Эта битва была одним из сражений Старой Цюрихской войны (1440—1446 гг.), которая разразилась между кантоном Цюрих и 7 другими кантонами Старой Швейцарской конфедерации за обладание графством Тоггенбург.
...В 1436 году умер один граф с непритязательным именем Фридрих VII Тоггенбургский. В рай попасть ему не светило, поскольку основную феодальную функцию он не выполнил – не оставил наследников.
Тут-то все и началось.
Кантон Цюрих под управлением бургомистра Рудольфа Стусси заявил о своих правах на земли Тоггенбургов. Кантоны Швиц и Гларус также заявили о своих правах, поддерживаемые остальными кантонами. В 1438 году Цюрих оккупировал эти земли и перерезал поставки зерна в Швиц и Гларус. В 1440 году другие кантоны исключили Цюрих из конфедерации и объявили ему войну. Цюрих отомстил, заключив союз с императором Священной Римской Империи Фридрихом III из династии Габсбургов. Такой типичный междусобойчик. Объединиться с любимым врагом против ненавистного соседа? Почему бы и нет. Повод-то хороший.
В 1443 году семь кантонов Старой Швейцарской Конфедерации отправили свои войска в Цюрихский кантон и осадили город. Цюрих запросил помощи у союзника — императора Фридриха III. Император пошел самым простым путем — обратился к французскому королю Карлу VII, занятому в Столетней войне, с просьбой отправить войска и снять осаду.
То есть немецкий император заключил союз со швейцарским городом (до недавнего времени — открытым врагом), и поэтому просит помощи у французского короля (политического соперника и будущего открытого врага). Это сложно укладывается в современной голове, но не надо забывать, что в то время не было никакой Швейцарии, Франции и Германии. Были некоторым образом немцы, итальянцы и испанцы – но только как обозначение людей, живущих в одной местности. Это еще не нации, пока они пока еще не сложились.
Карл, который по идее должен был бы испугаться вести войну на двух фронтах, тем не менее живо откликнулся на просьбу не самого дружественного соседа. Он отправил своего сына, дофина Людовика (будущего короля Людовика XI) с войском численностью в 20 тысяч человек в Швейцарию (средневековые источники называют цифру 40 000, современные историки все же считают, что не больше 20 000, и это верхняя граница). Большинство из этих солдат были наёмниками со всей Европы. И костяком были те, которых даже повидавшие всякое европейцы называли «Живодёрами». В современной исторической литературе их называют “Вольницей Арманьяков” по имени их командира графа Бернара д’Арманьяк, или просто “арманьяки”).
Как только французы вступили на территорию Базельского кантона, швейцарские полководцы, располагавшиеся в Фарнсбурге, решили отправить против французов небольшой отряд в 1200 бернцев и 300 базельцев. (Исходя из обычного соотношения для швейцарцев того времени, можно предположить, что 55-60% были с алебардами, 20-25% с пиками 5-5,5 м длины, до 20% с арбалетами и аркебузами).
Тут небольшое отступление.
Проблема дофина Людовика была в том, что он прослыл тряпкой. Поэтому Карл, с одной стороны, попытался таким образом сыночка заставить повзрослеть. С другой стороны, в войне с Англией возникла пауза, и надо было занять целую армию наемников. Наемники столетней войны – нечто трудно описуемо. Эти люди сами были войной. Они на ней выросли, возмужали, они жили смертью и кровью, и они совсем ничего не знали о дембеле. Собственно, распустить наемные банды было проблематично – когда война оканчивалась, деклассированный наемник, если он не был рыцарем-помещиком, не находил себе места. С приобретенными на войне навыками крестьянин уже не годился быть крепостным; в городе на демобилизованного смотрели с опаской.
И не без причины.
Главный рынок наемничества представляла Фландрия (особенно Брабант, откуда брабансоны), так как в этом углу Европы было удобно вербовать и Германии, и Франции, и Англии. Уже в 1171 году между Фридрихом Барбаросса и французским королем Людовиком VII было заключено взаимное обязательство — не терпеть в своих государствах “бесславных людей, брабансонами или которелями называемых”. Ни один их вассал не должен был допускать, чтобы такой человек (т. е. бывший наемник) женился или поступил на постоянную службу на их земле. За предоставление работы и угла демобилизованному епископ отлучал от церкви, а соседи силой принуждали выгнать “черного дембеля”. Через 8 лет Латеранский собор грозил сильнейшими карами против наемников всех категорий и национальностей, а в 1215 году Великая Хартия Вольности вовсе запрещала наемничество.
В этих условиях вызываемые к существованию каждой войной наемники поневоле, как люди, которых демобилизация ставила вне закона, объединялись в тесно сплоченные товарищества, в шайки. В особенно трудном положении оказывалась Франция в перерывах Столетней войны. Чтобы дать отпор английским наемным войскам, французы были вынуждены завести и у себя многочисленные наемные части. Когда война затихала, на территории Франции оказывались поставленные вне закона, но крепко сплоченные, английские и французские компании.
Это было очень похоже на акционерные общества. Возглавляемая протопопом Арно-де-Серволь банда так и звалась — “Общество для достижения прибыли”. В общем рыночек решал — «компании» делили между собой страну и грабили каждая свой участок.
В 1362 году, когда против них было мобилизовано феодальное ополчение, работники копья и тесака собрались близ Лиона в числе до 15 тыс. бойцов и в сражении при Бринье наголову разбили графа Танервиля с ополчением Бургундии, Шалона и Лиона. Королевские силы были окружены, потеснены, и бой решил удар во фланг.
То есть Франция, которая тогда как раз таки вступила в начало абсолютизма, имела у себя на территории армию, которая в любой момент могла от безделья начать грабить, насиловать и убивать (причем не обязательно в таком порядке) всех вокруг.
Французские Помазанники Божьи проявляли чудеса вертлявости, чтобы лихим парням было чем заняться. Из особо примечательных выкрутасов – однажды наемников удалось заманить в крестовый поход против турок. В другой раз – в Испанию, поддерживать претендента на престол.
А в этот раз знаменитая извращенной жестокостью огромная компания, прозванная «Живодерами», вместе с нелюбимым сыном была отправлена в мерзкую глушь – бедную, неприветливую Швейцарию. Место глухое, все вокруг чужое, грабь – не хочу. И овцы, и волки, и пастух при деле. Все, казалось бы, удалось и устроилось как нельзя лучше.
Но тут опять влезли швейцарцы и все испортили.
Живодеры лишь слегка углубились на территорию кантонов, и даже еще толком ничего не успели сделать, но то, что они успели, уже поразило мало впечатлительных швейцарцев яркими эмоциями прямо в сердечко. Именно поэтому командиры кантонов не выдержали и отправили пятнадцать сотен против фуражиров «французов», чтобы хоть как-то сдерживать их террор. Предполагалось, что эти пятнадцать сотен будут отпугивать мелкие шайки живодеров, пока собирается большая баталия. Но самим парням, которые составляли эти пятнадцать сотен, видимо, об этом сказать забыли.
26 августа швейцарцы легко отбросили в 2 стычках отряды латников арманьяков и вышли к реке Бир (Byrs). Тут командиры швицев приказали начать отход.
А вот рядовые солдаты отказались повиноваться такому приказу. Очевидно, что они уже успели насмотреться на то, что осталось от мирного населения, до которого уже успели добраться предки либерального большинства европейской цивилизации.
Кончилось тем, что швейцарский военачальник отдал приказ перейти реку и двинуться дальше. Там они сразу же столкнулись с главными силами арманьяков (пусть будет около 12 000 человек).
Французы, видимо, не были построены в боевой порядок, они, так сказать, играли мышцами. Ну да, они видели мелкий авангард швейцарцев, ну сбил он боевое охранение, молодец. А теперь — брысь. Ну что ты сделаешь, ну посмотри на нас. Да нас больше в 10 раз.
Просто они никогда не сталкивались со швейцарцами.
1500 швейцарцев построились в 3 традиционных баталии (назывались форхут, гевальтшауфен и нахут). А потом с криками ярости побежали на французское войско!
Последнее предложение есть в рассказах гидов, но это дикий бред.
Во-первых бегать в баталии так же легко, как заниматься синхронным плаванием с грифом от штанги. А во-вторых, за крик в баталии полагалась смерть. Швицы вообще люди простые были, за всё - смерть. Добрые друзья могли сунуть кинжал под ребра, если ты вышел из строя за обороненным кошельком, если ты не рубанул алебардой сдающегося герцога, если ты закричал.
Но все это имело не только сакральный, но и практический смысл. Относительную тишину следовало сохранять, чтобы слышать команды подаваемые батальными альпенгорнами.
Так что правильнее было бы написать «Швейцарские баталии приблизились быстрым шагом, в тишине, нарушаемой лишь короткими сигналами боевых горнов». Но это все лирика, суть в том, что швицы атаковали, и завязался редкий по ожесточённости бой...
Будь против швейцарцев обычное феодальное войско, к которому они привыкли, они могли бы даже победить. Рыхлое феодальное ополчение, хоть и мастерски владеющее оружием, но не умеющее маневрировать и перестраиваться в больших битвах, огромная толпа почти бесполезной и трусливой пехоты — вот типичная картина для средневековья.
Швейцарцы намеревались вогнать алебарду в бок самодовольного и надменного феодального льва и погнать раненого зверя прочь.
Вместо этого они с размаху воткнули острие в задницу чудовища, выползшего из самого ада бесконечной войны, чья покрытая шрамами и броней шкура скрывала стальные мышцы и нервы.
Сокрушительного удара не вышло. Швейцарцев стремительно атаковали тяжелые всадники. Не менее тяжелая и полностью отмороженная пехота Живодеров смогла остановить баталии, заставила завязнуть в ней.
Несколько раз тяжелая конница арманьяков пыталась прорвать строй швейцарских баталий, и это были не те славные речами феодалы, что попадались на алебарды горцев до этого. Ожесточенные, закованные в броню воины рубили древки, врубались в строй, прыгали в задние ряды горцев со спин только что убитых, но не успевших упасть лошадей. Они кололи, давили, рубили.
В эту игру мы тоже умеем играть – подумали швицы и ответили яростью на опыт, отвагой на холодную жестокость и презрением на смерть. Швицы каждый раз отражали атаки ветеранов вечной войны. Однако, в перерывах между атаками, швейцарский строй постоянно подвергался обстрелу лучников Уэльса, арбалетчиков из Италии и аркебузиров со всей Европы. И каждый из этих стрелков был профессиональным убийцей.
Погода так себе, народец вокруг собрался мутный, и вообще скоро ужин – решили швейцарцы, и засобирались домой.
Но не тут-то было. За долгие годы, Живодеры превратились в слаженный механизм войны; чувствуя друг друга, командиры рот маневрировали на поле не хуже, чем если бы ими управляли из штаба по рации. Швейцарцы были отрезаны от брода и окружены. Около 4 часов швейцарцы вели бой в полном окружении. К ним на помощь в это время попыталась прорваться подмога из Базеля, но арманьяки сдержали и отбросили этот небольшой отряд (порядка 800 человек). На 5-ом часу сражения швейцарцы стояли на грани гибели. Израненные, пытаемые голодом и жаждой, скорее всего — не больше половины от первоначальных полутора тысяч.
Неожиданным рывком они попытались прорваться в близлежащий госпиталь монастыря Св. Якова. Не для того чтобы перебинтоваться, разумеется. Госпиталь был окружён стеной. Там, за стеной, укрывшись от изнуряющего обстрела, они, видимо, планировали дождаться темноты, и таки уйти. Что самое удивительное — им удалось прорваться за стену.
Но арманьяки были ребятами тертыми и запасливыми. Немного подумав, они решили, что штурм даже такой относительно слабой крепости, им обойдется слишком дорого. Они крепенько окопались вокруг госпиталя и подтянули артиллерию и стрелков. После продолжительного обстрела стена была разбита и снесена до основания. Источники акцентируют на этом внимание – на протяженных участках от стены остались обломки, не выше колена. Живодеры попробовали швейцарцев “на зуб” и теперь относились к ним с уважением. Швейцарцы понесли тяжёлые потери от обстрела, лишилась прикрытия, и, наконец, пехота арманьяков ринулась на штурм и прорвалась через огромные проломы внутрь укрепления.
Навстречу им встали израненные, засыпанные пылью люди, сжимавшие в руках покрытое кровью оружие.
– Сдавайся! Сдайся и сохрани жизнь! – кричали наемники.
С таким же успехом они могли бы кричать это холодному швейцарскому небу. Ополченцы города Берн и Базель, те из них, кто все еще был жив, в последний раз подняли свои изорванные стяги.
Никто из солдат Швейцарского Союза не принял предложение о капитуляции. Последние швейцарцы, после получасового ожесточенного боя, пали в саду госпиталя...
Это резко изменило рыночную ситуацию — живодеры пересмотрели условия контракта и отступили, с сохранением лица, конечно. Людовик подтвердил свою репутацию тряпки, заявив что «никогда не будет воевать со швейцарцами» — люди всегда ценили показную отвагу, а не разумные выводы. А швицы осознали, что мир вокруг большой и страшный, а их внутренние дрязги не так уж и неразрешимы.
