Люся очень волновалась. Уже сегодня она в первый раз в жизни будет ночевать не в родном доме – на долгие четыре года общежитие заменит ей светлую горенку с кроватью, придвинутой к окну, выходящему на восток. В комнате было пусто и неуютно: комендант еще не принес постельное белье, подушки, одеяла и казенные шторы. Всего две кровати – значит, у Люси будет только одна соседка.
Интересно, какая она? Подружатся или будут враждовать? Всякое ведь бывает. Хоть бы хорошей девчонкой оказалась, а не грымзой какой-нибудь. Поговаривали, что обычно в комнатах селят разновозрастных девушек, чтобы старшая присматривала за младшей. Люсе этого ужасно не хотелось: ее и мама-то не особо строжила, все отношения строились на взаимном доверии и любви. А тут подсунут какую-нибудь, и мучайся с ней.
Люся присела на краешек панцирной кровати и посмотрела в окно. Вид был чудесный: кленовая роща, вся багряная, золотая, даже в пасмурную погоду от нее светло. Вдоль дорожки, ведущей в техникум, твердо вросли в землю изогнутыми ножками деревянные скамейки. Как в парке. Очень красиво. Наверное, весной здесь много птиц – вон сколько прошлогодних кормушек висит. Около них летали яркие синички – склонив набок хитрые головки, приглядывались к пока пустым ящичкам, проверяли – не забудут ли про них жильцы этого большого кирпичного здания с широким крыльцом.
Дверь распахнулась, вошел комендант, огромная женщина-гора с ярко-рыжей халой на голове и красным, напомаженным ртом. В ушах комендантши пылали рубиновые серьги. Старуха, а туда же… Женщина внесла охапку белья, кинула на панцирную койку, и, скосив неласковый глаз, загремела зычно:
- Ну что расселась? Поди-ка в хозблок, Егоровна выдаст тебе ведро, швабру и тряпку. Помой пока полы, подоконники… Пыли-то сколько, не видишь? – она уже выходила из комнаты, но перед тем, как захлопнуть за собой дверь, вдруг как-то особенно тепло улыбнулась:
- Ой, девки вы, девки… Беда мне с вами.
Люся очнулась. Накинула на себя кофтенку и побежала к новеньким кирпичным боксам, расположенных в самой глубине кленовой рощи. Там возле одного из них уже сформировалась внушительная очередь: новые обитатели общежития получали хозяйственный инвентарь. Люся заняла свое место и с любопытством поглядывала на девушек и парней. Девчат было гораздо больше, а юноши держались особнячком. Робели, наверное, или стеснялись. Есть тут, кого застесняться – уж больно бойкий контингент. Девушки болтали друг с другом о всякой чепухе: старшекурсницы делились впечатлениями летних каникул, а «молодежь» с робким видом внимали рассказам «бывалых».
Выяснилось, что посуду нужно было привезти с собой. А Люся забыла. Как-то не пришло в голову. В чем она будет варить суп? И поварешки нет. Вроде, техникум кулинарный, тут, по идее этой утвари должно быть много. А вот и нет. Ладно. Недельку Люся перебьется на кефире с батоном, а потом привезет из дома все необходимое. Не мешало бы скатерку прихватить и покрывало на кровать. И дорожку домотканую для уюта.
Вернулась в общежитие и обнаружила новенькую. Малюсенькая, похожая на Дюймовочку, девушка так же, как и Люся полчаса назад, сидела на краешке своей койки, поджав ноги, и смотрела в окно.
- Что же ты раскисла? – Люся попробовала так же, как и комендант, зычно, крикнуть, - давай-ка, переодевайся. Будем чистоту наводить. Пылищи-то сколько!
Девушка вскочила и уставилась на Люсю. Наверное, подумала, что будет жить со старшекурсницей. «Старшекурсница» обезоруживающе, совсем как комендантша, улыбнулась и протянула руку для знакомства:
- Люся Калинкина!
- Маша Иванова, - девушка с трудом обхватила нежными холодными пальчиками крепкую Люсину ладонь.
- Ты откуда?
- Из Бокситогорска, - пискнула Маша. Точнее, из-под Бокситогорска, из СХТ.
- Это поселок такой, что-ли? – прищурила черный глаз Люся.
- Ну да, поселок. Городского типа. Новенький. Ему еще названия нет. Сельхозтехника, поэтому СХТ. У нас и школа есть, и столовая, и даже детский дом. А кулинарного техникума нет.
- А я из Кондратово. Деревня такая. У нас там тоже нет кулинарного техникума, - фыркнула Люся, а ты привезла какую-нибудь посуду?
Дюймовочка отрицательно мотнула пушистой головкой.
- Я детдомовская. Нам не выдали… Пока, - покраснела она.
Люсе стало ужасно жалко Машу. Пристала, понимаешь, к человеку. Сама уже чуть не плачет, уехав от матери, а Машке каково?
- Ладно. Что-нибудь придумаем. Побегаю по общаге: неужели мы с тобой пару кружек не найдем, чтобы чаю выпить? У меня есть калитка с брусникой. Мама испекла. Ну, Маша, пошли искать, где тут вода.
***
День быстро пролетел в хлопотах. Девочки навели порядок, повесили занавески, включили страхолюдную на вид, металлическую настольную лампу. Сразу стало уютно.
- У меня дома над кроватью коврик висит. Хорошенький: олешки. Привезу – повешу. И тебе, Маша, привезу. С лебедями. У мамы выпрошу. Да? – размечталась довольная Люся. Она нашла в шкафу плечики и вешала на них свою «шикарную» одежду.
Маше похвастаться было нечем: стандартная курточка, застиранное платьице и старенькая юбочка. У кофтенки рукава коротковаты. Все серенькое и скромное. Даже не в моде дело – но ведь осень, холодно будет Маше. Люся великодушно подарила соседке свой джемпер, связанный мамой из овечьей шерсти. Вот только кожа у новой подружки нежная, почти прозрачная, намучается ведь…
Люся раздобыла в соседней комнате у более запасливых девочек пару кружек и ложек и кипятильник в комплекте с поллитровой банкой, в эту же банке заварила чай. Достала из маминого рюкзака пирог, завернутый в несколько слоев газеты. Хотела кинуть на столик и сушки с банкой черничного варенья, но вовремя одумалась. Самостоятельная жизнь требует радетельного контроля за хозяйством и припасами. От Маши, видимо, толку не будет: казенный человек. Значит, старшей в новом доме будет именно Люся. Что же поделать, бытие диктует свои правила.
- К зиме мама поросенка заколет, тушенки наварит – заживем, - болтала она.
- А вам не жалко?
- Кого?
- Поросенка. Они же хорошенькие, - жалобно протянула Маша.
Да, ну и тундра. Тяжелехонько с ней придется. Кисейная барышня.
Вроде бы, уже пора и на покой. На улице стало совсем темно – зарядил нудный осенний дождь, под который так хорошо спится в деревне. Но не здесь. Как только на землю спустились сумерки, в общежитии закипела шумная, молодая жизнь. Под окнами тихонько посвистывали кавалеры, вызывая своих дам на свидание. По лестницам застучали каблучками, зашаркали тапками, из дальнего крыла здания, там, где располагалась просторная, на несколько электрических плит, кухня, потянуло аппетитным запахом жареной картошки, а из другого крыла, где туалеты – табаком.
Постояльцы смеялись, включали погромче радио, а комендантша грохотала сердитым басом то тут, то там. Только-только поднималась из подвального помещения, где душевые, и вот она уже топочет на этаже, стуча по дверям:
- Девки, воду подключили! Занимайте очередь! Увижу кого парочкой, выгоню к чертям!
Люся так и не поняла, почему в душевую нельзя ходить парой- воду экономят, что-ли. Хотела спросить у Маши, но постеснялась: лучше завтра пронюхает, что к чему – не хотелось решаться статуса «все и про всех знающей, бывалой девушки». Они улеглись слишком рано – устали: дорога, хлопоты, переживания. Но уснуть было сложно: сердце колотилось, как ненормальное.
«Интересно, сколько в техникуме уроков? Девчонки в очереди говорили: пары. Если три пары – хорошо, а если четыре – туши свет. Какую-то Аллочку они хвалили. А какого-то «Гавроша» до ужаса боялись.
- Гаврош на пенсию не ушел еще, не знаете? – спрашивала одна из них.
- Жди. Он сдохнет, наверное, на парах, - отвечала другая.
- Капут, - вздыхала третья.
Тетку с халой звали Росомахой. Люся даже хихикнула: росомаха. Ей подходит кличка – Росомаха в серьгах! Но язычок надобно прикусить – Росомаху в глаза величали Таисией Фроловной. Вот это имечко, хи-хи-хи.
Маша спала, и даже дыхания ее не было слышно. Люся два раза уже вскакивала с постели, проверить дыхание. Дышала. Голубоватые веки Маши были почти прозрачными, можно было увидеть, как двигаются туда-сюда под тоненькой кожицей яблоки глаз. Ресницы длинные-длинные и пушистые-пушистые. Изящный носик, маленький рот и светлые брови. Волосы легкие, пушистые, невесомые, как шевелюра одуванчика – дунуть страшно. Маша целиком спряталась под одеялом – мерзлячка. Да еще и отопление не подключили, и обогревателя не дали.
Люся никогда не мерзла и постоянно откидывала от себя пуховое (как назло) стеганое одеяло. Маме был устроен концерт. И она с огромным сожалением убрала любовно изготовленное, из гусиного пуха, теплое одеяло, и вручила дочери никчемный клетчатый плед. И перину пришлось убрать – Люсе не нравилось утопать в пышном облаке из пуха – неудобно.
«Надо бы эту перину барскую вместе с одеялом для Машки притащить. Маме скажу, что замерзла. Поверит!» - подумала Люся, перед тем, как провалиться, наконец-то, в теплый пушистый, ласковый сон.
Но заснуть не получилось. В дверь кто-то решительно, начальственно забарабанил. Потом в проеме света показалась знакомая хала. Включился яркий, режущий глаз, свет, и послышался бас Росомахи:
- О, девки, курочки какие! С солнышком спать ложатся. Принимайте новую жиличку.
Росомаха, распахнув пошире хлипкую дверь, освободила проем от своего богатого тела. Тут же молодые ребята втиснули в комнату еще одну кровать. Кудлатый юноша в клетчатой рубашке кинул на панцирь койки матрас, подушки, одеяло и белье.
- Мерси, парниша! – сладко проворковала стройная, ладная девица с выжженными пергидролью волосами, - привет, девочки!
Шесть пар глаз смотрели на новенькую. Девичьи – с удивлением и любопытством. Глаза мальчишек – с восхищением. И только взрослые, цепкие, рысьи – комендантши – настороженно оценивающе.
- Кутырина, увижу тебя завтра с таким боевым раскрасом – выгоню, - сказала напоследок Росомаха и решительно хлопнула дверью.
Автор рассказа: Анна Лебедева