Одна судья, делала необыкновенные и героические попытки избавиться от производства по одному делу.
Вначале судья попыталась возвратить исковое заявление, мотивировав своё определение наличием третейской записи в договоре и проигнорировав дополнительное соглашение к этому договору, в котором была оговорка о том, что все споры по заключённому договору купли‑продажи подлежат рассмотрению в городе Б. К‑ского края. Суд следующей инстанции её определение, разумеется, отменил и определил, что дело должен рассматривать именно суд города Б. К‑ского края. Дело, таким образом, вернулось к той же судье.
Впрочем, дело‑то от которого отбрыкивалась судья, строго говоря, вовсе не такое сложное. Точнее так: в существе своём совершенно простое. В нём есть, правда, несколько усложняющих процессуальных элементов, но они легко сами по себе разрешимы, особенно если их не сваливать в кучу, а решать возникающие процессуальные вопросы по отдельности. С материальной же точки зрения в деле вообще нет ничего, что представляло бы какую‑то сложность.
Дело само по себе обстояло таким образом:
выиграв аукцион, некто Л. заключил договор купли‑продажи, согласно которому он приобрёл несколько объектов недвижимого имущества в городе Н. Н‑ской области. Л. как покупатель денежки уплатил, продавец по акту имущество, являющееся товаром, передал. Спора о действительности договора купли‑продажи нет, как нет и спора о самих по себе обстоятельствах заключения этого договора и исполнении обязательств по нему, во всяком случае тех обязательств, которые были исполнены. Вот, собственно, и вся история.
Ах да, чуть не забыл! Заковыка заключалась в том, что от продавца Л. как покупатель потребовал передачи одного документа, связанного с осуществлением прав на купленный объект. Вот таким образом и был заявлен спор.
Было проведено одно заседание, на котором продавец пояснил, что он не может передать истребованного документа, поскольку не имеет его. На вопрос представителя г‑на Л. оспаривает ли продавец договор купли‑продажи, или аукцион, или итоги исполнения обязательств по договору купли‑продажи продавец совершенно чётко и ясно ответил, что нет, и никаких претензий к г‑ну Л. как к покупателю Продавец‑то не имеет. Суд отложил рассмотрение дела, а представитель сказал своему доверителю — г‑ну Л., что надо бы кое‑что поменять в позиции, явно спрямив её.
На следующее заседание представитель г‑на Л. и ответчик явиться не смогли и суд вынес заочное решение. В решении в иске было отказано, поскольку, как полагала судья, договором купли‑продажи не была предусмотрена передача оговоренного документа. Позиция, заметим, немножечко не совсем верная, поскольку вне зависимости от наличия такого условия в договоре, именно если там не предусмотрено иное, продавец должен в соответствии со ст. 456 ГК РФ, а вовсе не условий договора, передать все необходимые для полноценного осуществления прав собственности документы покупателю.
Тут, как я понимаю, судью ждал сюрприз.
Ответчик, как выяснилось, был болен, и просил отменить заочное решение, поскольку им устанавливалось отсутствие в договоре условия передать документ, а между тем, такого рода дополнительное соглашение, которое как раз предусматривало передачу этого документа, он приложил к заявлению об отмене заочного решения. Ответчик пояснил, что установление в решении того обстоятельства, что он‑де не предусмотрел передачи необходимых документов в договоре, может впоследствии весьма негативно отразиться на его репутации и положении в одной из организаций, в которую он входил. И это, похоже, было правдой.
Позиция же представителя истца была такой: заочное решение подлежит отмене, поскольку оно оказалось противоречащей приложенному к заявлению об его отмене документу, а это значит, что такой документ имеет заведомо существенное значение для разрешения дела по существу (так как он изменяет мотивировочную часть решения). Суд согласился с доводами и ответчика и представителя истца и заочное решение отменил.
Откровенно говоря, было очень даже заметно, что судью вообще как‑то озадачивало само по себе дело. И, кажется, озадачивало вообще то, что стороны спора вели себя совершенно прилично, не пытались даже слегка подколоть друг друга, обидеть или высмеять. Разговор вообще шёл строго и исключительно по делу. Боже мой! как же мы привыкли к тому, что суду нужно чуть ли не разнимать представителей в суде, привыкли до такой степени к подобному непотребному поведению, что уж всякое нормальное поведение людей, разрешающих спор в суде ведь и подозрительным даже кажется. Впрочем, быть может, я вообще ошибаюсь в этом пункте, ну да ладно…
(Я отлично помню, впрочем, как однажды один задержавший меня оперативник, написал в рапорте что я вёл себя подозрительно, а именно: слишком вежливо и спокойно, к тому же от меня не пахло алкоголем).
Тут представитель истца преподнёс, кажется, судье ещё один сюрприз. Впрочем, если внимательно просмотреть всё, написанное выше, то можно было вполне предвидеть такой вот сюрприз от истца. Представитель истца заявил об изменении предмета иска, попросив суд признать право истца на приобретённые им вещи, и оставаясь на тех же основаниях (помните — представитель истца уже успел получить от ответчика ответ о том, что он не оспаривает ни аукциона с его итогами, ни договора купли‑продажи, ни исполнений обязательств из него вытекающих, которые были исполнены фактически?). При этом представитель истца указал, что право на изменение предмета или основания иска — субъективное право истца и не может быть ограничено. Судья это вполне поняла.
Тогда судья всё‑таки решила избавиться от дела. Импульс этот был связан с тем, что уж очень было похоже, что дело стало спором о праве на недвижимое имущество, а последнее находилось в городе Н. Н‑ой области. Суд поставил на обсуждение сторон вопрос о передаче дела по подсудности.
Позиция ответчика состояла в том, что вопрос надо решить по усмотрению суда. А представитель истца сказал, что в соответствии с п. 1 ст. 33 ГПК РФ дело, которое принято без нарушения правил о подсудности, подлежит рассмотрению в том же суде, хотя бы оно впоследствии и стало подсудным иному суду. Дело же было принято к производству именно правильно, поскольку правила об исключительной подсудности распространяются только на те предметы, которые прямо указаны в п. 1 ст. 30 ГПК РФ, и не могут толковаться расширительно, то есть таким образом,чтобы охватывать все споры об исполнении всех обязательств, возникающие из сделок, объектами в которых являются объекты, названные в ст. 30 ГПК РФ. В данном случае в момент принятия к производству заявленный иск содержал спор об исполнении обязательства о передаче документа. Именно по нему было вынесено отменённое заочное решение, и этот спор перестал быть подсудным в силу ст. 30 ГПК РФ суду много позднее принятия его к производству. Таким образом, к нему применимо запретительное правило п. 1 ст. 33 ГПК РФ.
Суд удалился писать определение. И написал. Определение очень интересное. Оно изобилует некоторой полемикой между позициями представителя истца и самим судом. между прочим, в нём содержится даже прямо высказанное мнение суда о неадекватности избранной истцом меры защиты (зря! — высказывание подобной точки зрения до разрешения дела по существу в процессуальном определении ставит под сомнение вообще законность такого определения и трудно помыслить, чтобы представитель истца этого не заметил). Словом, суд решил, что соглашение о договорной подсудности, содержащееся в договоре, ничтожно, а потому дело подлежит передаче по подсудности в суд города Н. Н‑ской области. А вот ничтожность этого соглашения суд вывел способом, обсудить который стоит отдельно, вне зависимости от всего остального, поскольку уже приходилось встречаться с такого рода аргументацией и вовсе не в судейских суждениях.
Прежде всего я попытаюсь заявить о простой на мой взгляд вещи.
Договор и текст договора не есть одно и то же. Текст договора это форма представления самого договора, особенностью которой является выражение представлений о волевых действиях сторон, с выражением таких представлений на определённом языке (в данном случае — русском) в соответствии с правилами этого языка. Если это различение очевидно, то стоит двинуться далее. Если нет, то остаётся напомнить, что бывают договоры не только письменные, но и устные, а также и то, что формальная сторона выражения договора и вообще сделки, даже и письменной, сводится отнюдь не только к тексту, по крайней мере в части своей договор может быть и графическим, и типичный пример тому: приложение планов, схем, чертежей, которые сами по себе текстами заведомо не являются.
Ну хорошо. Теперь давайте же обратим внимание на то — каким именно образом сформулировано правило ст. 180 ГК РФ о последствиях недействительности части сделки. Смотрите: в правиле говорится о частях сделки, договора, а не о частях его текста. А между тем, один и тот же текст может объемлеть в своём содержании (текст — только форма!) несколько частей самого договора или сделки.
Ну вот, например, текст:
Сидор обязуется передать в собственность Матрёне двадцать голов овец, а Матрёна обязуется уплатить Сидору их цену.
Каждая из овец есть животное, являющееся товаром, среди них есть овцы белые, есть овцы чёрные; таким образом содержание такого текста сводится к двадцати обязательствам Сидора передать овцу в собственность Матрёне. А может сводиться и к двум обязательствам Сидора передать в собственность Матрёне, скажем, восемнадцать белых овец и две чёрные овцы.
Предположим теперь, что сделка является недействительной, поскольку в силу некоего законного правила Сидор не имеет права продавать чёрных овец, а должен отдавать их только даром. Следует ли из этого, что весь указанный выше текст, выражающий обязательство Сидора передать двадцать овец в собственность Матрёне есть ничтожное условие против получения от неё уплаты цены за двадцать голов овец? Рассматривать его так, значит вовсе не различать текст договора и самый договор. Конечно же из недействительности договора в отношении продажи чёрных овец никак не следует недействительность этого же договора в отношении овец, чьё руно белее снега. То есть недействительным является не часть текста договора, а часть договора.
Полагая, что оговорка о договорной подсудности в рассматриваемом договоре купли‑продажи недвижимости является ничтожной, суд как раз сделал обсуждаемое выше смешение: он перепутал текст договора и самый договор. Как следствие: суд решил, что можно признать недействительной какую‑то часть формы договора, а не часть самого договора. Суд написал в определении, что оговорка о договорной подсудности ничтожна потому, что она включает в себя споры, подсудность которых в силу ст. 30 ГПК РФ не может быть изменена. При этом суд явно понимал, что в договоре купли‑продажи вообще имеются обязательства не сводящиеся к праву на недвижимое имущество: например, обязательство уплатить сумму денег, обязательство передать что‑либо, не являющееся объектом недвижимости, документ, например. Но поскольку суд увидел, что туда попадают также и права на недвижимое имущество, что неверно, конечно, то в этой части (вот тут как раз интересно — в какой «этой»? — в текстуальной, то есть формальной части, или в части содержания, то есть существа?) договор является недействительным в силу ничтожности. Именно подменив существенную часть (права на недвижимое имущество) формальной частью (текстом договора, который, впрочем, включает в себя не только указание на права на недвижимое имущество), суд совершил серьёзную ошибку, сказав, что дело было принято с нарушением правил о подсудности, и вынес определение о передаче дела по подсудности в город Н. Н‑ской области.
Впрочем, эта ошибка вполне может быть обусловлена и стремлением подогнать законную норму под внутреннюю мотивацию судьи (а не наоборот — построить мотивацию на законной норме). А только если к закону подходить строго, то такая подгонка всегда должна влечь искажение закона.
Надо отметить, что это искусство мотивирования не оценил суд следующей инстанции и дело снова вернулось к той самой судье... которой тут же был заявлен отвод. Основание? А основанием послужило как раз её несдержанное рассуждение о выборе ненадлежащего способа защиты, которое она себе позволила в письменной форме до окончания рассмотрения дела по существу.
