Долгое время в Западной Германии упорно отстаивалось представление о том, что все те действия во время Второй мировой войны, которые Нюрнбергский трибунал характеризовал как преступления, совершались исключительно войсками СС, а вермахт – вооружённые силы – «честно воевали и не знали о том, что происходит и в тылу, в концлагерях, и на оккупированных территориях».
Один из крупнейших «культурных шоков» случился с немецкой общественностью произошёл после проведения в 1995 г. Гамбургским институтом социальных исследований выставки «Война на уничтожение. Преступления вермахта 1941–1944 годов». Выставка побывала в 33 городах Германии и Австрии, её увидели почти 800 тысяч человек. Появилось множество возмущённых отзывов, прежде всего от ветеранов войны, которые утверждали, что большая часть фотографий этой выставки изображает преступления, совершённые советскими, либо венгерскими, либо румынскими войсками, либо войсками СС. А в 1999 г. на выставке была взорвана бомба, но это не помешало признать, что вермахт действительно вел войну на уничтожение и совершал зверства.: расстреливал пленных, казнил тех, кто был признан партизанами, уничтожал политработников. Обвинение в подделке материалов было признано необоснованным.
В 2013 г. в РФ опубликована книга Зёнке Найтцель, Харальд Вельцер. Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти / [пер. с англ. С. А. Липатова]. - М. : Эксмо, 2013. Это анализ высказываний немецких солдат и офицеров, которые собирали британские разведчики.
Самое удивительное в этой книге – ощущение совершенной естественности происходящего с точки зрения вермахта. Да, так было, а мы тут при чём?
Вот рассказывает генерал-лейтенант Хайнрих Киттель, который в 1941 г. был полковником резерва командных кадров в Даугавпилсе, в Латвии, где расстреляли более 14 тысяч евреев:
– Лежу я в воскресенье рано утром в постели и тут слышу следующие друг за другом пары залпов, а потом пистолетные выстрелы. Я встал, вышел, спрашиваю: «Что тут за стрельба?» Ординарец мне отвечает: «Господин полковник, вам надо туда сходить, там вы кое-что увидите». Я тут же пошел туда ближе, и с меня было довольно. Из Даугавпилса согнали триста человек... лицом к яме... Потом подходили двадцать латышей и просто стреляли из винтовок сзади им в затылок. Они, как кегли, повалились вниз. И это было самое ужасное. Я ушел, и я сказал: «Я вмешаюсь».
Ведь какое понятное, человеческое чувство! Он вмешается! Что же сделал полковник?
– Я сел в машину, поехал прямо к этим людям из СД и сказал: «Я запрещаю раз и навсегда, чтобы там проводились эти расстрелы, там, где их можно увидеть. Если вы будете расстреливать людей где-нибудь в лесу или где-нибудь там, где никто не видит, это ваше дело. Но я просто запрещаю, чтобы здесь еще один день стреляли. Мы получаем здесь питьевую воду из глубоких колодцев, и мы там получим настоящую трупную воду».
Вот смысл возмущения: Киттелю мешает открытость (весь город знает!) и опасность заражения. Поэтому он негодует – позже, под Краковом, где он строил укрепления, он выстроил и концлагерь, там тоже были евреи, но они у него работали, правда, тяжело, но он не позволял никаких грубостей, а что с ними потом сделали, его не касается – это не его обязанности.
Когда же собеседник, тоже офицер, спросил, что потом, генерал ответил, что об этом было всем известно, это было обычным делом...
Чистый-чистый вермахт, никто ничего не знал, просто честные солдаты...
