В последствие Вере Леонидовна с болью и ужасом вспоминала это время. 23 июня 1941 года началась мобилизация, создавались отряды народного ополчения, формировались эшелоны.
Женщины плакали, провожая мужчин на фронт. Многие, не подлежащие призыву, не дождавшись повесток из военкоматов, шли добровольцами. Подростки с веселой самоуверенностью, порожденной беспечностью юности говорили, что через три месяца мы немцев победим… Те, кто постарше сурово молчали.
Начало рассказа
Павел Николаевич круглые сутки пропадал на работе. Вера крутилась по дому, няня ее детей уехала к себе в деревню, сказав:
- В такое время надо быть поближе к семье.
Лиза плакала и постоянно спрашивала про маму. Вера, как могла, утешала девочку. Страшно стало, когда узнали об оккупации Минска. Было ясно, что Агата Константиновна осталась на оккупированной территории. Лизе уже исполнилось одиннадцать, она многое понимала. Начались первые бомбардировки, был введен режим светомаскировки, комендантский час. Вера и Варвара, оставив детей Лизе, бегали на занятия по противовоздушной обороне, помогали в госпитале.
В конце лета Павел Николаевич добровольцем ушел на фронт, возглавил хирургический подвижной госпиталь. Вера плакала.
- Верочка, пойми, иначе нельзя. Я там нужнее.
Линия фронта приближалась. В октябре началась эвакуация заводов. Варька, влетев к Вере как смерч, велела быстро взять документы и теплые вещи. Таким образом, Вера и Варвара вернулись в город своего детства, в эвакуацию. Женщины, оставив детей в холодных бараках, вышли на завод.
Не зря говорят, что беда не приходит одна. В цехе Вера увидела сослуживца Анатолия, того самого, который, по ее предположению, мог написать донос. В тот же вечер она поделилась этой новостью с Варварой.
- Верка, уезжать тебе надо, пока он тебя не увидел. От беды подальше. Ну и что, что сейчас война и у всех одно горе. Горе одно, но если человек гад, то это навсегда. И Лиза по документам Эльза, это тоже сейчас внимание привлекает. И что из того, что у нее бабушка латышка, от этого не легче. Хорошо, что у вас Егором сейчас фамилия другая, но мало ли что.
Варька, как всегда, нашла выход из ситуации. Через знакомых мужа узнала, что в одной сельской школе нужна учительница. Собрав нехитрые пожитки и прихватив троих детей, Вера поехала туда.
В начале декабря женщину с тремя детьми приютили Степанида Архиповна и Прохор Игнатьевич, все их три сына были на фронте. Учителей в школе не хватало, ушел на фронт единственный в школе мужчина, преподававший математику, ушла санинструктором молоденькая учительница.
В школе военного времени не хватало не только учителей, не было дров, зимой в классах сидели в пальто, не было тетрадей, писали на старых газетах, и, что самое страшное, не хватало еды. И Егор и Полинка постоянно просили есть. Лиза есть не просила, она уже понимала, что еды нет.
С хозяйкой избы Вера подружилась. Ребятню ее Степанида приняла с радостью, из соломы и каких-то обрезков смастерила Полине куклу. Прохор, в редкие минуты досуга, вырезал Егорушке деревянного коня и солдатика. Вера и Лиза привыкали к деревенской жизни. Летом, а весной и осенью после занятий в школе, учителя с ребятами работали в поле, помогали колхозникам. Вера даже корову доить научилась.
Она делила горести и радости вместе со всеми, хотя радости в это время было ох как мало. Степанида получила три похоронки на сыновей, после последней, в сорок втором, ушел на фронт Прохор. В избе остались две женщины и дети. Вместе работали в огороде, ели скудный ужин, слушали сводки Левитана по радио. Зимой при тусклом свете лучины, керосинку не зажигали, не было керосина, вязали носки и рукавицы для солдат. Степанида научила этой премудрости Веру и Лизоньку. А вот прясть пряжу у Веры не получалось.
Письма от Павла приходили редко, а в сорок четвертом пришла похоронка. Вера, как и многие бабы в деревне, стала вдовой. Плакала в холодных сенях, обнявшись со Степанидой и Лизой. Лизе шел уже четырнадцатый год, она вытянулась, из слишком коротких рукавов платья торчали худенькие руки.
Отношения у Веры с Лизой изменились в страшный осенний день, когда эшелон с эвакуированными бомбил немецкий летчик. Во время бомбежки она прижимала к себе троих плачущих детей, и три детских голоса кричали: «мама».
О том, что стало с Агатой Константиновной, никто не знал.
- Ты надейся, Лизонька. В жизни разное бывает, говорила ей Вера.
- И помолиться не мешает, ты помолись за матушку, и я помолюсь, - добавляла от себя Степанида.
Вера тоже молилась, молитвам она была обучена с детства.
Раза три или четыре приезжала к ней Варька, привозила кое-какие продукты, вещи, муж у нее был в начальстве, жили они получше. От подруги Вера узнала, что их с Павлом дом в Воронеже разбомбили и возвращаться ей с детьми некуда. В начале сорок пятого Варвара приехала попрощаться, ее мужа переводили в Ленинград.
После войны, не сразу, а очень медленно, жизнь стала налаживаться. Было так же голодно, так же тяжело работали, но была у людей радость, что выстояли, победили. Многие искали своих родных, наводили справки через военкоматы. На письмо о судьбе Агаты Константиновны Вера ответа не получила. Спустя еще много лет после войны писала Вера запросы в архивы и прочие ведомства по просьбам односельчан.
Веру и Лизу тоже искали, их искала Агата Константиновна, каким-то чудом сумевшая уцелеть. Ее мужа в Минске расстреляли фашисты. Знала Агата Константиновна и о смерти Павла.
Посмотрев на высокую худенькую Лизоньку она сумела кое как сдержать слезы, а увидев прозрачных Егорку и Полюшку заплакала. От бывшей холодности в отношениях двух женщин не осталось и следа. Уложив детей, они, две вдовы, сидели и говорили всю ночь. Вспоминали знакомых, довоенную жизнь, плакали, обнимались. Уезжая, Агата Константиновна сказала:
- Вера, у меня в Воронеже никого не осталось. Я еду к сестре в Ригу, если хочешь, поедем с нами, в тесноте да не в обиде, разместимся как-нибудь.
Вера поблагодарила и отказалась. Много позже она приехала в гости к Агате Константиновне и Лизоньке, те тоже приезжали в гости к ней и ее детям. До конца жизни они переписывались, и Лиза в письмах называла ее мамой. Внуки Веры приезжали в гости к тете Эльзе, даже тогда, когда они уже жили в разных государствах.
А в конце сороковых неожиданно приехала Варька. После Вариного отъезда подруги переписывались регулярно, периодически Варька присылала посылки. Переписка оборвалась неожиданно, когда Варвара сообщила подруге о скором переезде и просила ей не писать. Через полгода после этого она явилась сама, да не одна, а с сыном. Варька была бледная, напуганная, с ввалившимися глазами.
- Верка, беда. В Ленинграде опять аресты, как в тридцать седьмом. Ты не представляешь, какие там головы сейчас летят. Секретарей обкомов и горкомов сажают и всяких других руководителей. Кошмар. Вер, моего тоже арестовали, и брата его вместе с женой.
Когда эта катавасия только началась, я тебе писать перестала. Вера, ты все мои письма сожги, мало ли что. Вдруг и меня тоже арестуют. Вера, я тебе Славку хочу оставить. Сестра моя, двоюродная, его взять побоялась. Пусть у тебя поживет, если ты не боишься. Мне больше не к кому, только если в детдом, как сына врагов народа.
- Варя, оставляй. И ты тоже оставайся, - сказала Вера, обнимая подругу.
- Верка, не будь дурочкой. От меня тебе надо подальше держаться. Я за Славку боюсь, сама я не нигде не пропаду, ко всему приспособлюсь. Я же в школе с тобой дружить начала, только потому, что ты бутерброд с маслом пополам со мной делила. И мама твоя меня накормить старалась, когда я к вам приходила. У тетки я досыта никогда не ела, а в детдоме и того хуже было. Это уже потом я к тебе привязалась. Вот так-то, подруга. Береги детей, Верка. И сама думай, кому и что говоришь.
Так в семье у Веры оказался десятилетний Славик. Через месяц после возвращения Варвару арестовали. Через полгода сослали в лагерь, как жену врага народа. Спустя годы после смерти Сталина Варвару и ее мужа реабилитировали. Правда, расстрелянного мужа реабилитировали уже посмертно.
Вместе с сыном Варвара оставила подруге деньги, свои серьги, брошку и пару колец. Велела закопать в огороде, и если будет какая-то нужда – продать. Варька всегда была практичной и головы не теряла.
Кроме того, уезжая, она сказала Вере, что Анатолий жив. Он работал в какой-то закрытой шарашке. О том, что пережила сама Варвара, в следственном изоляторе, а потоми в лагере, она рассказала подруге уже в глубокой старости, да и то далеко не все.
Славик, Варварин сын, жил у Веры пять лет. Мальчик он был умный, было в кого, да и мать, уезжая, велела ему лишних вопросов никому не задавать и глупостей не болтать. Жили они уже своим домом. Сначала появление чужого ребенка вызвало вопросы, но Вера сказала, что это ее племянник. Степанида бабам слова Веры подтвердила. Вроде бы разговоры стихли, но окончательно успокоилось Вера только после марта пятьдесят третьего года.
Когда голос Левитана объявил о смерти Сталина, бабы в деревне голосили так же, как в войну, получив похоронку. Мужики тяжело вздыхали и курили. Вера тоже плакала, не от горя, от того, что перестала жить в вечном страхе за себя, за детей.
Она гораздо позже, чем Павел Николаевич, или, даже, Варька, поняла ужас всего происходящего в стране. Поняла, почему так молчалив был ее муж последние месяцы перед войной. Но, когда исчезли иллюзии, и пришло понимание ситуации, страх не отпускал её ни на минуту.
В пятьдесят четвертом вернулась Варвара. Заметно похудевшая, поседевшая, с потемневшей в степях Казахстана кожей, и счастливыми глазами.
- Верка, закончилось, все закончилось, Верочка. Мы же теперь по-настоящему жить начинаем.
Да, начинаем, в сорок два года мы начинаем жить, подумала тогда Вера. Погостив месяц у Веры и выкопав маленький клад, Варвара уехала в город. Славик десять классов заканчивать не стал, хотел быстрее встать на ноги, да и с клеймом «сын врага народа» трудно в институт поступить, пошел в училище. Вера не поехала, привыкла она уже в деревне. За тринадцать лет все своими стали, и она для всех уже своя.
Вспомнила Вера, как приехала она в сельскую школу холодным ноябрьским днем. Полинке два года, Егору четыре, Лизе одиннадцать. Недавно Вера получила от Лизы письмо. Пишет, что она выходит замуж, приглашает на свадьбу.
Вера вышла из поезда на Казанском вокзале и вошла в метро, надо было доехать до Рижского. Вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. Господи, да это же Анатолий. Слава богу, живой. По брошенному на нее взгляду Вера поняла, что бывший муж ее тоже узнал и сделал шаг в ее сторону. Вера, прошла, не остановившись, а потом плакала в тамбуре поезда Москва – Рига. Надо, надо было остановиться, хотя бы сказать о сыне. Да что уж теперь.
Следующий новый год Вера встречала вместе с Варькой. Ее практичная подруга всегда умела устроить свою жизнь. Она уже была замужем, деловито и весело хозяйничала в квартирке мужа, очкастого полноватого сотрудника какого-то почти секретного НИИ. Варвара позвала Веру на кухню резать салат.
- Ты, Верка, не смотри, на то, что мой из себя неказист. Зато добрый и голова как дом советов. Почти Эйнштейн, а вот в жизни и в бабах вообще ничего не понимает. Я его за три недели окрутила, представляешь! Через три недели после знакомств пошли в ЗАГС.
Меня с ним один старый приятель случайно познакомил. Они вместе в шарашке когда-то работали, а сейчас в одном НИИ. Я, кстати, товарища этого тоже пригласила. Он просил его свести с интересной женщиной. Думаю, у тебя с ним много общего. Только ты на меня при всех в новогоднюю ночь не ори, присмотрись к мужчине. Знаешь, говорят, с кем новогоднюю ночь проведешь, с тем и год пройдет.
- Варька, говорят, не с кем, а как, - возразила Вера.
- С кем или как, да какая разница! Много ты понимаешь, больно умная ты у меня что-то стала. Ты, подруга, потом мне еще спасибо скажешь.
В дверь позвонили. Варварин муж колобком выкатился в коридор и открыл гостю дверь. На пороге стоял Анатолий. После мимолетной встрече в Москве Анатолий стал искать Веру. Не сумев отыскать ее, Анатолий решил искать Варвару.
Вера не стала при всех орать на подругу, хотя Варварина интерпретация расхожей поговорки была неправильной. В случае Веры и Анатолия это звучало так: с кем новогоднюю ночь встретишь, с тем и жизнь проведешь. И потом, как это часто уже бывало в их жизни, Вера сказала Варваре спасибо. Хотя детей Вера и Анатолий вместе не растили, внуков воспитывали сообща.
Вера Леонидовна перелистывала страницы альбома. Их единственная сохранившаяся фотография с Павлом Николаевичем, Егорушкой и Полинкой. Она успела схватить ее вместе с документами, в тот страшный день, срочно собираясь в эвакуацию. А вот фотография ее и трех ее детей, сделанная в первый год после войны. Со снимка смотрели худенькие Полинка, Егор и Лиза. Опять она, и опять трое ее детей, но место Лизы уже занял Славик.
Фотографии Степаниды и Прохора с маленьким сыном. Фотография Веры Леонидовны с ее учениками. Фотография со свадьбы Лизоньки: по центру жених с невестой, со стороны жениха стоят его родители, а со стороны невесты стоят Агата и она, Вера. Вспомнила, как на свадьбе пили за ее здоровье, второй мамы Лизочки, мамы Веры.
Вот фотографии со свадьбы Егора и со свадьбы Полинки. А это они с Варькой и мужьями на юге. А вот она с Анатолием в Казани, плавали на теплоходе вместе с Полиной и ее мужем. Еще одна свадебная фотография, уже Славика. Теперь со стороны невесты стоят родители, а со стороны жениха они, две подруги, Варька и Вера. Вот снимок со свадьбы Тамары, дочки ее соседей.
Вера Леонидовна взяла пакет с фотографиями, которым не хватило места в альбоме. Полина с мужем и дочерью. Лизонька с сыновьями, старшего мальчика назвали Пашей. Славка, с женой и дочкой Верочкой. Егор с женой и детьми. Надо будет купить новый фотоальбом, подумала Вера Леонидовна. Ведь жизнь еще продолжается, еще будут новые фотографии.
