Николай Алексеевич быстро пошел на поправку. Все-таки крепким оказался мужик. Анну выдворили из больницы.
- Нечего, нечего здесь просиживать, девонька, - суетливо кудахтала старенькая нянечка. Неприемные часы! Приходите с десяти утра. Вот и наворкуетесь вдосталь.
Анна не сопротивлялась. Дома черти что творится, а они с Николаем, чай, не молоденькие. Столько мяса пропадет почем зря! Это она Коле так говорила. А про то, что душа за Люсю болела – ни слова! Не надо.
А душа за дочь болела. Ребенок, все таки… Как она? В училище поехала или дома осталась? А вдруг (страшная мысль прокралась в сердце) сотворила с собой что? И тут Анна заметалась, задергалась. Хорошо, что Колесников в больницу заскочил с целой авоськой дефицитных апельсинов. Вручил Романову, косясь на Анну с настороженным любопытством (рабочий день, и почему это Калинкина тут прохлаждается).
- Сергей Витальевич, ты свои фрукты лучше ребятишкам отдай. Я не люблю. И отвези Анну Ивановну домой.
- А вы как же? – Ей неудобно было просто так уезжать.
- Не волнуйся, Нюра, не помру. Ну что ты, в самом деле? Не успели жениться, понимаешь, а она уже проходу мне не дает, ревнует, - Романов подмигнул Колесникову, и у того глаза на лоб полезли от удивления.
Анна раскраснелась как девица. Она тихонько вышла из палаты, дав возможность мужчинам переговорить. Колесников тут же, без лишних комментариев о «свадьбе» приступил к делам, касающимся колхоза. Ни слова о личном. Романов зарделся от удовольствия: «Хороший мужик. Не сплетник. За колхоз переживает. Вот и приемник у меня есть»
Колесников и Романов обменялись крепким рукопожатием.
- Не растряси мне бабочку! – строго приказал Николай, - и лампочку в фаре замени, черт тебя дери, сколько говорить-то можно одно, и тоже!
Сергей улыбнулся: «Живой, курилка, коли ворчит» Он даже не стал спорить с председателем по поводу разнесчастной лампочки. Тем более, он о ней узнал только позавчера. И вот уже виноват. Смех и грех с этим председателем. Нет. Не помрет, коли «мухоморит». Да еще и женихается к молодой женщине. Вот чертяка!
На улице стояла отвратная погода. То ли дождь, то ли просто морось вперемешку со снежной крупкой. Это значило – дорогу опять развезло.
- Живем на камнях, а нормально отсыпать грунтовку не могут, - ворчал Колесников, - зато БАМ собираемся строить! – Сергей Витальевич включил зажигание, молясь, чтобы «козел» не задурковал. Он любил почихать и покашлять именно тогда, когда этого меньше всего хотелось водителю.
«Нет уж, дорогой Коля, ты как хочешь, а я сегодня же возьму себе водителя. Саньку Горелова, например. Все равно, в РММ прохлаждается, а так хоть развеется» - сердито думал Сергей.
Анна вертелась около машины, не решаясь сесть. «Вот дурная баба! Наверное, куда-нибудь, на рынок надо, а спросить боится, невеста кляпова» - злился агроном. Он уже отлично понимал, отчего такой нервный все время председатель, и искренне сочувствовал ему.
- Анна Ивановна, ну что ты застряла? Ехать же надо!
Анна, утирая ладонью мокрое лицо, собравшись с мыслями, «родила» наконец.
- Сергей Витальевич, вы не могли бы к кулинарному техникуму завернуть? Дочка там ли, аль нет… Узнать бы…
- Так садись давай, что мокнешь? – рявкнул Колесников.
***
Уазик остановился возле общежития. Анна робко поздоровалась с вахтершей и попросила разрешения войти. Получив его, постучалась в комнату, и открыла дверь. Две кровати были пусты, а на третьей лежала Маша.
- Здравствуй, милая, - Анна скинула с себя телогрейку и присела на краешек Машиной койки, - что же ты убежала?
Маша, приподнявшись, посмотрела на женщину больными глазами.
- Да… Здесь сподручнее пока. Пускай Люся успокоится.
- Так она и не приезжала из деревни?
- Нет.
- А ты, - Анна прикоснулась губами к горячему Машиному лбу, - совсем разболелась. Поехали домой.
- Нет! – Маша опять отползла к стенке, - за мной тут смотрят. Лекарства есть. Витамины, - она кивнула на тумбочку, заваленную апельсинами. Тут же стояла банка из-под варенья с тремя хризантемами, - все хорошо.
Анна грустно покачала головой.
- Прости меня, девонька. Замучили мы тебя. Ты уж прости нас. Спасибо тебе за председателя, цветик ты наш ясноглазенький.
- Вы… Вы не обиделись?
- Нет. За что? – У Анны уже не разглаживалась поперечная морщинка между длинных дуг бровей.
***
Она выскочила из общежития, ругая себя за то, что даже не сообразила купить больной девочке чего-нибудь вкусненького. В кошельке томилась мятая трешка, но ведь хоть леденцов каких или подушечек можно было для ребенка раздобыть? Курица!
Уазик вырулил из корпуса, а Маша легла на подоконник и следила за уезжавшей машиной. Нос ее был заложен, во рту - неприятная сухость, и медичка грозилась, что уложит Машу в больницу, если та не прекратит нарушать режим. Кутырина была на занятиях, а вечером заваривала Маше крепкий чай и бегала в столовку за Машиным ужином. Правда, и съедала почти все с ненормальным, не девичьим аппетитом.
- Машка, оказывается общепит может быть таким вкусным! Никогда бы не подумала! – болтала она с набитым ртом.
Маша на Кутырину не обижалась. Она вообще ни на кого не обижалась и всех любила. Потому что вечером приходил Степан. Он стоял под окнами и улыбался. Маше хотелось открыть чертово окошко, но тот ей не разрешал, показывая то на нее, то на свое горло. Он делал вид, что натужно кашляет, и потом закатывал глаза и высовывал язык, «помирая от простуды». Маша заразительно смеялась и говорила ему одними губами: «Я тебя люблю».
Степан понимал. Он тоже говорил: «Я тебя люблю» и пересылал Маше по Верке апельсины, яблоки и виноград.
- Дефицит! Богатенький у тебя Буратино, - смеялась Верка и вгрызалась в желтые с мелкими пятнышками яблоки. В следующий раз попроси принести его... – она раздумывала, этакая нахалка, - манго!
- Что? – не понимала Маша.
- Манго, тундра. Фрукт такой тропический. Но и от «Аленки» я не откажусь, - раздевалась Кутырина и принималась крутить на своей голове «вавилоны». Она могла часами вертеться перед зеркалом. Красота Верки требовала огромных жертв.
Они совершенно не мешали друг другу. Отчего-то ненавязчивая забота разбитной Кутыриной нравилась Маше.
«Ведь и с Верой можно мирно сосуществовать» - думала она.
***
Анна мысленно подгоняла упрямого «козлика». Ей хотелось быстрее приехать домой, чтобы убедится, что с Люсей все в порядке. Мысли, одна другой ужаснее, так и лезли в ее голову. То ей казалось, что Люся вообще убежала искать счастье в другом городе. То представлялась страшная картина: Люся намеренно отравилась таблетками и… не хочется об этом и думать даже, Господи, прости! И грызла вина за ту самую оплеуху. Но ведь за дело! Мало еще вдарила, надо было вожжами по заднице! Но ведь не при Николае, не при Маше… Взрослая девушка. Взрослая, а какая нахалка. Ну вся в тятю. Чистый дедушка Ваня… Как она будет жить дальше?
Не успел Колесников на главную улицу вырулить, Анна чуть ли не на ходу выскочила из машины.
- Калинкина! Анна Ивановна! Чтобы с завтрашнего дня в теплицах была! Бабы семена колибруют, а эта ходит барыней! – крикнул ей вслед Сергей Витальевич. Но Анна, как телушка ошалевшая, неслась к своему дому, не чуя под собой ног!
Распахнула двери. Огляделась. Отдышалась. Мертвого тела не видать. В горнице порядок, и полы намыты – блестят, словно только-только олифой покрашены. Со стола убрано, постели заправлены, печь горячая. Самой хозяйки в доме нет. Анна, похолодев, метнулась в хлев. А вдруг? Но в хлеву топтались овцы, и бузила сытая коза – просилась на волю, так и не поняв зимнего времени.
Анна прислушалась, из-за подворья, там, где находилась летняя кухонька, доносились голоса. Люсин и… мужской. Анна подкралась к частоколу, которым был обнесен огород, и сквозь неубранные будылья подсолнечника увидела: из летней печурки валит дым, на шатком столе выставлены трехлитровки, а на плите пыхтит чан, из которого доносился аромат тушеного мяса.
Люся в теплой телогрейке, голова повязана материнским беленьким платочком, румяная и деловитая, разливает по банкам тушенку. А рядом Васька Акимов в своей ношеной переношеной фуфайке, но в фартуке, как городской дворник. И голова, как у Люси, в платке. Правда, Васька повязал его на пиратский манер. Соблюдает гигиену. Он обтирал банки чистой тряпицей и тут же закрывал дерюжкой.
- Что вы делаете? – выскочила Анна из своего укрытия, - нельзя же на холоде банки закатывать! Треснут! Да тут мяса добрых тридцать кило!
- Здравствуйте, тетя Аня! – Васька выставил руки ладонями вперед, - не боитесь! Это новая технология – холодная стерилизация! Сейчас мы их сразу в подвал отнесем, и ничегошеньки не сделается с вашим мясом!
- Мама, все нормально! Остатки мы засолили. На чердаке висит! Посмотри! – сказала Люся.
Ну вот что с ними делать? Технологии какие-то… Однако, излишне довольный вид дочери Анну разозлил. Она тут с ума сходит, а этой паразитке – хоть бы хны!
- Ты почему не в училище? – спросила Анна, успевшая закрыть вовремя рот и не добавить «дрянь этакая». Все-таки, парень рядом.
Но Вася взял инициативу в свои руки:
- Теть Ань, мы уже закончили. Давайте, я пока банки в кладовку оттараканю, а вы в доме побеседуете. Вы Люську особо не ругайте, я тут сам разобрался. Завтра вечером мы с батей в Тихвин поедем на склад, Люсю заберем. Не волнуйтесь.
Вася был такой взрослый, такой рассудительный, что Анна как-то сразу и успокоилась.
- Василий, чаю-то попьешь? – спросила она.
- Спасибо, я сыт, - отказался Васька, - Люся, завтра в шесть. Не опаздывай! – строго, сдвинув густые брови на переносице, рыкнул он.
И Люся согласно кивнула головой в ответ!
Дома Анна присела на тот самый стул, где недавно рыдала Люся. Она смотрела на дочь прямым, строгим взором. Молчали обе. Люся стояла перед матерью, склонив голову. Она так и не сняла с себя теплую телогрейку. Руки девушки нервно теребили беленькую косынку.
- Мама, - начала она, наконец, - мама. Я виновата. Я так виновата, мама перед тобой, перед Николаем Алексеевичем. Я завтра обязательно к нему приду. Обязательно.
- Что на тебя нашло? – Анна не сводила с Люси глаз.
- Я… не знаю. Мне показалось… В общем, неважно. Если ты так любишь Николая Алексеевича, то я… Простите меня, пожалуйста, я такая… дура, мама. Я не хотела-а-а-а, - Люся разревелась и бросилась к матери, обняв ее крепко.
Жаркой волной опалило материнское сердце. Материнские сердца, они глупые, хоть и вещуны. И ведь вещало, кричало: не так что-то с дочерью! Но… Что оно могло поделать это глупое сердце, умевшее только любить. Любить без оглядки, просто так…
Обе заплаканные, с красными, мокрыми от слез лицами, они еще долго стояли вот так – обнявшись, радуясь, что в доме снова царит мир и дружба. Вот бы жить им и жить, да жизни радоваться. Но… увы. Так не бывает. Завтра у Люси – очень тяжелый день, и неизвестно, чем он закончится. А Анна никогда не сможет быть счастливой, если ее кровиночке будет плохо. Уж очень прочная связь у бедовух, никак ее не разорвать.
А еще у Люси появилась новая тайна. Крепкая тайна. Закрытая, запечатанная под семью печатями и десятью замками, о которой она не то, что матери родной, себе никогда не расскажет. И ключик от этой тайны унес в своем сердце ее верный и мудрый хранитель. И это, увы, не Степан.
Автор: Анна Лебедева