Я уже не один раз, применительно к самым разным героям, приводила слова о том, что в русской литературе ХIХ века герой чаще всего проверялся любовью: если способен на большое, истинное чувство, значит, и на другие большие дела способен. И Давыд в «Часах» эту проверку выдерживает с честью.
Наверное, можно улыбнуться, читая, как шестнадцатилетний подросток планирует своё будущее:
«— Вот как мы уедем с батькой, — начал он снова, — найдёт он себе хорошее место, я женюсь…
— Ну, это ещё не скоро, — заметил я.
— Нет, отчего же? Я женюсь скоро.
— Ты?
— Да, я; а что?
— Уж нет ли у тебя невесты на примете?
— Конечно, есть.
— Кто же она такая?
Давыд усмехнулся.
— Какой ты, однако, бестолковый! Конечно, Раиса».
Однако, не говоря уже о том, что всё именно так и произойдёт, эти слова заслуживают и внимания, и уважения.
Кто она – эта Раиса, о которой идёт речь?
Дочь отставного чиновника Латкина – того самого, с которым «рассорился» отец рассказчика. И раньше не избалованная судьбой, не сидевшая без дела («она иногда по целым дням сиживала у нас и либо шила, либо пряла своими тонкими, проворными и ловкими руками»), она подвергается суровейшему испытанию: «жена Латкина, правда, уже давно больная, умерла; вторая его дочка, трёхлетний ребёнок, от страха онемела и оглохла в один день: пчелиный рой облепил ей голову; сам Латкин подвергся апоплексическому удару — и впал в крайнюю, окончательную бедность». И пятнадцатилетняя девочка (возраст её по указаниям автора высчитать нетрудно) в одночасье становится главной в семье – «непосильная тягота легла ей на молоденькие плеча». Вынужденная заботиться о беспомощном отце и маленькой сестрёнке, она не может позволить себе простых человеческих эмоций: «Мне плакать некогда», «Какое плакать? Либо обед варить, либо плакать. Одно из двух». Зарабатывает какие-то гроши на жизнь шитьём, хотя деньги ей не всегда платят вовремя…
Автор показывает чувства, которые внушает окружающим эта девушка: «уважение и даже некоторое удивление — скорей, чем жалость. Очень уж она хорошо переносила своё несчастье». И приводит очень точную характеристику, данную ей: «Кремень-девка».
Иллюстрация И.С.Астапова (других не нашла, хотя когда-то где-то видела), думается мне, совсем не точна: и сама Раиса выглядит слишком благополучной (иллюстратор как будто забыл, что ходила она в «вековечном чёрном шерстяном платьице»), и сестричка её явно не могла иметь такую игрушку:
Раиса, без сомнения, достойна любви: «В ней было что-то внимательное и решительное, что-то честное, и печальное, и милое. Я не слыхивал от неё умного слова, зато я и пошлости от неё не слыхал, а умнее глаз я не видывал». И Давыд её любит. «Ты только у меня живи», - говорит он ей.
И это любовь деятельная: Давыд стремится хоть как-то помочь любимой продержаться. Она приходит к нему сообщить «какое-нибудь новое затруднение или новую беду — спрашивала совета». И он пытается посоветовать, помочь, поговорить с кем-то, вовсе не считаясь с тем, что дядя «строжайше запретил навещать Латкиных», «он и в дом к ним ходил. Отец махнул на него рукою: он знал, что Давыд всё-таки его не послушается». Правда, пока эта любовь похожа на дружбу: «Между Давыдом и ею завелась дружба — не детская, странная, но хорошая дружба. Они как-то шли друг к другу. Они иногда по целым часам не менялись словом, но каждому чувствовалось, что им обоим хорошо — и потому именно хорошо, что они вместе».
И, судя по всему, они прекрасно понимают чувства друг друга. Очень показателен ответ Давыда на вопрос друга, «знает она, что ты собираешься на ней жениться?»:
«— Вероятно.
— Но ты ей ничего не открывал?
— Что тут открывать? Придёт время, скажу».
И, наверное, главное – сцена, когда Давыд защищает любимую, идя на открытый конфликт с дядей.
Перед этим мы видели переживания Раисы, посчитавшей Давыда погибшим. «Да что, батюшка, говорят, человек какой-то — и кто он, Господь его знает — тонуть стал, а она это видела. Ну перепугалась, что ли; пришла, однако… ничего; да как села на рундучок-с той самой поры вот и сидит, как истукан какой; хоть ты говори ей, хоть нет… Знать, ей тоже без языка быть», - расскажет старуха-соседка. А узнав о спасении любимого, бросится к нему, пренебрегая всеми запретами и правилами приличия. И будет удивительно нежная сцена: «Раиса вбежала в комнату, где лежал Давыд, и прямо бросилась ему на грудь.
— Ox… ox… Да… выдушко, — зазвенел её голос из-под рассыпанных её кудрей, — ох!
Сильно взмахнув руками, обнял её Давыд и приник к ней головою.
— Прости меня, сердце моё, — послышался и его голос. И оба словно замерли от радости».
И Давыд, едва пришедший в себя, сразу вступится за девушку, когда разгневанный дядя станет прогонять её: «Я её не оскорбляю, не ос… кор… бляю! а просто гоню её… А коли сия девица, забыв стыд и самую честь…» Может ли такое он снести? И «Давыд рванулся с постели»: «Не смейте позорить мою невесту, — закричал Давыд во всю голову, — мою будущую жену!», «Я не у вас позволения буду просить, — продолжал кричать Давыд, опираясь кулаками на край постели, — а у моего родного отца, который не сегодня-завтра сюда приехать должен! Он мне указ, а не вы; а что касается до моих лет, то нам с Раисой не к спеху… подождём, что вы там ни толкуйте…»
Конфликт разрядится благодаря приходу отца Раисы и раскаянию Порфирия Петровича, но не приходится сомневаться, что выгнать с позором девушку Давыд не дал бы.
Всё разрешится благополучно: вскоре возвращается отец Давыда. «В первую же ночь после приезда дяди Егора они оба — отец и сын — заперлись в отведённой ему комнате и долго беседовали вполголоса; на другое утро я заметил, что дядя как-то особенно ласково и доверчиво посматривал на своего сына: очень он им казался доволен».
На похоронах умершего в то же время Латкина происходит знакомство «дяди Егора» с девушкой: «по тому, как он с ней обращался, видно было, что Давыд ему уже говорил о ней. Она ему понравилась не хуже собственного сына: я это мог прочесть в Давыдовых глазах, когда он глядел на них обоих». А затем «дядя уехал и увёз с собою не только Давыда, но, к великому изумлению и даже негодованию всей нашей улицы, и Раису, и её сестричку…»
И приходится, дочитав рассказ, сожалеть лишь об одном: «Пять лет спустя [то есть в 1806 году] Давыд женился на своей Черногубке» (так называли Раису из-за родимого пятнышка на верхней губе). Слишком мало времени отпустила им судьба для счастья! Первоначально концовка их истории была ещё более горькой: «он не оставил детей — и Раиса недолго пережила его». Эта фраза была случайно пропущена, и пропуск понравился Тургеневу…
Испытание любовью Давыд выдержал, как выдержит и последнее испытание, погибнув за Родину.
Но есть в рассказе ещё моменты, о которых, я думаю, сто́ит поговорить.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
