Ссылка на другие части рассказа внизу страницы.
Рассказ | Потерянная страсть | Часть 6 |
Прозрение
Утро выдалось душным. Кондиционер в кабинете едва справлялся, от окон веяло жаром. На столе остывал нетронутый кофе – второй за утро, но взбодриться никак не получалось.
Вика ворвалась в кабинет без стука – идеальная укладка, безупречный макияж, но что-то неуловимо неправильное в лице. Запах дорогих духов смешивался с алкогольным шлейфом. Пила накануне.
– Ты к ней вернулся? – она с грохотом захлопнула дверь. За тонкой перегородкой испуганно охнула секретарша. – К этой клуше?
В приёмной повисла звенящая тишина. Даже принтер, кажется, перестал жужжать. Антон устало поднял глаза от монитора, где расплывались цифры:
– Давай не здесь.
– А где? – она почти кричала, и в этом крике прорывалось что-то истеричное, некрасивое. – У неё дома, среди детских соплей и игрушек? Где тебе, Антон Сергеевич, будет удобнее выслушать правду?
– Вика...
– Нет, ты послушай! – она упёрла руки в бока, и шёлковая блузка натянулась на груди. – Я на тебя поставила! Думаешь, мало было желающих? Директор автосалона, владелец сети ресторанов... Каждый второй готов был носить меня на руках! А я выбрала тебя! Думала, перспективный, с положением, можно вложиться...
– Вложиться? – он почувствовал, как к горлу подступает тошнота. В кабинете вдруг стало нечем дышать.
– А что такого? – она кокетливо повела плечом, но жест вышел фальшивым, как в плохом спектакле. – Я одарила тебя вниманием! Я! Которая могла выбирать! Отмыла, привила вкус... У тебя даже осанка изменилась! Был молодым безвкусным стариком, а стал человеком! И что в благодарность? Убежал к своей серой мыши! К её котлетам и компотам?
– Выбирай выражения, – он положил стиснутый кулак на стол, звякнула чашка с остывшим кофе. – Не смей так говорить о Наташе.
– А что, правда глаза колет? – она презрительно скривила губы, накрашенные помадой. Сколько же он купил ей этой косметики, этих тряпок, этих побрякушек... – Думаешь, я не видела, как ты скучаешь? Кашки, борщи! Тебе же только это и надо – чтобы носки стирали да в попу целовали! Настоящий мужик, ничего не скажешь!
В кабинете повисла тяжёлая тишина. За окном шумел проснувшийся город – сигналили машины, звенел трамвай, кто-то громко разговаривал по телефону. В приёмной надрывался телефон, но секретарша боялась войти.
– Антош, – вдруг сменила тон Вика, присаживаясь на край стола и закидывая ногу на ногу. Юбка-карандаш чуть задралась, обнажив колено. Когда-то от этого движения у него перехватывало дыхание. – Помнишь, как мы целовались за школой? В первый раз? У тебя ещё руки дрожали, и я смеялась... Ты был такой неловкий, такой милый...
– Помню, – он поморщился, чувствуя, как от её духов начинает болеть голова. – Только та девочка давно исчезла. А может, её и не было никогда.
– Тошенька, – она попыталась погладить его по щеке, но он отстранился. От ласкательного имени затошнило ещё сильнее. – Мы же любили друг друга! Первая любовь не ржавеет, помнишь?
– Ржавеет, – он встал, отходя к окну. – хорошо, что ты тогда уехала, и у нас не сложилось. Потому что я бы всё равно прозрел – рано или поздно.
– Что? – она задохнулась от возмущения, и на шее вздулась жилка.
– То, что ты всегда была такой. Холодной, расчётливой, пустой. Просто в шестнадцать это не так заметно. А сейчас... – он горько усмехнулся. – Я вижу тебя настоящую. Мне жаль тебя.
– Да как ты смеешь! – она вскочила, сметая со стола какие-то бумаги. – Я настоящая? А ты? Папочка года! Думаешь, твоя Наташка простит? Думаешь, дети забудут, как ты их бросил?
– Не простят, – он пожал плечами, глядя, как по стеклу ползёт муха. – Но я хотя бы попытаюсь всё исправить. А ты так и будешь искать, в кого бы "вложиться". Считать дивиденды с отношений. Только любовь не продаётся, Вика. Я это, наконец, понял.
– Ничтожество! – она схватила со стола тяжёлое хрустальное пресс-папье. – Я тебя из болота вытащила!
– Из какого болота, Вика? – он устало потёр переносицу. – Из семьи? Из дома, где меня любили? Спасибо, конечно, но я туда с удовольствием вернусь.
В солнечных лучах сверкали её фальшивые слёзы.
– Ты пожалеешь! – она трясла руками, и длинные ногти казались острыми когтями. На безымянном пальце поблёскивало колечко с бриллиантом – тоже его подарок. – Клянусь, ты пожалеешь! Я всем расскажу, какой ты...
– Какой? – он спокойно смотрел, как она беснуется. Блузка выбилась из юбки, колготки зацепились за угол стола. Где та отличница с косичками? – Человек, который совершил ошибку и нашёл в себе силы это признать?
– Просто жалкий неудачник! – она всхлипнула, размазывая тушь по щекам. – А я думала, ты особенный!
– Нельзя дважды войти в одну реку, Вика, – он грустно улыбнулся. – И в школьную любовь – тоже. Она умирает, когда мы взрослеем. Когда начинаем понимать, что любовь – это не только поцелуи украдкой, но ещё и ответственность.
Она не дослушала – резко развернулась и вылетела из кабинета, цокая каблуками-шпильками. А он смотрел в окно, на летний город, и думал о том, что наваждение наконец-то закончилось. Морок рассеялся. И как же легко вдруг стало дышать...
В кармане завибрировал телефон. СМС от Алисы: "Пап, ты сегодня придёшь? Только купи молока по дороге и булочек". И сердце наполнилось теплом, настоящим, живым, как смех его дочери и тихая улыбка Наташи.
Дорога к себе
На подоконнике в больничном коридоре в пыльной банке стояли ромашки – наверное, кто-то из больных принёс с прогулки.
Антон топтался у палаты, комкая в руках пакет с фруктами, где лежали Наташины любимые персики, жёлтые, с нежным пушком. Она всегда говорила, что в них живёт солнце.
– Заходите, Антон Сергеевич, – окликнула медсестра, гремя капельницами на посту. – Чего под дверью стоять?
За дверью слышались женские голоса, видимо, у жены была посетительница. Жена. В горле встал комок. Ещё несколько дней, и это слово потеряет смысл. Заявление на развод давно подано, скоро суд, который перечеркнёт пятнадцать лет жизни.
Наташа лежала у окна, бледная, осунувшаяся. Правая рука в гипсе, под глазами залегли тени. Тусклые волосы собраны в небрежный хвост. Такая родная и такая чужая теперь.
У кровати сидела Ольга Николаевна из банка, как всегда, в строгом костюме и с укоризненным взглядом:
– Я позже зайду, – она поднялась, расправляя юбку. – Выздоравливай, Наташенька. А вам, Антон Сергеевич, надо бы совесть иметь.
В палате повисла неловкая тишина. За окном чирикали воробьи, где-то в коридоре надрывно плакал ребёнок.
– Как дети? – Наташа говорила ровно, будто с посторонним. Только пальцы здоровой руки теребили край одеяла.
– Нормально… - Антон не знал, что ещё ответить. – Я карниз прибил…
Наташа рассеянно кивнула.
– Не волнуйся только, с детьми справлюсь как-нибудь.
– Справишься, – она усмехнулась с горечью и тихо добавила. – Раньше бы так, когда было нужно…
В её голосе было столько разочарования, что у Антона в груди зашевелилась тоска. Неужели ничего не вернуть?
Вечером он стоял посреди кухни, растерянно оглядываясь. Всё такое знакомое: цветастые занавески, кружка с отбитой ручкой, магнитики на холодильнике из всех мест, где они бывали вместе, и такое чужое теперь.
Где хранятся кастрюли? Как включается эта новая плита, купленная уже без него? Почему в холодильнике так пусто? Раньше там всегда была еда на неделю вперёд...
– Пап, там макароны в шкафчике, – Алиса прислонилась к дверному косяку. В руке телефон, но экран погашен. Наблюдает. – И фарш в морозилке. Мама всегда размораживает в микроволновке.
– Спасибо, лисёнок…
Макароны пригорели, потому что он засмотрелся на фотографии на холодильнике. Прошлогодний отпуск, все вместе на море... Котлеты вышли какими-то комками.
Димка вяло ковырялся в тарелке:
– А мама вкуснее делает...
– Я научусь, – пообещал Антон. – Обязательно.
Телефон звякнул сообщением. От Вики: "Ну и как тебе там, в гнилом болотце…"
Удалил не дочитав.
Через неделю Наташу выписали. Когда она переступила порог, в прихожей повисла неловкая тишина. С гипсом, похудевшая и уставшая, но… Красивая? Глаза, нежные плечи, волосы… Как давно он перестал замечать детали?
– Спать будешь в кабинете, – она произнесла это буднично, словно говоря о погоде. – Диван раскладывается.
Теперь они существовали под одной крышей как чужие люди: вежливые "доброе утро", дежурные вопросы о детях, случайные столкновения на кухне. Она старательно делала вид, что его не существует.
– Мам, папа научился котлеты жарить! – похвастался Димка за ужином. – Почти как ты!
– Молодец папа, – она помешала чай здоровой рукой и отвела глаза к окну. Это максимум реакции.
Ночами он лежал без сна на диване в кабинете, слушая тишину дома. За стеной - их спальня, пятнадцать лет общей жизни, погубленных в один момент. Можно ли склеить разбитую чашку? Как вернуть доверие?
А по вечерам, когда дети уже спали, он слышал, как она тихо плачет на кухне. И видел наутро припухшие глаза, и знал, что Наташа не спит, как и он.
В прихожей по-прежнему висела их свадебная фотография. Такие счастливые, такие влюблённые. Он в нелепом костюме по той моде, она в простеньком платье. Не было денег, зато была любовь. Когда всё пошло не так? Почему он пошёл за любовью на сторону, когда она всегда была рядом?
А время утекало как песок сквозь пальцы. Ещё немного, и они действительно станут чужими людьми. Просто родители общих детей. Бывшие муж и жена. И от слова "бывшие" холодело сердце.
Вика прислала последнее сообщение: "Адьёс! Счастья тебе в грязи!". А он смотрел на эти буквы и думал: да, счастлив. Даже сейчас, когда всё рушится.
Только как объяснить это Наташе? И есть ли у него ещё право просить о втором шансе?
Потерянная страсть
Декабрьский вечер укутал город снежной пеленой. Антон стоял у окна, вглядываясь в метель. Незнакомый чёрный "Мерседес" уже в третий раз за неделю привозил Наташу с работы, и от этого что-то обрывалось внутри.
Хлопнула дверца. Наташа, закутанная в белый пуховик, что-то сказала водителю, придерживая шарф, норовивший улететь. Её силуэт расплывался в снежной круговерти. Мужчина за рулём рассмеялся – Антон видел, как качнулась его голова. Потом фары мигнули на прощание, и машина растворилась в метели, оставив после себя тёмный след на свежем снегу.
Он отошёл от окна, когда в замке заскрежетал ключ. Развод оформлен давно, но они продолжали жить под одной крышей. Вроде как ради детей, временно, а на самом деле – потому что оба боялись сделать последний шаг.
– Мам, а кто этот дядя? – донёсся голос Алисы. В её тоне слышалось беспокойство.
– Просто коллега, солнышко, – голос Наташи звучал мягко, успокаивающе. – Подвёз, потому что метель. Вы уже ужинали? Так вкусно пахнет...
"Просто коллега". Всего два слова, а внутри всё сжимается. Теперь любой мужчина мог стать для неё "просто коллегой". Она свободна. В груди горело от ревности, но какое право он имеет ревновать? Ни после всего, что сделал.
Ночью Антон долго ворочался на диване в кабинете. Старые пружины немилосердно впивались в бок, но дело было не в них. В голове крутились непрошеные мысли: кто он, этот "просто коллега"? Холёный, успешный, на дорогой машине. Давно ли появился в её жизни? Нравится ли Наташе его общество? Антон всё окончательно потерял или ещё нет?
Утром он решился. Позвонил в цветочный салон. Когда-то у них с женой был код: белые розы означали "прости", красные – "люблю", розовые – "скучаю". Сколько букетов он переслал ей за пятнадцать лет? И когда перестал?
– Белые розы, – сказал он флористу. – Тридцать одну. И записку: "Поужинаем вместе? В семь, в 'Онегине'"
Место выбрал не случайно – здесь было их первое "взрослое" свидание, когда он получил первое повышение. Наташа тогда стеснялась дорогого ресторана, а он любовался её смущённой улыбкой...
Весь день он не находил себе места. Пил кофе чашку за чашкой, то и дело проверял телефон. Вдруг откажет? Вдруг посмеётся над его попыткой? Или того хуже – скажет, что у неё другие планы? С "просто коллегой"...
СМС пришла в четыре, когда он уже почти отчаялся: "Хорошо. Только не до поздна, дети одни".
– Алиска справится, – пробормотал он, разглядывая своё отражение в зеркале туалетной комнаты офиса. Когда успел так поседеть? Чёрт. Мандражирует, как мальчишка.
"Онегин" встретил их приглушённым светом свечей и звуками джаза. Официанты скользили между столиками почти бесшумно. Наташа не успела переодеться и пришла в платье, в котором была на работе. Но она в целом стала одеваться элегантнее, сменила причёску и будто вся… Посветлела.
– Спасибо за цветы, – она присела за столик, расправив салфетку на коленях. В этом жесте была какая-то трогательная неуверенность. – Давно мне никто не дарил розы. Тем более белые.
– Я помню, как подарил тебе первый букет, – он улыбнулся, чувствуя, как колотится сердце. – На втором свидании. Ты тогда преподавала в начальной школе, и я караулил тебя с цветами у входа...
– И весь класс потом дразнил меня “Наташка-ромашка”, – она тихонько рассмеялась, и от этого смеха в груди что-то расцвело. – А ты приходил встречать после уроков, как старшеклассник. В этом своём нелепом шарфе...
– Который ты сама мне связала!
– Криво и косо, – она покачала головой. – Я же только училась!
Официант принёс меню в кожаных папках. Выбирая вино, Антон вдруг поймал себя на мысли, что давно не волновался рядом с ней. Не замечал, как красиво блестят её глаза в свете свечей, как очаровательна прядка, выбившаяся из причёски. А ещё она так изящно держит бокал, без наигранности и кокетства, просто красиво.
– Помнишь наше первое свидание? – спросил он, когда принесли закуски. На белоснежной скатерти играли блики от свечи. – В том жутком кафе на Будённовском...
– Где таракан упал в мой салат? – она фыркнула, и в глазах мелькнули озорные искорки. – Конечно, помню! Ты так смутился, начал извиняться, предлагал бежать оттуда...
– А ты рассмеялась и сказала, что это примета к богатству.
– И мы потратили последние деньги на пиццу в забегаловке напротив. Ты отдал последнюю сотню...
– Зато потом гуляли до утра, – он подлил ей вина, любуясь, как отражаются огоньки в тёмно-рубиновой глубине. – Ты рассказывала о своих учениках, о мечтах…
– Поздно уже думать о мечтах, – она покачала головой. – Да и не до того теперь. После развода...
– Неправда, – он осторожно коснулся её руки, лежащей на столе. Кожа была прохладной, чуть шершавой – она всегда мёрзла и пользовалась простым детским кремом. – Никогда не поздно начать сначала.
Она не отдёрнула руку. Только посмотрела как-то странно. И он понял, что бывшая жена боится снова довериться ему. А может, не только ему, но и всем мужчинам.
Вечер летел незаметно. Они говорили о детях, о работе, о планах на Новый год... Как раньше. Он травил байки про коллег, она смеялась – легко, открыто, запрокидывая голову. Родное лицо было знакомым до каждой чёрточки, но таким удивительно прекрасным.
– Наташ, – он снова накрыл её ладонь своей, чувствуя, как покалывает кончики пальцев от этого прикосновения. – А помнишь, ты говорила, что не умеешь танцевать?
– Помню, – она настороженно посмотрела на него, закусив губу. – И что?
– А я учил тебя вальсу. Прямо у тебя в квартире, под старенький магнитофон. Ты всё время сбивалась со счёта.
Из колонок как раз зазвучало что-то медленное, приятное. Саксофон выводил тягучую мелодию, от которой щемило сердце.
– Потанцуем? – он встал, протягивая ей руку.
– Антон...
– Просто один танец, Наташ?
Она колебалась секунду, потом вложила свою ладонь в его. На безымянном пальце больше не было кольца, но след от него ещё оставался – белая полоска на загорелой коже.
В свете свечей её глаза казались огромными. От волос пахло зимой и парфюмом. Он осторожно привлёк её ближе, чувствуя, как гулко стучит сердце. Её сердце тоже билось быстро-быстро, он ощущал это сквозь тонкую ткань платья.
– Знаешь, – прошептал он ей на ухо, – я ведь тогда влюбился в твой смех. В то, как ты щуришься, когда улыбаешься, и как закусываешь губу, когда волнуешься. Во все мелочи, которые делают тебя тобой.
– Перестань, – она попыталась отстраниться, но он удержал. В глазах блеснули слёзы.
– Не перестану. Потому что я дурак, Наташ. Потому что гнался за миражом, призраком первой любви, а самое дорогое было рядом. Всегда было рядом. Просто я разучился это видеть.
Она молчала, но он чувствовал, как дрожат её пальцы в его ладони. Как часто и неровно бьётся сердце.
– Я не прошу прощения, – продолжал он тихо. – Просто хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя и всегда любил. Даже когда сам об этом забыл.
Музыка стихла. Они остановились, всё ещё держась за руки. В ресторане было тихо – казалось, весь мир замер, ожидая её ответа.
– Поехали домой? – спросил он, боясь услышать её ответ на свои слова.
Что делать, если она скажет, что уже поздно и всё кончено?
– Да, – она медленно подняла глаза, и в них плескалось что-то необъяснимое. – Только... Может, погуляем немного?
На улице всё так же кружилась метель, но на душе было тепло. И впервые за долгие месяцы в этом тепле чувствовалась надежда. Надежда на то, что иногда можно всё начать сначала. Даже когда кажется, что уже слишком поздно.
Эпилог.
Новый год всегда был их праздником. За пятнадцать лет брака сложились свои традиции: ёлка до потолка, самодельные игрушки, утка по бабушкиному рецепту... В этот раз всё было как прежде, только иначе.
Гирлянды перемигивались разноцветными огнями, отражаясь в окнах, за которыми кружил пушистый снег. На кухне скворчала утка, на столе красовался любимый Наташин салат с креветками. Димка с Алисой наряжали ёлку, привычно споря из-за каждой игрушки.
– Пап, смотри, нашёл твоего медведя! – Димка протянул старого стеклянного мишку с облупившейся позолотой. – Ты говорил, его ещё бабушка вешала. А помнишь, как я его разбил, когда маленький был? А ты склеил...
– Помню, сынок, – Антон погладил мальчика по голове. За эти месяцы тот вытянулся, в глазах появилась какая-то недетская серьёзность. Развод родителей заставил его повзрослеть раньше времени.
Наташа колдовала на кухне – в фартуке, с мукой на щеке. Он всё ещё спал в кабинете, но они часто проводили вечера вместе. Он приходил после работы, помогал детям с уроками, потом они всей семьёй ужинали, смотрели фильмы. Говорили о школе, о работе, о планах на будущее. Только о прошлом молчали. Эта тема всё ещё была слишком болезненной.
Антон видел, как постепенно оттаивает её сердце. Не навязывался, но всегда был рядом, когда нужен.
Он не задаривал её подарками, хотя попытался, но вышло нелепо. Эти бриллиантовые серьги, которые Наташа не приняла, дожидаются своего часа у него в ящике. Заглаживать вину будет по-другому. Маленькие знаки внимания бывшей жене: любимый кофе, редкая книга, билеты на спектакль. Забытое слово “ухаживания”.
До полуночи оставалось пять минут, когда он достал маленькую бархатную коробочку.
– Наташ...
Она замерла с бокалом в руке. В глазах мелькнуло что-то похожее на испуг.
– Выходи за меня. Снова. Давай начнём всё сначала.
– Папа делает маме предложение! – взвизгнула Алиса, подпрыгивая на месте. – Димка, глянь!
Наташа медленно поставила бокал. Подошла близко-близко, мягко коснулась губами его щеки и закрыла его ладонь с коробочкой:
– Не сейчас, милый.
Потом, когда дети уснули на диване в обнимку с подарками, они вышли на балкон. В небе догорали последние залпы фейерверков, с соседних этажей доносились обрывки праздничных песен. Город праздновал, а они стояли и молчали.
– Прости, – она куталась в его куртку, глядя в звёздное небо. – Но я не могу.
– Почему?
– Потому что здесь, – она прижала руку к груди, и голос дрогнул, – всё ещё болит. Когда ты ушёл тогда, меня будто проткнули ножом, и рана ещё кровоточит.
– Я подожду, – он осторожно обнял её за плечи, чувствуя, как она вздрагивает. – Сколько нужно, родная.
Она молчала, но не отстранялась, даря надежду.
Шли годы. Он делал ей предложение каждый Новый год. Без пафоса и показухи, просто доставал коробочку и спрашивал: "Выйдешь за меня?" Она неизменно качала головой, но с каждым разом в её глазах всё меньше было боли и всё больше тепла.
Жизнь текла своим чередом. Димка пошёл в школу, Алиса поступила в университет. Наташа перешла в частную школу директором.
Они вместе ездили с детьми на море, гуляли по набережной, ходили в кино. Он заезжал к ней на работу с розами – без повода просто потому, что знал, как она любит эти цветы. Не пытался торопить события, не давил. Просто любил – терпеливо, нежно, верно.
А спустя пять лет, когда куранты пробили полночь, она вдруг сама протянула ему маленький свёрток. Внутри лежало старое обручальное кольцо – то самое, которое она сняла в день развода.
– Знаешь, – сказала она тихо, – говорят, время лечит. И это правда. Особенно если рядом правильный "доктор".
– Это значит...
– Это значит "да", – она улыбнулась, и в глазах блеснули слёзы. – Если ты ещё не передумал ждать глупую упрямую женщину.
– Ждал бы всю жизнь, – он притянул её к себе.
Они поженились снова. Тихо расписались в ЗАГСЕ и устроили ужин в “Онегине”, только с детьми и самыми близкими. Она была в простом белом платье, как в первый раз. А он смотрел на неё и думал – какой же дурак был, что искал потерянную страсть в другой, когда она была рядом.
И хотя на безымянных пальцах у них обоих снова были кольца, он знал, что каждый день им придётся доказывать друг другу, что оба достойны второго шанса, и будут беречь их семью всю оставшуюся жизнь.
Конец
Закончилась история Антона и Наташи, если она вас тронула, ставьте лайки и делитесь ею с теми, кому тоже нужна надежда. И, конечно, подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить новый рассказ!