Ирина даже не думала строить из себя обиженную даму. Как обычно, поздоровалась со Степкой в школе, перекинувшись с ним парой шуток. «Друзья?» - спрашивали глаза Степана. Все-таки чувствовал стервец вину за собой. «Разумеется» - взглядом отвечала ему Ира.
На перемене одноклассники высыпали гурьбой в школьный сквер. Погода стояла изумительная. Не осень, а загляденье просто. В лужах дрались мокрые воробьи. Красные георгины пышно теснились на клумбах. Солнце жарило, начисто перепутав время года, и небо, отмытое еще августовским дождем, синело огромным куполом над лохматыми головами пацанов.
- Ребзя, а не махнуть ли нам в воскресенье на променад? – предложил Игорек.
Все живо поддержали его предложение.
- А куда? – спросил Серега.
- Я в гараж не пойду! – наотрез отказалась Ирка.
- Все, начались прения на комсомольском собрании! – вздохнул Степан. Данька, начинай голосование. Ирка – ты ответственный секретарь.
- Ирка – ответственный нытик, - буркнул Серега.
- Да что вы, действительно, как дети малые, - возмутилась «ответственная секретарша», - давайте махнем на Царицыно!
Все одобрительно загудели. На Царицыном озере сейчас классно. Никаких пионеров, и никаких бабушек и мамок этих самых пионеров. Можно отдыхать, как белые люди.
- Так, а че почем, по сколько скидываемся? – Данька был деловым человеком.
Все зашуршали, зазвенели по карманам пиджачков мелочью и мятыми рублями. Наскребли в общую кассу около восьми рублей – роскошество прямо!
- Ладно. С меня сыр, колбаса и консервы, - смилостивилась Ирка, - пойду, девчонкам скажу.
- Ирка, подожди! – окликнул ее Степан, - я тоже девчонок с собой возьму!
- Матрешек своих, что ли? – прищурила Ирина красивые глаза.
- Люсю и Машу, Ирка. Ревнуешь, что ли? – Степан в долгу не остался.
- Больно надо. Мне-то что, бери… Будет, кому возле костра шуршать. Я вам в прислуги не нанималась, - в голосе Ирины – бездна холодного равнодушия.
Степка привык уже к выкрутасам Ирки. И не обижался. Ирка, это Ирка. Красивая, умная, даже СЛИШКОМ умная для девчонки, манкая, броская, но… не ОСОБЕННАЯ. Степка врать себе не стал: влекло к Ирке, конечно. Запретный плод, недосягаемая звезда. Родители прочили ей отличное будущее и подготовили прекрасную базу для этого. Ирка здесь, в этом городишке, не задержится.
Сорвать плод хотелось. До поры. Пока Степан не увидел малюсенькую девушку, словно облитую солнечным светом. Солнце запуталось в ней: в ее глазах, в пушистых кудряшках. Солнце спряталось в ней самой и светило изнутри. Маша… Такая трогательная, такая беззащитная. Ее хотелось уберечь, спрятать, обнять и бережно нести перед собой, как хрустальную вазу.
Здесь, в монастырях и старинных храмах, он видел древние фрески с ангелами. Величественные и грозные воины. Мощные крылья, сияющие доспехи. Степке казалось, что он разбирается в иконах – сейчас это было модно, разбираться в иконописи, коллекционеры прямо рейды по деревням совершали. И мать тоже за копейки приобрела парочку «досок».
На одной из них тоже были ангелы. Но как же они отличались от тех, что были изображены в Тихвинских храмах и монастырях. Ангелы с деревенской иконы смотрели кроткими очами прямо в душу. Нежные лица, огромные глаза, и нимбы над изящными головками – такие лечат взглядом.
Маша – тот самый ангел. Как он здесь очутился, кто его с облака столкнул? Машу не хотелось лапать, не хотелось знать: «КАКАЯ ОНА ПОД ОДЕЖДОЙ?» Машу хотелось… любить. И все эти Ирки, Таньки и Светланки мизинца Машиного не стоили. Значит, это – то самое? Особенное?
А он, болван, даже телефона у девчонок не взял. Хотя… разве это проблема? Прийти к общаге и стоять возле нее столбом, пока не выйдут. Люсю, конечно, брать не стоило бы. Пацанов много, а она – симпатичная. Вдруг еще кто прилипнет. И плакала Васькина любовь. Наверное, для Васи Люся так же особенна, как и для него – Маша. Зря, что ли Степка корпел над запиской другу, туману напускал.
«Подателю сего письма – вознагражденье – поцелуй. Надеюсь, ты не будешь лопухом. Птица счастья завтрашнего дня – в твоих руках. Не тупи, дубина! (Колесников)»
Чушь форменная, конечно. Девки прочитают, засмеют. А, может, и не поймет ни фига Люська.
Но, с другой стороны, без Люси и ему, Степке, не обойтись. Машка забоится одна. Блин, что делать-то. Вопрос, конечно, интересный…
***
Машу в гости к Люсе не отпустила Росомаха.
- А я почем знаю, куда она поедет? Может, у автобуса разбежитесь, и привет. Нет уж, девки, как хотите, а я греха на душу брать не могу! Вот пускай Людмила возьмет у матери письменное разрешение, с подписью, и потом езжайте, - гремела она, да еще и постукивала авторучкой по столу.
Люся и Машка повесили носы. Всю неделю Люся расписывала подружке, как в деревне хорошо, какая мама у нее прекрасная, и вот… Да еще и сумки тяжеленные с посудой и мануфактурой одной тащить придется…
- Да ты не волнуйся. Я тебя встречу, - успокаивала Маша Людмилу.
Ей было ужасно обидно. А самым противным оказалось то, что коротать остаток субботы и целое воскресенье ей придется с Кутыриной. Маша решила проводить подругу до автостанции, а потом немного побродить по городу. Глядишь, и гулена Верка куда-нибудь смоется. Она часто уходила по вечерам, а в среду даже ночевать не пришла. И ей от Росомахи ничегошеньки не было. Совершеннолетняя – ей можно.
Помахав Люсе, Машка немного постояла на платформе и побрела в общежитие. Кругом гуляли люди. Они радовались завершению рабочей недели, улыбались, спешили в кино, отоваривались вином в магазинах, кто-то тащил огромный торт из кондитерской, кто-то задумчиво поедал по пути пломбир. На улице гуляло много молодежи, шуршали колесами по асфальту москвичи и жигули. Город отдыхал, празднуя субботний день.
Сколько не гуляй, а все равно когда-нибудь, да придешь. Вот и общежитие. На ступеньках сидел какой-то паренек, странно знакомый. Чем ближе подходила Маша к зданию, тем сильнее колотилось ее сердце. И вдруг - ахнуло. Степан! Что ему надо? Люся не звонила ему и никуда не приглашала.
- Гордость в девушке должна быть! Я ему навязываться не буду, - всю неделю твердила она.
А Степан сам пришел! Эх, Люся, Люся!
- Привет! – радостно улыбнулся он Маше, прямо вспыхнул этой своей улыбкой!
- Привет, - осторожно поздоровалась Маша, и тут же поспешила доложить, - а Люся в деревню к маме укатила. А меня не пустили…
- А мы с ребятами решили на Царицыно озеро завтра поехать. Что ты одна тут будешь скучать? Айда с нами? – Степан нисколько не расстроился из-за Люси.
У Маши – мурашки по спине.
- Как-то неудобно, с незнакомыми…
- Да тебя все уже знают. И ребята, и девчонки. Не бойся. В восемь я зайду за тобой. Не проспишь?
И что теперь ей делать? Ведь это получается, что она поедет с Люсиным парнем? Некрасиво.
- Можно, я подумаю? – робко спросила Маша.
А Степан услышал хоть ее? Он ослепительно улыбнулся.
- Подумай. Ну, я зайду к восьми? Я вот здесь, на крылечке тебя буду ждать, ага?
Маша не ответила. Она поспешила домой, перескакивая через ступеньку. Степан крикнул вслед.
- Я все равно буду ждать тебя!
***
Маша с трудом открыла комнату: ключ все никак не попадал в скважину. Руки ее дрожали. Еле-еле повернула его в замке. Дрожь не унималась. Как хорошо, что Люси нет. Как хорошо, что она ничего не знает. Ведь можно даже не сомневаться, не Люся, а она нужна принцу. И зачем она ему? Позабавиться? Видела же Маша, не слепая, как легко у Степана получается заводить разговор с женщиной. Которая по счету Маша? Ведь обманет, обманет…
Нет, глаза у него добрые, и улыбка хорошая. И пойти с ним ужасно хочется: Маша никогда вживую не видела настоящих принцев. И она пойдет! Что в этом такого? Она же не в номера какие-нибудь с ним отправится – на люди, белым днем!
Нет! Нельзя! Это – предательство. В детдоме такого не прощали никому. Разбить любовь? Маша сама же, одна из первых осуждала разлучников и разлучниц. Она никуда не поедет. Ни за что!
А сердце Машино ноет, ноет, томится. В душу лезут эти глаза. Они ласкают Машу, греют ее. Маша не разлучница! Ведь Люся и Степан – не пара! Он к ней пришел, к ней, а не к Люсе!
Всю ночь она то ли спала, то ли дремала, взбивая в кучу простыни и одеяла. Несколько раз вскакивала, приникая губами к графину с водой, жадно пила. Опять ложилась и снова вскакивала. Хорошо, что Верки нет. И хорошо этой Верке – ночует где-то сутки через двое, словно на работу ходит. Все у Верки просто. Она бы так и сказала:
- Прекрати тут пионерскую зорьку разводить. Нашла, из-за чего!
К утру Маша кое-как забылась чутким сном, решив, что никуда не пойдет. Дружба дороже. Но через час ее будто кто-то толкнул в бок. Она прильнула к окну, и жаркой волной обдало ее всю – стоит Степан. Ждет.
Маша сползла на пол, не смея даже дышать. Но злая сила манила ее к окошку, звала, толкала:
Степан ждал.
На вахте по радио зазвучали позывные горна, и жизнерадостное: «Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!»
Маша горько заплакала.
Автор: Анна Лебедева