БРОДЯЧИЕ СЮЖЕТЫ И ВЕЧНЫЕ ОБРАЗЫ
Из лекций С.В.Стахорского
Самсон и Далила — персонажи ветхозаветной Книги Судей. Могучий герой, библейский Геракл, Самсон сражается с филистимлянами, захватившими его родину, и истребляет их тысячами. Недюжинную силу ему дает назорейство — обет ритуальной чистоты, запрещающий пить вино и стричь волосы.
Виновницей гибели Самсона стала филистимлянка Далила: она его приворожила и выведала у него тайну могущества. Когда Самсон заснул, Далила остригла его волосы, и он был схвачен и ослеплен. Закованный в цепи, он поставлен крутить мельничные жернова. Чтобы насладиться унижением Самсона, филистимляне приводят его в зал, где собралось множество народа. Но его волосы уже немного отросли, и к нему вернулась часть былой силы: ее хватило, чтобы свалить колонны, поддерживающие свод. Рухнувшая крыша раздавила филистимлян, под руинами погибла Далила, погиб и Самсон.
Художники разных эпох изображали богатырские подвиги Самсона, перебившего ослиной челюстью сотни филистимлян; вырвавшего из земли запертые городские ворота Газы и на плечах дотащившего их до вершины горы; растерзавшего пасть льва, когда тот на него напал. Последняя тема воплощена в знаменитой статуе Большого каскада Петергофа (скульптор Михаил Козловский, 1801 год). Роковой любви и гибели Самсона посвящены оратория Генделя (1743 год) и опера Сен-Санса (1877 год).
Большинство произведений живописи воспроизводит момент, изложенный в 19-й строке 16-й главы Книги Судей: «И усыпила его Далила на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его». Картины изображают Самсона спящим на коленях Далилы: его поза выражает состояние покоя и умиротворения.
У Мантеньи, Хонтхорста, Маттиаса Стома, Рембрандта, а также в двух полотнах Лукаса Кранаха, волосы самолично остригает Далила; у Мороне, Рубенса, Яна Стена это делает слуга.
В картине Яна Ливенса Далила протягивает ножницы мужчине, но тот отказывается взять их в руки, и между ними происходит напряженный диалог взглядов.
Далила кисти Мороне, Мантеньи, Кранаха, Хонтхорста, по-видимому, в полной мере не осознает, что́ случится с Самсоном, когда волосы будут отрезаны. В полотнах Рубенса, Стома, Ливенса, Стена, Рембрандта она — его палач. У Рубенса, Стена и Рембрандта за ее действиями наблюдают стражники, готовые тотчас схватить Самсона.
В картине Рубенса местом действия служит роскошный интерьер, показанный с присущей фламандскому барокко изобретательностью. Художник применяет образные переклички: вьющиеся волосы троих персонажей, волнистые драпировки и мускулистое тело Самсона; его спина и шлейф Далилы, окрашенные в золотистые тона; похожие профили и наклон головы Далилы, старухи со свечой и статуи Венеры, расположенной в нише тыльной стены.
В отличие от Рубенса, Рембрандт помещает героев в пустое пространство, погруженное во мрак. Луч света падает на лицо Далилы, обернувшейся к двум вооруженным мужчинам, стоящим у нее за спиной.
Хонтхорст и Стом замечательно показывают, с какой осторожностью Далила отрезает пряди волос, придерживая их кончиками пальцев. Боясь разбудить спящего, она, кажется, не дышит. Чтобы передать крайнее напряжение момента, Хонтхорст и Стом используют контрасты светотени и затемненный фон — эффекты, почерпнутые у Караваджо.
В картине Макса Либермана волосы уже отрезаны: Далила подняла их на вытянутой руке. Это жест ее торжества. Отношение к героям библейского предания художник выказывает через пластику и цвет: Далила — белокожая изящная, с лебединой шеей и тонкими чертами лица; Самсон — смуглый мускулистый, у него красные руки, будто обагренные кровью.
Арест Самсона — фабула картины Ван Дейка. В центре композиции — плененный Самсон, которого связывают стражники. Он бросает тоскливый взгляд на Далилу, она же, судя по слезам в глазах и жесту левой руки, протянутой к Самсону, ему сочувствует. В нижнем углу слева собачка (традиционный символ верности) вцепилась в покрывало и как бы уличает Далилу в обмане. Собачка фигурирует в картине Стена, но там она стоит на задних лапках и виляет хвостом.
Не жалость, а страх и ужас владеют Далилой, наблюдающей муки Самсона в картине Рембрандта.
Поток света выхватывает лицо Самсона: стиснутые зубы, брызги крови из правого глаза, в который вонзился нож.
В кандалах, с лицом, залитым кровью, в повязке на пустых глазницах предстает Самсон в картине Ловиса Коринта. Над Самсоном, вращающим жернова, насмехаются филистимляне в картине Карла Блоха.
Ян Стен, изображая унижение Самсона, ставит его в центре большого зала, в окружении орущей и хохочущей толпы. Далила выказывает презрение к Самсону тем, что на его глазах позволяет ласкать свою грудь мужчине в алом берете.
В картине Иоганна Платцера и гравюре Гюстава Доре, названных «Месть Самсона», мы видим падающие своды и множество уцепившихся за них людей, летящих головой вниз.
Картина и гравюра иллюстрируют текст Книги Судей, в котором говорится, что на кровле собралось до трех тысяч мужчин и женщин, желающих поглядеть на пленника, и все они разбились, когда здание обрушилось.
Ренессансные и барочные живописцы не соблюдают историческую точность в вещах и одеждах. Они прибегают к травестии, наряжая библейских персонажей в платья своего времени и помещая их в интерьеры своей эпохи. Во всех картинах Самсона остригают ножницами с шарниром между лезвиями и ручками. Таких ножниц не было в ветхозаветные времена: их изобрели в эпоху Возрождения (считается, что Леонардо да Винчи).
Только Карл Блох и Ловис Коринт делают Самсона главным лицом, у остальных художников первенство принадлежит Далиле. Стоит отметить, что и в опере Сен-Санса образ Далилы написан ярче, объемнее, чем Самсон. Впрочем, композитор уравнял персонажей тем, что главная ария Далилы «Mon coeur s’ouvre à ta voix» заканчивается эффектной ферматой Самсона, а значит ему, а не ей, достаются аплодисменты публики.
Самый близкий к Далиле персонаж ренессансной и барочной живописи — Юдифь. Обе героини предвосхищают образ роковой, опасной женщины, распространенный с XVIII века в литературе и театре: Манон Леско (роман Прево, оперы Массне и Пуччини), Земфира (поэма Пушкина и опера Рахманинова), Настасья Филипповна и Грушенька (романы Достоевского), Кармен (новелла Мериме и опера Бизе), Кундри («Парсифаль» Вагнера), Нана (Золя), Саломея (драма Оскара Уайльда и опера Рихарда Штрауса), Лулу (пьеса Ведекинда и опера Альбана Берга).
Предание о волосах Самсона имеет параллели в мировом фольклоре. Сказки (индийские, кельтские, славянские) повествуют о колдуне, волшебная сила и жизнь которого заключены в некоем предмете, и его разыскивают и уничтожают жертвы колдуна. Такова русская сказка про Кощея Бессмертного: убить его можно, сломав иглу, запрятанную в яйце, а яйцо находится в утке, а утка — в зайце, а заяц — в сундуке, а сундук зарыт под дубом и т.д.
Библейское предание отличается тем, что симпатии читателя на стороне Самсона. Однако, как верно заметил Д.Д.Фрэзер, «если бы существовала филистимлянская версия рассказа о Самсоне и Далиле, то жертва и злодей поменялись бы в ней местами. Самсон бы фигурировал в качестве разбойника, без зазрения совести грабящего и убивающего беззащитных филистимлян, а Далила явилась бы невинной жертвой его зверского насилия, своей находчивостью и мужеством сумевшей одновременно отомстить за причиненное ей зло и освободить свой народ от жестоких набегов чудовища». Следует отметить, что библейская Юдифь хитростью и коварством не уступает Далиле, но убитый ею Олоферн — злодей, и мы радуемся его гибели, а Юдифь воспринимаем как героиню, спасшую страну от завоевателей.
Расширенный вариант статьи опубликован на сайте Библиотека Сергея Стахорского.
© Стахорский С.В.