Люсю закрутило в водовороте общественной комсомольской работы. Девочки из триста шестой, услышав ее имя, отчего-то возликовали.
- Здорово! Это так символично! – захлопала в ладоши чудаковатая Катерина.
Люся не поняла, чему они радуются. Девчонки в комнате были, как на подбор, одинаковые. Типичные зубрилки: некрасивые, близорукие, большеносые. Люсе их даже жалко стало: бедняжки. Не удивительно, что стали активистками. Ну какой парень на таких посмотрит? Катя, староста, обладала более-менее миловидной внешностью, но все портили кривые зубы. Вера – тощая, длинная как вобла. Острые плечики торчали как досочки. Света – непомерно полная, с россыпью прыщей на узком лбу. Мила – маленькая, угловатая, похожа на обдрипанного крысенка. И голос – визгливый.
- Ну, смотри: Вера, Люся, Катя, Света и я, Мила. Что получается? – спросила Мила, наклонив малюсенькую головку.
- А! Поняла! Точно! ВЛКСМ! Правда, полный комплект, - угадала Люся.
И началась ЖИЗНЬ! Собрания, отчеты, доклады, шефство над пионерами из пятой школы, капустники, вечера, участие в демонстрациях и субботниках – вся эта бурная деятельность целиком захватила Люсю. Катя Серова оказалась принципиальной девушкой и была «созвучна» Люсиной натуре. Остальные, слушали ее, открыв рот: наверное, во всем общежитие не найдешь такой грамотной и политически подкованной личности.
Она могла разложить по полочкам тонкости политической ситуации в мире: что такое «Карибский кризис», и кто за этим стоит, кто – друзья, а кто – истинные враги Советского Союза. Что такое – санкции, холодная война, к чему приведет война во Вьетнаме, и почему там необходимо участие советских военных. Слушать Катю было невероятно интересно. Чувство жалости к ней постепенно изчезло, а вот чувство восхищения росло. Кате никто и не нужен был. Она сама по себе была цельной, монолитной личностью.
- Поцелуйчики, прогулки под луной, половая жизнь – все это – признак неполноценной, бедной психики. Обрати внимание, Людмила, в беднейших странах наблюдается высокий рост численности населения. Человек, лишенный возможности развиваться, может только размножаться. И при высокой смертности, рождаемость все равно растет! Поэтому увольте, я не собираюсь уподобляться представителям стран третьего мира. Государство дало нам бесценную возможность учиться, получать знания, думать, наконец! И я этим преимуществом воспользуюсь обязательно!
- Катя, с такой головой тебе не место в кулинарном техникуме, - говорила Люся.
Но у Кати была своя точка зрения:
- Просто я люблю кормить людей. Люди обожают вкусную еду. Я в будущем решила объединить два качества в одно. Представь, приходят люди в столовую, а там, помимо вкусного борща предоставляют политическую лекцию. И на подкорке наших товарищей запоминается: знания – это вкусно. Вкусно – это знания. И в следующий раз они приведут своих сослуживцев. Учение Павлова на уровне инстинктов. Знаешь Павлова?
Люся, конечно, знала. И нашла Катину идею гениальной. Она полюбила некрасивую Серову за прямолинейность, твердось и желание помочь Родине. «Вот из каких людей делали гвозди» - с восторгом думала про Катю Люся.
В порыве чувств она решила сделать что-нибудь хорошее для новой подруги.
- Катюша, а давай я тебе прическу сделаю? – спросила она как-то у Кати. Жалкий хвостик блеклых, зализанных волосенок на голове Серовой делал ее просто синим чулком.
- Мещанство. Все эти кудряшки, рюшечки, заколочки – удел примитивных девиц. Я счастлива, что равнодушна к собственной внешности. Я создана для иного! Людмила, неужели ты не понимаешь? Мы живем в великой и могучей стране! Честной стране! Вот в чем счастье, вот в чем должна быть цель каждого советского гражданина! Быть частью единого! – Катины глаза горели необычным огнем, и она становилась похожей на бесстрашную амазонку из мифов древней Греции. Наверное, воинственные женщины древности были именно такими как Катя. И правда, зачем ей все эти «мещанские» уловки?
Люсе даже стыдно было за свое поведение. Устроила кухонные страсти. Из-за чего? Из-за Степы? Фу, как это примитивно… И самое главное – близость с Василием. Люсе становилось жарко от стыда, неловкости. Она совершенно не подходила к категории сильных людей. Потому что, ей нравилось все ЭТО: жаркие Васины поцелуи, его сильные руки, его мужская власть. Да, да, именно, власть. Он встречал Люсю каждые выходные на автобусной остановке, никого не стесняясь, целовал Люсины упругие губы, вырывал из рук сумки, и вел по улице, как хозяин свою норовистую кобылу.
Мать давно все поняла. Она робко заводила разговоры «про свадьбу», но Люся стралась пресекать любые вопросы на эту тему:
- Не время. Надо учиться, мама. Я – не мещанка какая, чтобы разменивать свою жизнь на пустые поцелуйчики и рюшечки!
Анна краснела до ушей. Не ко времени она завела такой разговор. Ей было, что скрывать от дочери. От этого краска поступала к лицу еще больше. Нужно было признаться, в конце концов. Цирк, ей богу, какой-то.
***
Еще месяц назад к ней заехал Колесников. Тщательно вытерев ноги, обутые в сапоги, о придверный коврик, Сергей Витальевич присел у порога на табурет. Глаза у него лукаво посверкивали.
- Ну что, Анна, наряжайся. Поедем в гости к председателю.
- Так вроде выписывают его?
- Ну вот и поедем встречать. Ничего не знаю. Приказ был дан такой.
Он поднялся с лавочки. И вышел.
Анна растерялась даже. Субботний день. Баня топится. Дочка должна приехать. Дома дел невпроворот, и куда она?
Забегала по избе, засуетилась. Заскочила к соседке.
- Ты баню затопила?
Марийка повела нахальным глазом.
- Нет еще пока.
- Следи за нашей. С первым паром идите. Мне в город срочно надо.
- За дочкой? Ты у нас, Нюрочка, смотрю, личного водителя завела? Только мы с бабами не понимаем, которого. Романов или Колесников? Смотри, девка, за Колесникова наша «технарка» тебе косу оторвет! – Марийка пребывала в ехидном настроении и подтруднивала, вроде бы, беззлобно… Но кто ее знает…
- Ну тебя, молотишь своим длинным языком, не знамо, что! За баней последи, говорю. Воды я полные баки натаскала! – Анна накинула на себя пальтишко и поспешила к «козлику», нервно сигналившему за забором.
Николая уже выписали. Он ждал Анну у корпуса больницы, бледный, тщательно выбритый. А в руках его – букет красных гвоздик. Остренькие лепестки цветов немного пожухли на морозе. Их бы прикрыть от зимнего холода, но Романов, словно нарочно, держал их на вытянутой руке, и это смотрелось немного комично.
Анна не знала, куда ей деваться. Взрослые люди, господи. К чему цветы? А Николай Алексеевич, подойдя к ней, всунул в руки Анны букет багровых, как кровь, цветов, неловко поправил кепку и буркнул:
- Нюрочка… Поехали в загс.
А «Нюрочка» ловила ртом студеный воздух. Она боялась признаться в том, что забыла в доме свой паспорт: Колесников про это ничего не сказал…
***
В Загсе было торжественно красиво. Белые колонны, лепной потолок, огромные люстры над головой. Отсчитали шаги по мраморной лестнице. Задержали дыхание и… свернули в боковую комнатушку, где располагался отдел приема заявлений. Миловидная женщина с мудреной «ракушкой» на голове, одетая в нарядный жакет, куда-то спешила. Суббота – время свадеб. Ей, наверное, нужно было торопиться в зал регистрации.
- А вы что, не знали? Заявления на развод мы принимаем со вторника по четверг, - скороговоркой отчеканила она.
У Романова предательски задергалась щека. Он ругался про себя последними словами. Еще три года назад можно было спокойно расписаться и в родном совхозе. Но теперь, для того, чтобы совершить все гражданские акты: заключения браков, выдачу свидетельств о рождении и смерти, нужно было тащиться в район.
- Мы женимся, гражданочка, - процедил Николай.
- И что? Женитесь, разводитесь… Во вторник приходите! – дамочка пыталась пробиться через «кордон», вставший на ее пути.
Бог знает, что бы случилось, если бы не присутствие невозмутимого, дипломатичного Колесникова. Он умело приобнял даму за пухлое плечико и отвел в сторонку. Что-то ласковое ей проворковав на ушко, льстиво улыбнулся, будто она – не работница Загса, а светская модница на вечеринке для сливок общества.
Нюра только и услышала:
- Ах, что вы… Ну что вы… Ах, прекратите, я вас умоляю… А-ха-ха…
Через пять минут дама поманила группу за собой в кабинет. Раскрыла перед собой журнал и попросила предъявить паспорта. Вот тут Анна и добавила сотрясения нервов председателю… Сергей Витальевич, видя, что дело пахнет керосином, любезно попросил у женщины с «вавилоном» «позвонить по телефончику». Та, закатив глаза, предоставила ему эту возможность.
Сладкое выражение мгновенно слетело с лица Колесникова:
- Быстро секретаря в контору!
Через несколько минут Нюра услышала отрывистое:
- Паспортные данные Калинкиной Анны Ивановны! Немедленно!
У Анны кружилась голова. Свадьба была назначена на пятого марта. До пятого марта много воды утечет. Но теперь она – невеста. На Колю невозможно смотреть без улыбки: взъерошенный, счастливый, он блестел глазами и старался поймать руку Анны. Так и ехали обратно, взявшись за руки, словно молоденькие влюбленные. Сергей Витальевич крутил баранку и поглядывал в зеркальце на эту странную пару. Та же поза, те же счастливые выражения лиц, так же руки переплелись… как у кого?
Как у сына с той самой девочкой, что спасла председателя…
***
Анна успела вернуться домой до приезда дочери. В тот вечер она так ничего ей и не сказала. И до сих пор молчала, хотя прошел уже почти месяц. Не призналась она и в том, что жила теперь двумя домами: с вечера воскресенья по четверг – у Николая. В пятницу торопилась в выстуженную за несколько дней избу. Бросала охапки березовых поленьев в печь и удивлялась, как же долго нужно времени, чтобы согреть осиротевший дом. Как сереет покинутая избушка, и окна ее, словно глаза брошенного всеми человека, мутнеют, затягиваются инеем, как катарактой. Было ужасно стыдно. Но отлепиться от Николая было еще тяжелей.
Она переживала что-то новое, ранее неизведанное, чего была лишена всю жизнь. Николай возращался в огромный свой новый дом уставший, и раздражение его затихало: окна ЭТОГО, раньше такого угрюмого и неласкового дома сверкали теплым светом уже издалека. Яркие самодельные занавески весело пестрели. На столе – свежая скатерка, на полу – разноцветные домотканые дорожки. Печка заново побелена, и в комнате пахнет вкусной едой. Неважно, что подавала к ужину Анна: будь это картошка с миской квашеной капусты или кулебяка с мясом – все Николаю было хорошо. От всего тепло.
Первое время он очень стеснялся касаться Анны. Терялся, как малый пацан. А она, умница, скумекав, в чем дело, достала откуда-то бутылочку с малиновой настойкой, по летнему, сладкой на вкус, разлила по рюмочкам и сказала простенький тост:
- За нас, Николай… Коленька…
Выпили. Ласково зашумело в голове. Напряжение испарилось. Глаза Нюры чистые, добрые, понимающие. Доверчивые… Николаю хотелось поцеловать эти глаза.
И он поцеловал их…
Автор рассказа: Анна Лебедева