать из г... конфетку. Он старался и всегда ему это удавалось.
Бойцы хвалили Гришину кухню, просили ещё. Когда ситуация позволяла, он с удовольствием загребал из котла и не скупился на добавку. Григорий искренне считал, что хороший солдат, это - сытый солдат.
Тихо подошёл капитан, особист, Ванюкин.
- Рядовой, я к тебе.
Не отрываясь от капусты, Гриша ответил: "Здравия желаю, товарищ капитан".
- Тут такое дело. Помощь твоя нужна.
- Слушаю, товарищ капитан.
- У меня в городе женщина...Я с ней в серьёзных отношениях...
- Поздравляю, товарищ капитан.
- Чо ты заладил..."Товарищ капитан, товарищ капитан", я к тебе по дружески...
- Чем могу помочь, товарищ капитан?
- Женщина эта,- одинокая, с ребёнком; муж у неё на фронте погиб. Я ей помогаю, как могу,...ну ты, понимаешь? В общем, заныкай мне две банки тушёнки, потом сочтёмся...
- У меня норма, товарищ капитан, я не могу.
- Я тебя по-человечески прошу...
- Не могу я у солдат воровать, товарищ капитан, неправильно это.
- Да, никто и не заметит сколько ты банок в котёл кинул, двумя больше, двумя меньше...
- Нет, товарищ капитан!
Особисты привыкли, что их власть безгранична, а все просьбы, даже незаконные, выполняются, как приказы, поэтому, он зло уставился на кашевара.
- Да, я тебя, "поварёнка", гнида тыловая..., разжалую, в штрафбат определю...
Вопрос: Как можно рядового разжаловать? Как можно кашевара, годного к нестроевой в штрафники определить?
Конечно, особист Ванюкин погорячился, превышая свои полномочия, но продолжал давить.
- Или ты выполняешь мою просьбу, или я найду способ тебя закрыть, например, как саботажника.
Гриша спокойно отложил кочан в сторону, взял огромный нож и воткнул его в стол: "Вот этим мясорезом я фрица к земле пришпилил, за что и награждён".
- Ты мне угрожаешь, сучонок? Считай, что ты уже в штрафбате среди урок. Они тебя, вошь, жизни научат.
...В этот момент на полевую кухню заглянул начпрод, майор Лешуков: "Что тут происходит, товарищ капитан?"
- Не твоё дело. Иди куда шёл...
- Рядовой Баёв находится в моём подчинении. Поэтому, извольте объясниться, товарищ капитан.
- Да, пошли вы оба.
Ванюкин сплюнул сквозь зубы, как это делают урки, поиграл скулами и быстро удалился.
- Гриша, что случилось?
- Ничего особенного. Капитану мой гороховый суп не понравился.
- Будь по осторожней с этими вертухаями; они,- все сволочи. Им лишь бы человека прогнуть.
- Знаю я, товарищ майор.
- Зайди в штаб; командир полка звонил, тебя требует.
- И чего это я всем, вдруг, понадобился?
- Я не знаю...
Гриша накрыл полотенцем недорезанную капусту, тяжело вздохнул и отправился в штабную палатку. Часовой преградил ему дорогу: "Куда?"
- Я Баёв Григорий. Меня командир полка вызывает.
Часовой удивлённо усмехнулся, но рядового пропустил. При появлении кашевара, полковник свернул карту и взглянул серьёзно.
- Проходи герой.
Здравия желаю, товарищ полковник. Рядовой Баёв по вашему приказу прибыл.
- Особое поручение у меня к тебе, рядовой. Обстановку на фронте знаешь?
- Так точно, товарищ полковник.
- Очень хорошо! К Первому Мая заварушка планируется; понял? Вижу, что понял. Я тебе доверяю. Служишь правильно. Не трус.
- Так точно, товарищ полковник.
- Поручение у меня такое: завтра рано утром повезёшь на передовую не суп с кашей, а водку. Сколько в твой котёл входит?
- Восемь сороковок, товарищ полковник. В смысле, восемь кастрюль по сорок литров.
- Стало быть, триста двадцать литров?
-Так точно!
Котёл отдраишь, чтобы блестел, как котовые яйца. Водка чистоту любит.
- Так точно!
- Просто стой и слушай, не ори; и так в ушах от тебя звенит. Ближе к ночи на склад поезжай. Получишь триста литров водки, под пломбу. Завскладом в курсе. Утром с первыми петухами,- в путь. Смотри, водка,- это стратегический запас, не довезёшь,- пойдёшь под трибунал. Никому ничего не болтай.
Да, вот ещё что, ППШ дать не могу, кашеварам не положено, а вот Татошу(ТТ) из своего арсенала и две обоймы, дам. Стрелять то умеешь, кашевар?
- Так точно, товарищ полковник.
- Ладно, иди уже. Напарника пришли; я ему тоже наставление дам. Одному опасно. Вдвоём поедете. Сейчас по лесам всякие гады бродят: дезертиры, бандиты, урки- штрафники, сбежавшие, кулаки недобитые. Если кто к полевой кухне ближе, чем на десять метров подойдёт,- стреляй не раздумывая.
- Я всё понял. Задание будет выполнено! Григорий сунул в карман галифе пистолет, две обоймы, козырнул и вышел.
Костя и Гриша тщательно вымыли котёл и присели перекурить.
- Вот ты мне ответь, Гриня, что без водки в атаку,- никак?
- Страшно солдатам, вот их и стимулируют.
- Мне бы тоже было страшно.
- Вот видишь, Константин, сам всё понимаешь, а вопросы задаёшь.
- Да я, так, чтобы разговор поддержать.
- Понятно.
- Вот ещё, скажи мне Григорий: Когда Война кончится?
- Когда бояться перестанем: и немцев и своих. Своих-то солдаты больше боятся; воевать надо не из-за Страха, а за Родину, за свою землю, за свой дом.
- Опять ты, Григорий, со своими умными разговорами. Всё справедливость ищешь?
- Я понять хочу. Почему так случилось? Армия есть, оружие есть, тыл весь на Фронт пашет и всё равно отступаем. Если бы не заградотряды, не страх, уже бы до Урала до драпали бы.
- Особисты тебя не слышат, а то бы.
- У кого мозги есть, все такие же вопросы себе задают. Люди, ведь не дураки, а из них хотят дураков сделать. Зачем?
- Договоришься ты когда-нибудь. Не надо правду искать, нету её, Гриня, нету!
- Ты же видишь, сколько несправедливости кругом, неоправданной жестокости, не нужных жертв. Солдаты тысячами гибнут. Кто за это ответит? Я тоже жду не дождусь Победы, но не такой ценой...А правда, она есть. Она в тебе и во мне, понимаешь?
- Ни хрена я не понимаю. И не хочу понимать, даже, думать не хочу. Есть приказ, его надо выполнять, вот и вся правда.
- А если приказ дурацкий, преступный?
- Как это?
- Костя, ты совсем тупой, или прикидываешься?
- Я не тупой, я простой кашевар. Не понимаю я твоих слов.
- Конечно, так, ведь легче.
- Мне легче.
- А мне нет! И дурацкие приказы я выполнять не буду, пусть к стенке ставят.
- Да, тебя на передовой, за такие рассуждения уже бы давно расстреляли.
- Всех не расстреляешь. Кто фрицев бить будет?
Бурная беседа по душам явно затянулась. Вечерний апрельский холодок уже просачивался за воротник, начал выползать белый туман; пора ехать получать стратегический запас.
Начальник склада лично заполнил бак водкой с точностью до грамма, поставил пломбу, вручил Григорию накладную и строго сказал: "Сдадите под роспись Иванову, лично".
Утренняя дорога подмёрзла, лужи покрылись стекляшками льдинок,- ехать одно удовольствие; колёса не тонули в грязи, лошади не особо напрягались, дорога,- пустынна.
Взошло солнце, погладило своими лучами небритую щеку Гриши и принялось растапливать лёд на лужах. Для мирного времени двадцать километров по полям, по лесам,- сказочная прогулка, для военного,-тяжёлое испытание, сопряжённое со смертельным риском.
Несмотря на то, что до фронта далеко, напряжение у кашеваров не спадало, уж очень часто и быстро менялась обстановка: сегодняшний тыл мог на завтра оказаться вражеской территорией и наоборот. Линия фронта, как змея изгибалась, иногда делая неожиданные выпады в разные стороны.
На горизонте показалась деревня, а вместе с ней клубы дыма и запах гари, трубы сожжённых домов и лай обездоленных собак.
Григорий, на всякий случай, достал пистолет, передёрнул затвор, передвинул рычажок предохранителя и сунул его за пояс. Константин притих, всматриваясь в военный пейзаж на горизонте.
Что-то было не так, ещё два дня назад эта деревня жила обычной жизнью, а сейчас сожжённые дома и кричащие от безысходности старухи.
Их обогнал армейский "виллис" и грузовик с автоматчиками. Очевидно, ночью на деревню напали диверсанты и устроили поджоги.
- Слышь, Костя, давай ходу, не останавливайся, у нас задание.
- Понял я, не дурак.
На полевую кухню никто не обратил никакого внимания.
На деревенской площади стоял офицер Смерша и командовал подчинёнными. Автоматчики разбрелись по деревне, шныряли между обгорелых труб, прочёсывали улицы. Несколько домов оказались целыми, некоторые,- сгорели на половину, около сгоревших лежали обгорелые трупы сельчан.
Заметив полевую кухню особист поднял руку, делая знак остановиться.
- Кто такие?
- Полевая кухня. Следуем в хозяйство Иванова. Что тут случилось?
- Проезжайте, не ваше дело.
Григорий вертел головой: "Если это немцы сделали, то почему нет ни одного убитого фрица?" Он слышал когда-то, что перед тем, как оставить деревню немцам, посылалась диверсионная группа с целью уничтожить, как можно больше домов, чтобы немцам негде было расквартироваться.
Это практиковалось довольно часто, особенно зимой. Разъярённые крестьяне сами вылавливали этих диверсантов и рубили топорами. Немцы не препятствовали такому самосуду, преднамеренно натравливая русских на русских, сея недовольство Красной Армией, поощряя вражду и ненависть.
На краю деревни Григорий решил остановиться и спросил у, стоящей около сгоревшего дома, бабушки: "Мать, что тут случилось?"
- Ночью двое дома поджигали. Одну гадину поймали, забили палками, совсем молодая была.
- А немцы?
- А немцы, к нам не пошли, в другую сторону повернули, вёрст десять отсюда...
- И что теперь?
- А теперь, ищут тех, кто эту комсомолку убил.
Гриша запрыгнул на бричку и крикнул: "Давай, Костя, быстрей отсюда, а то под раздачу попадём". Лошади рванули с места и полевая кухня скрылась в лесу. Сначала ехали молча. Каждый переваривал только что увиденное и услышанное.
Первым нарушил лесную тишину Григорий: "Мне земляк из 17- ой роты рассказывал, а я не верил, что наши крестьян заживо жгут".
Костя, как обычно, включил дурочку: "Ну, наверное, как-то предупреждают людей, разъясняют, что это для Победы надо".
- Ты видел обгоревшие трупы? Вот тебе всё предупреждение. Кому нужна такая Победа, любой ценой?
- Может быть, так делать неправильно, жестоко, но, с другой стороны, немцы, ведь действительно, остаются без крыши над головой.
- И местные жители, тоже...Получается, что государство настраивает своих граждан против себя; причём, это не враги народа, не шпионы, а обычные мирные крестьяне.
- Опять ты, Гриня, за справедливость печёшься? Проще надо, а то с ума сойти можно.
- А после такого, как не свихнуться?
- Война всё спишет.
- Нет, Костя, не спишет. Каждому отвечать придётся, хотя бы, перед самим собой, если, не перед судом.
Так они продвигались по лесной дороге, спорили, курили, а кругом- почти девственный сосновый бор. Деревья шумели верхушками, примеряя кашеваров, весеннее яркое солнце заставляло, хоть на некоторое время, забыть о войне.
Большими прыжками через дорогу перескочил заяц и скрылся за соснами. Гарь улетучилась и воздух опять наполнился дурманящей чистотой.
Гриша вдохнул полной грудью, так что закружилась голова, и на несколько секунд провалился в гипноз. Ему уже не хотелось искать Правду, спорить, что-то доказывать напарнику. Хотелось просто дышать и наслаждаться этим ощущением, смотреть вокруг и радоваться Весне, слушать шорох соснового бора и просто быть. Не хотелось быть рядовым, не хотелось быть кашеваром, а хотелось просто быть, в смысле, просто жить...
Неожиданно, из-за деревьев вышли два "красноармейца" с винтовками в руках. Григорий мельком взглянул на незнакомцев и тут же всё понял: звёздочек на ушанках нет, погоны сорваны, у одного шинель,- не по размеру, маленькая.
Это либо дезертиры, либо гопники, раздобывшие солдатскую форму. Полевая кухня встала в двадцати метрах от "ряженых". Гриша опустил вожжи и, не спуская глаз с "красноармейцев", не заметно сунул Косте пистолет, шёпотом сказал: "С предохранителя снято. Я их отвлеку, а ты стреляй".
С вершин сосен спускалась зловещая пауза. Противоборствующие стороны изучали друг друга. Где-то далеко нарушила тишину кукушка, жалуясь на несправедливость Жизни.
- Ты, прикинь х... к носу, "Гнусавый", у нас тут бля..., "Черпак" и "Поварёшка".
- Тосьно..., касывалы,...сланые...
- Глянь, а "Черпак"-то, ё...ный герой, медальку нацепил, Родину любит, с...ка, красная.
Любой красноармеец, любой штрафник знал, что кашеварам оружие не положено. Поэтому, "Гнусавый" опустил винтовку и пошёл к лошадям. Его подельник одел "Мосина" на плечо и достал заточку.
- Эй, "Серпак", дай медальку поносить?
Григорий спрыгнул на землю и, чтобы, отвлечь внимание, громко сказал: "Мы, обычная полевая кухня. Мы вас не тронем...".
"Гнусавый" притормозил, повернулся к "товарищу" и заржал: "Слышь сюда, "Лашпиль", этот геой, хлебало отклыл, фуфло гонит, падла...".
"Рашпиль" жопой почуял опасность, машинально потянулся за винтовкой, но в эту секунду прогремел меткий выстрел кашевара Кости.
"Рашпиль" рухнул на мягкий мох, а его заточка отлетела далеко в сторону. "Гнусавый" онемел, встал, как вкопанный и дёргал глазом от страха. Овладев собой, он поднял винтовку, но двумя выстрелами был убит. Бурое пятно расплылось по шинели, а на галифе проступила вонючая моча.
- Где так шмалять научился, Константин?
- В тир ходил. Мне немного не хватило до "Ворошиловского стрелка".
Григорий подобрал винтовки и обыскал гопников: ни документов, ни патронов.
- Костя, а у них не было ни одного патрона. На испуг хотели взять.
- Значит, я безоружных убил?...
- Ты всё сделал правильно. Помнишь, что комполка говорил?
- Помню.
- Давай эту падаль в лес оттащим и хвоей закидаем. Короче, мы их не видели, а они нас, точно, больше не увидят...
- Как же так? А медаль мне "За отвагу"?
- За таких сволочей медали не дают. Да, и разборки с особистами нам не нужны, так, что забудь...
- Наверное, ты, Гриша, прав.
"Красноармейцев" завалили опавшими ветками, хвоей и вернулись к выполнению особого задания.
Почуяв кровь и лёгкую добычу к месту происшествия подтянулась стая волков. Когда полевая кухня скрылась в лесу, вожак дал команду к пиршеству. Исхудавшие за зиму волки с удовольствием пожирали человеческую падаль.
"Падаль",- в прямом и переносном смысле.
В военные годы популяции волков, медведей, лис резко увеличились, ведь леса, поля, овраги, реки, ручьи, болота оказались полны не захороненной человечины.
Константин вернул ТТ и задумчиво спросил: "Григорий", ты умный. Скажи мне, зачем они жили?".
- Хотели от жизни слишком много, и желательно, на халяву. Тот, кто им не поддавался, того убивали. Урки,- они и есть урки.
- А особист, у нас в полку, что не урка? Берёт, что хочет, а кто сопротивляется, того под трибунал, под разными предлогами. Сам знаешь, в военное время трибунал,- это либо расстрел, либо штрафбат, что одно и то же.
- Я смотрю, ты Костя, начал себе вопросы задавать?
- Нет, ты мне ответь - особист кто?
- Конечно, урка, только с погонами и властью неограниченной.
Под вечер полевая кухня особого назначения добралась, наконец, до хозяйства Иванова. В наползающих сумерках голодные, оставшиеся в живых, бойцы потянулись к котлу с ложками, кружками и котелками.
Они выстроились в очередь, но пищи не получали. Ещё полчаса и начнётся голодный бунт. Пока Костя бегал в поисках лейтенанта Иванова, Григорий стоял около котла и просил бойцов немного подождать.
Подошёл злой, как собака сержант с перевязанной головой, зыркнул на Гришу и заорал: "Если щас не дашь пожрать, я тебя, "Черпак" живьём съем. Понял?".
Кашевар вытащил пистолет и ответил: "А ты меня на понял не бери. Придёт лейтенант Иванов и всё объяснит".
- Братва, глядите, поварам теперь оружие выдают. "Черпак", а стрелять-то умеешь?
Подскочил Иванов и громко скомандовал: "Всем разойтись. Приём пищи,- через час!".
Гремя пустыми котелками все разошлись, а полевая кухня направилась к палатке лейтенанта. Он выставил охрану и, в ускоренном темпе, принялся черпать из котла водку, разливая её по канистрам. Вся процедура "Сдал- принял" заняла пятнадцать минут. Потом Костя сполоснул котёл и растопил печку, Григорий налил воды, приготовил гречку, открыл банки с тушёнкой. Ровно через час, как и обещал лейтенант, бойцы с удовольствием уплетали кашу с мясом и забыли про Гришу, про Татошу, про голодный желудок, про утренний бой.
Довольный Иванов отозвал в сторонку кашевара Григория: "В полк я отзвонился. Вас ждут назад. Поедите утром, ночью опасно. Там, в моей палатке место есть. Идите спать. В пять подъём. Накормим бойцов, чем Бог послал, и в путь".
- Так точно, товарищ лейтенант.
Утро выдалось не по-весеннему холодным. Костя громко выдохнул воздух: "Смотри, как в бане". Злой, ещё не до конца проснувшийся, Григорий буркнул: "Да, щас бы в тёплую баньку..."
Привычными, монотонными движениями кашевары принялись готовить нехитрый завтрак для солдат, спавших вповалку вокруг большого костра: кто-то храпел, кто-то стонал, не закончив для себя вчерашний бой, кто-то сопел, как младенец. Сон уравнял всех,- и трусов, и смелых, и штрафников, и гвардейцев.
Утреннюю апрельскую тишину нарушил Константин: "Смотри, Гриня, спят, как убитые. Может, в следующий раз, когда будем здесь, они, на самом деле, окажутся убитыми".
Григорий глубоко вздохнул и философски заметил: "Наступление,- это всегда смерть".
Старуха с косой, и в самом деле, караулила новые жертвы неподалёку, в надежде забрать, как можно больше душ. Война для неё являлась благодатным временем, урожайной порой, жатвой; ей и делать-то особо нечего не надо, ведь люди истребляли друг друга сами, миллионами. Смерть оказалась в курсе и рассуждала просто: не Гитлер бы начал Войну, так её начал бы Сталин. В любом случае, количество убитых было бы то же. Зачем посылать на людей эпидемии, землетрясения, потопы, они всегда сами найдут способ уничтожить друг друга.
21 апреля 1943 года.
На кануне Дня рождения пролетарского вождя, который, между прочим, в своё время придумал концлагеря, гитлеровская армия активизировалась, надеясь испортить праздник другому кровавому вождю, хозяину необъятного ГУЛАГА, под названием СССР. Лагерь пыжился изо всех сил, снабжая фронт всем необходимым, а сам подыхал от голода, за исключением нескольких сотен партийных руководителей, у которых шоколад, торты, ананасы, шампанское не переводилось.
Рассказывают, что один из них жирный, красномордый Молотов, однажды, в годы Блокады, обожрался пирожных и блевал, прямо на каком-то банкете..., а Каганович,- отравился икрой..., просто не рассчитав размеры своего желудка.
Полевая кухня выполнила секретное задание, доставила на передовую пойло, чтобы солдатикам умирать было не так страшно, и возвращалась в расположение своего полка, той же опасной дорогой.
Въехав в сосновый лес, Гриша притормозил коней, уловив впереди гул моторов. На всякий случай, кашевары съехали с лесной дороги и затаились в кустарнике.
Колонна мотоциклистов, грузовик с фрицами, в сопровождении трёх "Тигров" медленно проползла мимо них.
"Что они делают в нашем тылу",- подумал Григорий и зажал рот, нервной лошади.
- Гриша, что делать будем?
- А ты, Костя не ссы, не трясись раньше времени. Отсидимся часок-другой, а там, видно будет.
- Они, наверное, опередили наших, в контрнаступление двинули. Может, от хозяйства Иванова рожки да ножки остались?
- На крайняк, бричку тут бросим и будем прорываться верхом на лошадях. Ты верхом когда-нибудь ездил?
- Приходилось, в детстве у деда в деревне, когда в ночное ходили.
- А я, Костя, весь из себя городской, ни разу на коня не садился.
В напряжённом ожидании пролетел час, потом, ещё один. Где-то вдалеке слышались раскаты боя: стрекот пулемёта, одиночные хлопки винтовок, уханье танковых выстрелов. Шум сражения то затихал, то возобновлялся с новой силой. Через час всё кончилось, опять зачирикали птицы, кукушка принялась отсчитывать кому-то годы жизни, а кашевары не знали что делать...
Григорий рассуждал просто: "Лучше спрятавшись, трястись от страха, но остаться в живых, чем героически пробиваться к своим, и погибнуть".
Ближе к полудню опять послышался гул моторов, фырканье выхлопных труб, лязг гусениц, но теперь со стороны, закончившегося, скоротечного боя.
По раздолбанной дороге в сторону передовой прошли четыре Т-34 со звёздами на башнях, рота измученных пехотинцев, колонну замыкал трофейный немецкий грузовик с боеприпасами.
Константин облегчённо вздохнул: "Опять мы между ё...ных проскочили. Везучий ты, Гриша. Теперь всегда тебя слушать буду".
- Я не везучий, я, просто, не стесняюсь бояться. Страх,- гарантия, что останешься в живых, а подохнуть за просто так, от шального снаряда, или от пули мы всегда успеем.
- Ладно, Гриша, давай выбираться от сюда, нам ещё пол- пути ковылять.
- Нормально, Константин!
- Отлично, Григорий!
Они вытолкали полевую кухню на лесную дорогу и тут же потонули в апрельской хляби. С трудом продвигаясь, километр в час, через некоторое время, кашевары добрались до опушки леса, где не так давно случился ожесточённый бой.
"Военный пейзаж", открывшийся перед их взором, выглядел ужасно: сгоревшие "Тигры", мотоциклы вверх колёсами, искорёженная пушка и десятки изувеченных, растерзанных осколками тел, как немцев, так и русских.
Костя натянул вожжи и, уставшие лошади покорно встали. Запах пороха, вонь от, сгоревших заживо, танкистов, гарь дымящихся танков, всё это господствовало над ароматом весенних цветов, а кругом тишина.
Между трупов прогуливалась довольная Старуха с косой, потирая от наслаждения корявые руки. На поляне лежали убитые солдаты, оставшиеся навсегда молодыми. Чем меньше оказывался возраст погибшего, тем больше это нравилось Смерти, ведь молодые не родят детей, а те внуков.
Григорий, наблюдая с отвращением обычную, банальную для Войны декорацию, подумал: "Если бы мы верхом рванули к своим, то, скорее всего, попали бы в эту чудовищную мясорубку. Да здравствует животный страх, а не героизм, никому не нужный!"
"Что такое героизм?",- рассуждал он,- "Это - поиск адреналина, тяга к неоправданному риску, стремление к опасности и её преодолению..."
Костя спрыгнул на бурую, от засохшей крови, траву и подошёл к немецкому танку.
Он первый раз в жизни видел "Тигр" так близко. Потрогав холодную броню, Костя ощутил, сдавливающий горло, ужас.
На уткнувшееся в землю, дуло села красивая птица и покосилась на него, что-то пропела на своём языке и полетела дальше по своим птичьим, неотложным делам.
Не надо лично участвовать в бою, достаточно побывать на поле боя после, и постравматический синдром вам обеспечен, депрессия от увиденного не покинет вас никогда, нервный срыв будет преследовать вас продолжительное время. Ужасная картина, дополненная воображением, занозой будет сидеть в памяти, увиденное,- до конца дней застрянет у вас перед глазами.
Кто сказал, что психика подорвана только у солдат, побывавших в бою, нет,- она искалечена, переломана через колено и у простых кашеваров, видевших все прелести войны.
Костя ходил по полю боя, боясь наступить на вывороченные внутренности, оторванные руки, выскочившие глаза и тихо плакал. Он радовался этим первым мужским слезам и понимал, что он ещё не полностью очерствел, не скурвился, как некоторые, не стал пофигистом.
Григорий молча стоял и курил одну цигарку за другой. Увиденное, настолько поразило его, ошеломило, потрясло, что захотелось убежать с войны, забиться в дальний, тёмный угол и тихо там сидеть.
Ладно, Константин, поехали.
К вечеру полевая кухня добралась до расположения. Григорий зашёл в штаб и вернул пистолет. Полковник вынул обойму, поднял глаза и серьёзно посмотрел на кашевара: "Значит, пригодился товарищ Татоша?"
- Так вышло, товарищ полковник.
- Годится! Свободен.
2 сентября 1943 года.
Отгремела грозами Весна, лёгким тополиным пухом улетело Лето, а война всё не кончалась, несмотря на миллионы загубленных жизней, реки пролитой крови и озёра выплаканных слёз. Солдаты продолжали погибать сотнями в каждом сражении, в основном, из-за нелепых, преступных приказов командиров и не только лейтенантов и молоденьких капитанов, но генералов и маршалов. Конца этому безумию не видно.
Григория Баёва дважды представляли к званию сержанта, но каждый раз решение откладывалось на неопределённое время. Очевидно, у капитана Особого отдела Ванюкина везде имелась своя "лапа", и он затаил лютую злобу на не сговорчивого, принципиального кашевара.
Начпрод виновато посмотрел на Григория.
- Как же так? Костя, уже, как год сержант, а ты,- рядовой.
- Какая разница: Сержант или рядовой, генерал или майор...
