По просьбам читателей публикуем еще один рассказ Б.Н. Григорьева из сборника "Третья древнейшая", которую наш коллектив готовит к выпуску в настоящее время. Для случайно зашедших и мимо пробегавших, но бойких на язык поясняем: Б.Н. Григорьев полковник СВР в отставке. Рассказ - художественное произведение. Не мемуары. Но и не дикие фантазии, типа демонстрируемых по ТВ сериалов.
Фауст
Пока ещё умом во мраке он блуждает,
Но истины лучом он будет озарён.
Й.В.Гёте, Пролог на небе, «Фауст»
Всё в его судьбе складывалось удачно.
В самом конце войны его мобилизовали, присвоили звание лейтенанта административной службы и направили в один из штабов Группы Советских войск в Германии. Он не собирался оставаться в армии и мечтал выйти в отставку и заняться любимым делом – филологией, изучением иностранных языков. Мечтал он и о встрече с любимой девушкой, о семье, о детях.
Он прослужил в Берлине около двух лет, получил звание старшего лейтенанта, когда в один из июльских жарких дней его вызвал к себе непосредственный начальник полковник Р. и, прежде чем предложить сесть, направил на него долгий испытующий взгляд.
- Что-то случилось, товарищ полковник? – спросил он, ёжась под этим взглядом.
- В общем, да, - загадочно ответил тот.
- Я совершил какую-нибудь оплошность? – с тревогой в голосе спросил он.
- Нет-нет, что ты …Ты, пожалуйста, не волнуйся, - заторопился Р., увидев, как изменился в лице его старший лейтенант. – Одним словом, слушай.
Рассказ был коротким: некая служба НКВД заинтересовалась личностью старшего лейтенанта, предлагая ему некую работу в своей организации. На его вопрос, что это была за служба и что за работа, Р. замялся на мгновение, но сказал, что, по его слабейшему мнению, речь идёт о стратегической разведке.
- О разведке? – встревожился он. – Да какой из меня разведчик? Для этого нужно иметь…
- Погоди, погоди, не шебурши - прервал его Р. – Для войсковой разведки ты в самый раз подходишь – вон какой вымахал! Небось, метр девяносто? Вот, а для стратегической… Кто её знает. Рост и там не может быть помехой.
Тут Р. указал пальцем правой руки в потолок, встал из-за стола и стал ходить по кабинету. Походив, он снова сел за стол и продолжил:
- По моему слабейшему мнению, кое-какие задатки у тебя в наличии: талант к языкам, аналитические способности... И память у тебя, что надо.
- Вы полагаете, что этого достаточно? – неуверенно спросил он.
- Мало ли что я думаю, - улыбнулся Р. – они там лучше знают.
И снова направил свой перст в потолок. Потом продолжил:
- Со своей стороны рекомендовал тебя наилучшим образом. Короче, зайди к ним в кабинет и попроси капитана госбезопасности Б.
Кабинет капитана Б., что соответствовало званию то ли полковника, то ли подполковника в обычной армии, на самом деле располагался не выше этажом, куда указывал перст полковника Р., а ниже. Постучав предварительно в дверь, на которой не было никакой таблички, и услышав приглашение «да», он вошёл в полутёмную и пропахнувшую табаком комнату и с трудом разглядел сидевшую за столом фигуру в штатском. Он доложился по форме и стал по стойке смирно, ожидая дальнейшего хода событий.
Фигура в штатском оказалась плотной усатой личностью с хитрым прищуром на один глаз, который обычно формируется у курильщиков. Хрипловатым тихим голоском усатый назвал себя Сергеем Павловичем и предложил сесть к нему поближе. Для этого лейтенанту пришлось взять стоявший у стены стул и поставить его сбоку стола. Прежде чем начать разговор, Сергей Павлович взял со стола пачку «Казбека», достал из неё папиросу, постучал ею по столу, достал огромную зажигалку-пистолет и задымил. И конечно сделал хитрый прищур на правый глаз.
Всё это, как ни странно, ему очень понравилось. Хозяин кабинета всем своим поведением создавал какую-то непринуждённую обстановку. На ум пришло даже сравнение с дедом Егором из своей родной деревни, большим балагуром и отличным рассказчиком.
- Как ты, лейтенант, смотришь на то, чтобы поработать в разведке?
- Я? Честно говоря, товарищ капитан госбезопасности, не знаю, что и сказать.
- Зови меня Сергеем Павловичем. Да. – Лицо его окутал папиросный дым. – А что тут думать? Дело хорошее. Картину «Подвиг разведчика» видел? Ну, вот.
- Да я, Сергей Павлович, сомневаюсь, что смогу там пригодиться. Тут требуются особые качества…
- Ну, мой дорогой, не боги горшки обжигают. Качества твои проверим и кое-чему научим. Качества – тоже дело наживное. Нам уже кое-что о тебе известно. По предварительным данным, ты нам подходишь.
Сергей Павлович встал из-за стола и начал ходить по комнате. Сразу вспомнились полковник Р. и товарищ Сталин, которые в беседах с подчинёнными любили применять этот приём с размеренной ходьбой по кабинету и размышлять вслух.
- Работать, как ты понял, придётся в глубоком тылу у противника на иностранных документах, - раздавался голос Сергея Павловича за спиной капитана, - то есть тебе придётся выдавать себя за иностранца. Язык у тебя хороший, ты ещё его отшлифуешь до уровня родного. Кстати, звание и все офицерские привилегии за тобой будут сохранены. Одним словом, даю тебе сутки на размышление. Завтра придёшь ко мне и скажешь свой ответ.
Сергей Павлович подал ему руку и пошёл гасить папиросу.
Он ушёл и долго думал, сидя на скамейке в сквере, вспоминая своё деревенское детство, убогий крестьянский быт, учёбу в школе и последующие ступени образования вплоть до института иностранных языков в Горьком. Может, недаром судьба предоставила ему возможность изучать немецкий язык?
Он плохо спал ночью, пытался представить себя этим самым разведчиком, действующим в логове врага, но это ему плохо удавалось. Было и страшновато, но и, признаться, интересно. А утром первым делом, с полнейшим сумбуром в голове, пошёл к своему начальнику и попросил совета о том, как поступить.
Р. долго думал, смотрел в окно, а потом высказал своё «слабейшее мнение»:
- Что ж, лейтенант, думается, предложение это интересное и, я бы сказал, почётное. Не каждому такое предложение делается. А? Как ты думаешь?
- Да, конечно, - вздохнул он.
- Вот именно. Я, как и ты, в этом мало соображаю, но интуиция мне подсказывает, что надо соглашаться. А?
- Тогда я так и сделаю, - сказал он, неожиданно почувствовав явное облегчение. – Спасибо за совет.
- Да, пожалуйста, - Р. улыбнулся и добавил: - И представь себе, совет совсем бесплатный.
Дальше всё было как во сне: крепкое пожатие руки Сергея Павловича, формальности увольнения из армии, получение командировочных уже из энкэвэдэшного источника, покупка каких-то сувениров для матери и знакомых. И вот он уже сидит в поезде Берлин-Москва и жадно смотрит в окно купе на проплывающие мимо пейзажи Восточной Германии, потом – Польши, Белоруссии, Подмосковья.
…В Москве он, как рекомендовал Сергей Павлович, поселился в гостинице «Советская», оттуда позвонил по полученному от него номеру телефона, а уже на следующий день поехал в приёмную НКГБ на Кузнецком мосту, 26. Затем, после длительной беседы, написания автобиографии и заполнения анкеты ему предложили пройти медицинскую комиссию. Результаты медкомиссии оказались благоприятными, и его отпустили на недельку домой к матери. Естественно, матери он никаких подробностей о новой службе не сообщил, да она и не спрашивала его об этом. Главное для неё было то, что сын теперь будет почти рядом, в Москве, а значит почаще будет его видеть.
По возвращении в Москву его поселили в однокомнатной служебной квартире, и началась учёба. Никаких подробностей о своём будущем ему так и не сообщили, а сказали что разговор об этом вести ещё рано. Надо было освоить премудрости разведывательной работы и приступить к изучению шведского языка. Выбор языка говорил, конечно, о многом, но он понял, что расспрашивать об этом своё новое начальство было бесполезно. Ясность возникла, когда он приступил к изучению истории королевства Швеции, его государственного устройства, партийной, социальной и военно-политической структуры и культуры. Кстати, учить шведский язык было интересно и легко, в некотором смысле его можно было воспринимать как диалект немецкого языка, поэтому результаты не замедлили сказаться.
Все оперативные дисциплины читались и преподавались в сугубо индивидуальном порядке с привлечением по каждому предмету специалистов. Общей подготовкой руководил куратор Александр Иванович, пожилой мужчина с фронтовым и разведывательным опытом. Процесс учёбы полностью захватил его, и времени на раздумья практически не оставалось.
Впрочем, в самом начале подготовки имел место один инцидент, глубоко запавший в его душу и неприятно задевший какие-то неизвестные в ней струны. В самом начале ему сказали, что согласно существующему порядку ему присвоен оперативный псевдоним, которым он отныне будет пользоваться в своей оперативной карьере.
- И что это за псевдоним? – поинтересовался он.
- «Фауст», - ответил Александр Иванович.
- «Фауст»? – переспросил он.
- Да. А что – не нравится? – забеспокоился куратор.
- Да, нет, почему же… Вполне меня устраивает.
На этом беседа на эту тему была закончена, и вопрос о псевдониме больше никогда не поднимался. Но в глубине души нет-нет, да и всплывала навязчивая мысль: «Фауст… Это ведь тот самый средневековый маг и учёный, продавший, согласно легендам, свою душу дьяволу (у Гёте – Мефистофелю) в обмен на абсолютные знания и мирские удовольствия. Удивительное совпадение: на госэкзаменах по немецкой литературе ему достался билет как раз по произведению Гёте «Фауст».
Он успешно подавлял эту мысль тем, что он ведь никому не продаётся, он просто продолжает служить своей стране и готов достойно и с честью оправдать возлагаемые на него службой надежды. Печальная судьба гётевского Фауста к нему никакого отношения не имела и иметь не может. Ограничения в общении с окружающим миром и атмосфера конспиративности во всех житейских мелочах его отнюдь не удручала, хотелось только побыстрей пережить период учёбы и подготовки, рассчитанный, по словам куратора, как минимум года на три-четыре.
Примерно через два с лишним года неясное будущее стало понемногу проясняться.
На очередную встречу куратор пришёл не один.
- Ну что, дорогой товарищ «Фауст», - как-то торжественно произнёс Александр Иванович, - вот знакомься с Петром Павловичем. Он представляет нашу службу документации, который и должен будет работать над обеспечением тебя легализационными документами: загранпаспортом и всякими дополнительными справками и свидетельствами, которые обычно бывают у иностранца.
Александр Иванович ушёл, а Пётр Павлович начал посвящать «Фауста» в элементы его будущей биографии. Служба документации подыскала ему двойника-шведа, эмигрировавшего в детском возрасте в Советскую Карелию вместе с родителями. Семья навсегда исчезла из поля зрения шведских властей, все её члены стали полноправными советскими гражданами, однако теоретически они сохранили за собой подданство королевства. Двойник оказался примерно на пять лет старше будущего нелегала, но это, по мнению Петра Павловича, значения не имело. «Фаусту» предстояло вступить в переписку со шведским посольством и попросить от имени двойника заграничный паспорт, на котором будет красоваться его фотография.
- Только нам следует избавиться от советского следа, - пояснил Пётр Павлович.
- Это каким же способом? Ведь шведам известно, что двойник эмигрировал в Союз.
- Да, от этого факта совсем уйти невозможно, но его можно нейтрализовать. Ты будешь легендировать, что Советский Союз в какой-то момент покинул. В какую страну ты якобы выехал, мы скоро определим. Но будь готов к тому, что в этой стране тебе придётся пожить какое-то время на двойниковых данных и уже там ходатайствовать о получении шведского паспорта. Ясно?
«Фауст» подтвердил, что ситуацию уяснил и стал ждать дальнейшего развития событий. Будущее становилось теперь куда интересней, чем жизнь текущая, повседневная, с твёрдым расписанием занятий, зубрёжкой шведского языка и приобретением навыков разведывательного мастерства.
Ждать пришлось недолго. Страной промежуточной легализации служба определила Китай.
- Готовься в дорогу, - объявил Александр Иванович. – Спецподготовку можно на этом в основном закончить, мелочи и детали вместе доработаем в Китае. Шведским языком ты уже овладел на уровне, позволяющем легендировать имеющиеся в нём недостатки отрывом от языковой среды.
Куратор пояснил, что служба договорилась с китайскими коллегами о том, чтобы максимально облегчить легализацию «Фауста» в каком-нибудь районе Китая. Ему придётся поселиться в районе с административным режимом, затрудняющим его возможную проверку шведским посольством и находящимся в непосредственной близости от границы с Советским Союзом. Судя по всему, этим местом станет закрытый для иностранцев китайский Синьцзян. Согласно легенде, «Фауст» накануне войны переселился из Карельской ССР в Казахстан, а во время войны перешёл нелегально советско-китайскую границу.
- Мы доработаем советский период твоей биографии, после чего вылетим с тобой в Пекин, - объявил в конце беседы Александр Иванович.
…В Пекин оба вылетели по советским загранпаспортам: куратор – по своим, а нелегал – на вымышленных данных. На первое время «Фауста» поселили в гостевом доме посольства, а после того как китайские товарищи оформили на него местные документы на проживание, вылетели в Синьцзян. В город Дихуа, что в переводе на русский язык означает «просвещение», «Фауст» прибыл уже в статусе лица без гражданства шведского происхождения. Теперь его звали Карлом-Улофом Свенссоном. С этим именем он должен пытаться выехать в Швецию, легализоваться там и ждать дальнейших указаний из Центра.
Китайские товарищи сразу занялись поиском подходящего жилья и места работы. «Фаусту» предложили снять две комнаты в одном частном доме и осваивать роль мелкого предпринимателя, например, специалиста по ремонту велосипедов. Ничего более «умного» на первых порах придумать не удалось, и решили воспользоваться некоторыми техническими навыками «Фауста», полученными им в юности. Нелегалу отработали условия связи с куратором из советского посольства, после чего Александр Иванович закончил свою миссию и улетел домой.
Такой крутой жизненный поворот потребовал от «Фауста» необычайного напряжения и физических, и моральных сил. В некотором смысле он уже привык к одиночеству в Москве, но то, московское, одиночество ничего не имело общего с его одиноким положением в Дихуа. Атмосфера провинциального восточного города с полунищим и безграмотным населением, ограниченность контактов из-за языкового барьера и убогий быт неимоверно давили на его психику, и ему стоило больших усилий, чтобы выдержать это давление, не сломаться и не потерять перспективу. Ко всему прочему, местные контрразведчики, которым поручили помогать «Фаусту» осваиваться в Дихуа, относились к нему с типичным для китайцев недоверием и подозрением к иностранцам. Они установили за ним слежку и по месту жительства, и при любом передвижении в городе.
Придавал сил тот факт, что синьцзянский период будет ограничен по времени и должен был закончиться, как только «Фауст» отработает китайский период легенды и начнёт переписку со шведским посольством в Пекине. А пока нужно было овладевать местным разговорным языком, смесью дунганского, уйгурского с китайским.
Работать пришлось у одного китайца, владевшего магазинчиком по продаже велосипедов. Магазин находился на вещевом рынке в самом центре города, работы было не так уж много, и заработка едва хватало на хлеб с водой. Конечно, служба помогала «Фаусту» материально, но пользоваться им следовало осторожно, чтобы не вызвать подозрений у окружающих. Ему советовали заняться добычей золота, но это было связано с выездом из города в горы, что создавало неудобства при поддержании контакта со службой. Примерно раз в месяц к нему для контроля и инструктажа приезжал человек из посольства. Положение его значительно улучшилось, когда некоторое время спустя «Фаусту» предложили место инженера на городской электростанции, которое он сохранял до самого выезда из Китая.
Примерно через полгода служба предложила «Фаусту» заявить о себе в посольстве Швеции в Пекине. Реакция посольства на его письмо была в целом благожелательной, консул обещал связаться с ним, как только осуществит проверку полученных от него сведений. Через пару месяцев посольство подтвердило достоверность этих данных и сообщило ему адреса двух шведских «родственников». «Фауст» немедленно вступил с ними в переписку и попросил их помочь ему выбраться из Китая на «родину». «Родственники» с большим энтузиазмом взялись за выполнение его просьбы, и некоторое время спустя посольство в Пекине предложило ему заполнить анкету на получение шведского паспорта. А ещё через два месяца он получил по почте новенький паспорт иностранца. Посольство сообщало, что пока оно признаёт за ним статус лица без гражданства, и для восстановления шведского подданства ему следовало вернуться на родину. В конечном итоге расчёт службы оказался верным: шведы ревниво оберегали свой демографический фонд и неукоснительно выполнили свои обязательства перед «бывшим» своим гражданином.
В январе 195… года в сопровождении прибывших из Москвы Александра Ивановича и Петра Павловича и под неусыпным вниманием китайских разведчиков «Фауст» выехал в Шанхай и, подводя черту под двухлетним пребыванием в Китае, поднялся там на борт норвежского теплохода «Талисман».
Три месяца морского путешествия в комфортных условиях пассажира первого класса пошли на пользу нелегалу и помогли восстановить моральные и физические силы, необходимые для встречи со страной назначения. Александр Иванович перед отплытием из Шанхая сказал, что «Фаусту» необходимо будет легализоваться в Стокгольме, найти место работы и только после этого приступить к созданию в Швеции нелегальной резидентуры стратегической связи. Такая связь могла понадобиться на случай войны, когда все другие источники связи на территории противника перестанут действовать. Пока же для поддержания личной связи с «Фаусту» были даны временные инструкции.
В апреле того же года «Фауст» прибыл в Осло и сел в поезд до Стокгольма. По пути он дал телеграмму «родственникам», и теперь с волнением ждал момента встречи с ними. Как-то они воспримут его появление чуть ли не с того света, примут ли они его за своего или «умоют руки» и оставят одного «барахтаться» и приспосабливаться к новым условиям? Сердце готово было вырваться из груди, когда поезд медленно вползал под дебаркадер Центрального вокзала Стокгольма.
Вагон, наконец, слегка дёрнулся и остановился.
Он набрал в грудь побольше воздуха и вышел. Тут ему представилось, как бы его после длительного отсутствия в Союзе встречали знакомые и родственники. Все бы с радостными криками бросились ему навстречу, обнимали его, тискали, а может быть схватили бы его за руки и за ноги и стали бы подбрасывать в воздух… А тут…
Он стоял с чемоданчиком, которым его служба экипировала в Шанхае и смотрел на полукруг незнакомых лиц, напряжённо и пытливо всматривавшихся в его лицо. Сцена была прямо из картины «Не ждали». Во всяком случае, ему так показалось. Прошло несколько тягостных секунд, пока чей-то неуверенный женский голос не нарушил молчание:
- Олле, это ты?
«Какой Олле», - подумал он в панике, - «может они перепутали его с кем-нибудь другим?»
Потом до его сознания дошло, что Олле – это сокращённо-ласкательное имя от имени Улоф.
- Да,- сказал он, - это я.
Тут все загалдели, подошли к нему и в конечном итоге воспроизвели только что возникшую в его воображении сцену, наполнив её выражениями на шведском языке:
- Боже мой, это просто невозможно!
- Неужели это правда!
- Как ты себя чувствуешь?
- Бедная Грета, зачем она поехала в эту варварскую страну?
«Это они про мою мать», - понял он.
Были и другие выражения удивления, смешанного со сдержанной скандинавской радостью. Одна тётенька даже попыталась его пощупать. Его чемодан подхватил какой-то мальчишка по имени Леннарт, в руки сунули охапку цветов, и повели к выходу. Толпа в полтора десятка возбуждённых людей привлекала внимание посторонних. Они вышли на площадь перед вокзалом и стали рассаживаться по автомашинам.
- К тёте Агнете! – скомандовал мужчина, и кортеж из пяти «вольво» и «саабов» тронулся с места.
- Тётя Агнета – сестра твоей мамы, - пояснила родственница, сидевшая с «Фаустом» рядом на заднем сиденье. – Она старенькая, и поехать на вокзал не могла.
- Зато у неё просторный дом, - добавил мужчина за рулём.
Скоро машина проехала через мост над заливом, и «Фауст» прочитал, что они въехали в район Лидингё, ареал проживания богатой прослойки обитателей столицы: адвокатов, предпринимателей, художников, директоров разных мастей.
«Тётя» нелегала проживала в двухэтажном коттедже, выделявшемся среди других домов на улице и своей архитектурой, и внушительным видом. Она была вдовой умершего бизнесмена, вместе с ней проживала служанка, выполнявшая все функции по поддержанию жизни в доме. Тётя Агнета и настояла на том, чтобы первая встреча с племянником произошла в её доме.
Все вошли в просторный холл, устланный мягкими коврами и уставленный солидной и дорогой мебелью. Раздевшись, все прошли в столовую, где посреди комнаты был накрыт стол, вокруг которого хлопотал молодой парень в костюме официанта. Спутница «Фауста», оказавшаяся его «двоюродной сестрой», предложила всем занять места за столом, а сама пошла за тётей Агнету.
Тётя Агнета появилась в сопровождении кузины, которая вела её под руки. Она уселась за свободное место во главе стола и неожиданно громким голосом спросила:
- Ну и где наш путешественник?
«Фауст» поднялся и сделал поклон в её сторону.
- Ишь какой великан! Ну-ка подойди ко мне поближе.
«Фауст» поднялся и приблизился к «тёте», а она достала из кармана платья очки, водрузила их на нос и стала его внимательно рассматривать.
- Не знаю, не знаю, - пробормотала она в полголоса, - в семье Свенссонов таких здоровяков не было. Да и выглядишь ты слишком молодо для Карла-Улофа. Ну, ладно, садись.
Обед прошёл в тостах, приглашающих нового «родственника» на родину предков, и в пожеланиях быстрой в ней акклиматизации. В ответ «Фауст» благодарил всех и нажимал больше на «аквавит», чем на богатую и не привычную после России и особенно – после Китая - еду. При каждом тосте он старался смотреть в глаза тостующим – таков был шведский обычай вежливости. Он произошёл в далёкие времена коварных викингов, с которых за столом глаз нельзя было спускать: того гляди отравят.
Обед затянулся, и когда дело дошло до непременного кофе, «Фауст» несколько осовел от еды и напитков и с трудом сдерживал позыв ненароком зевнуть. Тётя Агнета, отхлебнув кофейку, с помощью кузины удалилась, и все вышли из дома в сад и сфотографировались на память. «Фауста» посадили на почётное место в центре группы.
Первую ночь нелегал провёл в доме у «кузины».
Никто из родственников и подумать не мог, что тётя Агнета оставит племянника у себя в доме. Все в семье Свенссонов считали её особой «высшего порядка», не то, что они сами - какие-то там рабочие, продавцы или бухгалтеры.
- Олле, пожалуйста не обращай внимания на слова тёти Агнеты. Она уж совсем выжила из ума, - успокаивала «Фауста» кузина Сигрид по дороге домой. Её десятилетний сынишка Леннарт, «двоюродный племянник» нелегала, ехал теперь рядом с ним и восхищённо смотрел на «дядю» снизу вверх, задавая ему то один вопрос, то другой. «Фауст» рассказывал ему, как он охотился в Китае на кабанов без всякого ружья – прямо с одним кинжалом. Так что дядя Олле понравился ему с первого момента знакомства, и они скоро стали друзьями.
Наполненный доверху впечатлениями от дороги и встречи с родственниками, нелегал, как только добрался до дома Сигрид, сразу завалился спать в выделенной ему комнате, и проснулся на следующий день довольно поздно. Взрослые - Сигрид с мужем и старшей дочерью - уже были на работе, и он остался на попечении Леннарта. Мальчик помог ему с завтраком, а потом он смастерил ему летающего змея, и они в поисках подходящей площадки для запуска змея пошли гулять по тихим улицам пригорода Броммы, сплошь застроенным однотипными небольшими двухэтажными коттеджами для рабочего класса по программе социал-демократической партии. Пригород связывала с центром линия наземного метро, совсем не похожего на московское.
«Ну, вот я и на месте. Надо будет подать сигнал Центру о благополучном прибытии», - думал он, в то время как Леннарт донимал его всякими вопросами.
Так он остался жить пока у кузины.
Первым делом ему надо было явиться в полицию по делам иностранцев и стать там на учёт. Служба располагалась в районе Кунгсхольмен, и он явился туда в сопровождении мужа Сигрид как владельца дома, в котором поселилось лицо без гражданства. Они вместе заполнили какие-то анкеты, подписали какие-то бумаги и были отпущены с разъяснениями, что шведское подданство «Фауста» будет подтверждено примерно через полгода. А пока он не мог, к примеру, ни принимать участие в выборах в риксдаг, ни занимать государственную должность, - к чему, кстати, он пока не стремился. Чиновник порекомендовал ему, не откладывая дела в долгий ящик, найти себе работу.
Сигрид с мужем дипломатично не задавали ему лишних вопросов и с устройством на работу не торопили, но «Фауст» понимал, что с этим делом медлить было нельзя и не только потому, что не хотел быть нахлебником у родственников, а в первую очередь из оперативных соображений: скоро надо будет выполнять указания Центра, а для этого необходимо обзавестись собственным жильём. А какое жильё без работы? А пока он хотел быть полезным родственникам по хозяйству, предложив починить забор, убрать участок от сухих листьев и сучьев и перебрать в доме электропроводку.
Он стал на учёт в бирже труда, но больше надеялся на помощь родственников, которые подняли все свои связи, чтобы найти ему подходящую работу. Основная трудность при этом заключалась в том, что он не обладал нужной для шведского рынка профессиональной подготовкой. Он привёз с собой несколько полотен со своими картинами, нарисованными в Китае, которые понравились родственникам, но занимать нишу свободного художника, не имея гарантированного заработка, было бы неразумно.
Леннарт рассказывал ему, что тётя Агнета продолжала высказывать своё недоверие к новоявленному Свенссону, считала его мошенником, обманом прибывшим в Швецию и говорила, что у него отсутствуют типичные для семьи черты характера. Это не могло не беспокоить «Фауста» и омрачало настроение.
- Успокойтесь, мои дорогие родственники, - сказала она однажды. – В один прекрасный день они придут и заберут его обратно.
Они, пояснила тётя Агнета недоумевавшим родичам, - это люди из страшного НКВД.
Скоро «Фаусту» удалось устроиться в мастерскую по ремонту автомобилей в районе Сёдермальм, и он тут же снял себе квартиру в соседнем пригороде Эншеде. Это в корне изменило ситуацию и помогло нелегалу стать свободным от опеки родственников, которая в будущем могла стать лишь помехой в оперативной работе.
Владелец мастерской нахвалиться не мог на искусные руки «Фауста», его аккуратное и внимательное отношение к клиентам. Заработка хватало не только на хлеб и воду, но и на покупку в рассрочку мотоцикла «Веспа», что сделало его независимым от городского транспорта при передвижениях по городу. Он стал ходить в бассейн, играть в пинг-понг и выходить «в свет» на танцы в т.н. «Embassy Club». Высокий, сильный, хорошо сложенный, он привлекал к себе внимание слабого пола, в результате чего у него стали появляться подружки и друзья.
Его шансы значительно повысились, когда он получил шведское подданство и устроился в Королевскую оперу рабочим сцены. Инспектор и руководитель работ театра Вестерберг сразу заметил «Фауста» и, обнаружив в беседе лёгкий иностранный акцент, поинтересовался, откуда тот прибыл, и был сильно удивлён ответом: из Китая. С лёгкой руки инспектора нелегал получил кличку «Китаец». Работу свою «Китаец» исполнял хорошо, он легко влился в рабочий коллектив и пользовался в нём, благодаря силе, мягкому характеру и приятным манерам, заслуженным вниманием.
Однажды к «Фаусту» за сценой подошла красивая и хорошо одетая женщина.
- Ты и вправду из Китая? – поинтересовалась она.
- Да, - подтвердил он.
- Интересно, - сказала она нараспев, открыто любуясь его высокой спортивной фигурой. – Девушки, наверное, преследуют тебя на каждом шагу.
- Да уж не без этого! – с задором ответил он.
- Меня зовут Лайла. Лайла Андерссон.
- Очень приятно. Карл-Улоф Свенссон, - подчёркнуто официально представился он и сделал поклон.
- Я пою сегодня в «Фаусте» арию Маргариты. Знаешь о Фаусте?
- Да, да, конечно. – Ответ нашёлся не сразу, отметил он с досадой.
- Приглашаю на представление. Придёшь?
- Постараюсь.
Но на «Фауста» он идти не захотел. Если бы его спросили, почему, он бы не знал, что ответить.
Скоро его вызвали на встречу, и оперработник местной легальной резидентуры был приятно удивлён тем, что нелегалу достаточно быстро и почти безболезненно удалось легализоваться в Швеции. Было ясно, что «Фауст» успешно справился с поставленной на данном этапе задачей, и Центр готов был приступить к организации в шведском королевстве полноценной нелегальной резидентуры.
И тут что-то внутри его сломалось.
Началось с того, что при поездке в центр города он обратил внимание на мужчину неопределённого возраста, пристально наблюдавшего за ним. Когда он вошёл в магазин подобрать себе пару носков и галстук, незнакомец последовал за ним, время от времени бросая на него взгляд. При возвращении на своей «Веспе» домой, он заметил, что какое-то время его сопровождал чёрный «сааб», правда, исчезнувший при последнем повороте к дому. Он понимал, что и незнакомец, и «сааб» могли случайно оказаться на маршруте его следования, но неприятный осадок остался.
При выходе из квартиры он стал теперь ставить ловушки для фиксации возможных посещений в его отсутствие сотрудников контрразведки. Он склеивал волосом край входной двери с рамой или оставлял свою сумку не застёгнутой на определённое число зубчиков змейки. Результаты оказались негативными, и он на какое-то время успокоился. Но каково его было удивление, когда однажды на подходе к Королевской опере он снова обнаружил незнакомца из магазина мужской одежды. Стараясь не подавать вида, он спокойно прошёл в служебный вход театра, но почувствовал, как вспотела спина, и сильно застучало сердце.
«Ничего страшного, даже если это и СЭПО», - говорил он себе, вернувшись с работы домой. – «Пусть проверяют. Я не совершил ничего противозаконного, и у меня нет никаких уликовых материалов, свидетельствующих о моей принадлежности к советской разведке, кроме радиоприёмника, на котором я принимаю телеграммы Центра. Но у кого нет сейчас радиоприёмника в доме?».
А ночью ему приснилась тётя Агнета. Она стояла перед ним и кричала, указывая на него пальцем: «Держите его! Он шпион КГБ!» Проснувшись весь в поту, он уже больше не мог уснуть в эту ночь. Он провёл всё утро в прострации и обнаружил, что опоздал на работу. Это его почему-то не расстроило. Он оделся, пошёл в ближайший «Сюстембулагет» (магазины по продаже алкогольных напитков в Швеции.), купил там бутылку «аквавита», сел у окна и стал пить. Так он просидел до вечера. А потом лёг спать.
На следующий день инспектор Вестерберг нашёл «Фауста» за работой, поинтересовался о причинах невыхода на работу и узнав, что тот недомогал, твёрдо и внушительно сказал:
- Следующий раз имей в виду, Свенссон, если заболеешь, иди к врачу и получи справку об освобождении от работы. Понял?
- Понял.
- Ну, тогда всего хорошего.
Он понимал: что-то нужно было делать, чтобы побороть страх, пока он не овладел им полностью. Пытаясь выявить за собой слежку, он смонтировал на «Веспе» другое, более удобное зеркало заднего обзора. Для проверки он придумывал маршруты проверки, отличные от его поездок на работу. Результаты оказались вполне удовлетворительными, подозрительных машин за собой он вроде не фиксировал. Но как только он пешком выходил в город или наблюдал из окна квартиры за проходящими мимо прохожими, подозрения возвращались снова. Свой страх он начал гасить «аквавитом». Это помогало на какой-то момент, но не мог же он всё время находиться под градусами!
Потом он пропустил очередную встречу с оперработником из посольства. Вышел он на явку только через месяц по постоянным условиям связи, вступавшим в силу после срыва очередной встречи. Уже знакомый оперработник сразу обратил на болезненный вид нелегала, и тот был вынужден во всём признаться. Оперработник ограничился советом «завязать» со спиртным и «взять себя в руки». «Фауст», подобно провинившемуся школьнику, дал обещание, что «этого больше не будет».
Возвратившись домой, он обнаружил, что сигнал на входной двери, который он выставлял каждый раз при выходе из дома, отсутствовал. Его снова стали одолевать сомнения, хотя и промелькнула мысль о том, не выставить сигнал он мог и по забывчивости. Одним словом, спокойствия и уверенности это ему не прибавило.
В это время в прессе и по радио появились сообщения об арестах шведов, сотрудничавших с советской разведкой, и в стране развернулась настоящая кампания шпиономании. Он замкнулся в себе и возобновил свои опыты с «аквавитом». Время от времени его навещали члены семьи Свенссонов, они тоже заметили, что Карл-Улоф серьёзно изменился, и постарались продемонстрировать свою поддержку, но он и их стал подозревать в сотрудничестве с контрразведкой, а на их заботу и внимание отвечал либо молчанием, либо сухими выражениями благодарности.
Скоро его снова вызвали на встречу, чтобы ещё раз убедиться в состоянии нелегала. «Фауст» рассказал, что находится под постоянным наблюдением СЭПО, и что его в любой момент могут арестовать. Он стал пугать арестом и оперработника, так самонадеянно вступившим с ним в контакт. Стало окончательно ясно, что ситуация с «Фаустом» начала выходить из-под контроля, нелегал заболел манией преследования, и ему было предложено выйти на явку в Финляндии для встречи со знакомым ему оперработником Центра. После того как нелегал явку в Финляндии игнорировал, Центр признал, что ситуация с нелегалом стала опасной, и командировал в Стокгольм бывшего его куратора Александра Ивановича.
Куратор перехватил «Фауста» у его дома в Эншеде и тут же предложил ему возвратиться на родину через территорию Финляндии, с чем «Фауст» охотно согласился. Александр Иванович дал на сборы нелегалу полчаса, после чего их в обусловленном месте подхватил оперативный шофёр легальной резидентуры и отвёз их в порт. Там Александр Иванович и «Фауст» сели на паром «Силья Лайн», отправлявшийся в Хельсинки, и покинули гостеприимные берега королевства Швеции.
…Александр Иванович, отчитавшись перед руководством о своей командировке в Швецию и Финляндию, проинформировал, что «Фауста» положили в госпиталь КГБ, и что врачи приступили к его лечению.
- А может, его следовало поместить в психиатрическую больницу? – спросил начальник.
- Нет, в этом нет необходимости. Врачи пообещали поставить его на ноги своими силами.
- Ну, что ж, хорошо…- задумчиво произнёс начальник. – Хотя, что тут хорошего? Печально, весьма печально. Шесть лет тяжкого труда и усилий оказались напрасными. – И после продолжительной паузы добавил: - Да, колоссальная психологическая нагрузка ложится на нелегала, и не всякий её выдержит.
- Так-то оно так, - сказал Александр Иванович, - только зря мы дали ему такой псевдоним... с эдаким трагическим подтекстом.
