1952 год
Холодный ветер свистел у стен западного флигеля, когда Элеонора решительно переступила порог своей комнаты ранним утром. Блеклые лучи рассвета, пробивающиеся сквозь тяжёлые шторы, напоминали ей о том, что прошло всего несколько часов после её опасной вылазки в старое крыло дома. Там она обнаружила тайник с бумагами Элизабет, которые проливали свет на скрытую сторону жизни семьи Грэйсонов. Всю ночь Элеонора провела без сна, лихорадочно перечитывая эти хрупкие листы, пока дрожь не охватила каждую клетку её тела.
Она уже знала, что за её действиями внимательно следят некие люди внутри семьи, и понимала, что ставки поднялись выше, чем могла вообразить ранее. Те, кто убил Элизабет (или, по меньшей мере, замолчал правду о её гибели), теперь опасались, что их преступление всплывёт. Но Элеонора не могла отступить. Она чувствовала, что обязана довести дело до конца, даже если на кону её собственная жизнь.
Тревожные утренние вести
Стук в дверь прервал её раздумья. Приоткрыв, Элеонора увидела горничную Маргарет — ту самую, что недавно бормотала о тайнах дома, но боялась рассказать всё. Теперь же она выглядела бледной, запыхавшейся, словно пробежала всё здание в панике.
— Мисс Элеонора, — прошептала Маргарет, заглядывая в комнату, — простите, что беспокою, но… кажется, инспектор Роули опять здесь. Говорит, что у него появились вопросы. И… — она понизила голос до едва слышного шёпота, — он разговаривал с мистером Уоррингтоном и кем-то из приглашённых господ. Я думаю, они хотят закрыть расследование.
Сердце Элеоноры сжалось от предчувствия угрозы. События развивались стремительно: кто-то из родственников, видимо, решил повлиять на следствие, чтобы оно окончательно подтвердило «случайную смерть» Элизабет. Или, что ещё хуже, инспектору Роули могли приказать замять дело.
— Спасибо, Маргарет, — ответила Элеонора, стараясь сохранять спокойствие. — Я сейчас же спущусь. И… не говорите никому о том, что вы мне рассказали.
Горничная кивнула, ещё раз испуганно оглянувшись, и исчезла за дверью. Элеонора быстро умылась, переоделась в строгое, но практичное платье, прокрутив в голове, как ей держаться с инспектором. Как правило, Роули был серьёзен, но всё-таки казался ей человеком «с системой» — человек, который зависел от указаний сверху. «Если он и начнёт задавать вопросы, придётся быть осторожной», — решила она, стараясь не выдать бумаг Элизабет, которые прятались у неё в надёжном месте.
Собравшись, она вышла в коридор и направилась к лестнице. За окнами сумрак рассвета уступал место тусклому дневному свету — мрачноватый спектр, который подчёркивал тяжёлую атмосферу этого утра. По пути Элеонора заметила, что какие-то слуги возятся с уборкой, но их лица выглядели напряжёнными, а разговоры — шёпотными. Никто не хотел говорить громко, будто чувствовали приближение бури.
Разговор в гостиной
В гостиной, где обычно устраивали семейные чаепития, сейчас царила наигранная вежливость: дядя Уоррингтон сидел на диване, перелистывая газету, а инспектор Роули стоял у камина, формально изучая портреты на стенах. Когда Элеонора вошла, оба взгляда обратились к ней.
— Доброе утро, мисс Грэйсон, — сухо произнёс инспектор. — Прошу простить за визит в столь ранний час, но у меня появились некоторые вопросы по поводу… гибели вашей сестры.
Элеонора заметила, что дядя Уоррингтон скользнул по ней тяжёлым взглядом. Будто хотел сказать: «Следи за словами, племянница». Но она сделала вид, что не замечает.
— Доброе утро, инспектор, — ответила она ровным тоном. — Разумеется, спрашивайте.
Роули прочистил горло и приподнял бровь:
— Могу ли я узнать, что именно вы делали вчера вечером? Судя по словам некоторых слуг, вы уходили куда-то в западный флигель, хотя это помещение не используется.
Элеонора почувствовала, как внутри всё сжалось. Значит, кто-то уже донёс. В глубине души она догадывалась, что это мог быть дворецкий или другой слуга, который в сговоре с теми, кто скрывает правду. Но она старалась сохранять самообладание:
— Я… просто бродила по дому, не могла заснуть. Старые коридоры успокаивают нервы…
Инспектор хмыкнул:
— В столь поздний час? И вы не слышали ничего подозрительного? Может, какие-то шаги, голоса?
Она знала, что если признается в драке или побеге из флигеля, может вызвать подозрения. «Не время раскрывать карты», — стучало в голове. Вместо этого она натянуто улыбнулась:
— Нет, ничего особенного. Насколько мне известно, дом давно не ремонтировался, он скрипит повсюду.
— Хм, — протянул инспектор, взяв ручку и делая пометку в блокноте. — А вы, мистер Уоррингтон, не замечали чего-нибудь интересного?
Дядя убрал газету, приосанился:
— Знаете, инспектор, я в таком возрасте, что стараюсь рано ложиться, — произнёс он, как бы насмешливо косясь на Элеонору. — Не знаю, почему моя племянница ходит по заброшенным комнатам, но уверен, она не делает ничего противозаконного.
Роули кивнул и, переведя взгляд на Элеонору, негромко сказал:
— Понимаю. Просто я хочу быть уверен, что в особняке не происходит ничего опасного.
— Инспектор, — вмешалась наконец Элеонора, — если вы хотите закрыть расследование, скажите прямо. Но я уверена, что смерть Элизабет была… не столь простой, как говорят.
В комнате повисла напряжённая тишина. Дядя Уоррингтон, казалось, готов был взорваться от возмущения, но сдержался, лишь сжав губы. Инспектор усмехнулся кратко:
— Я не могу закрыть дело, мисс Грэйсон. Но я не могу и продолжать его вечно. Нужны доказательства. Вы такие нашли?
— Разумеется, нет, — холодно ответила она, бросив при этом взгляд на дядю: «Я не выдам тайну, которую спрятала».
— Вот видите, — инспектор пожал плечами. — Врачи подтвердили инфаркт, официально подтверждено отсутствие следов борьбы. Что ж, буду дальше пытаться собрать факты. Спасибо за уделённое время.
Он поклонился, намереваясь уходить. Уоррингтон хотел, видимо, что-то добавить, но передумал. Элеонора чуть склонила голову, позволяя инспектору выйти. Ей стало понятно: приход Роули — формальность. Он уже «получил инструкцию» сворачивать расследование. Значит, всё ляжет на её плечи.
Письма Элизабет: всё отчётливее
Когда мужчины скрылись, она закрыла за ними дверь гостиной и несколько секунд стояла, прислонившись к косяку, в глубоком раздумье. «Ну что ж, остаюсь одна. Но у меня есть те бумаги…» Нужно немедля ими заняться.
В течение дня она ненавязчиво избегала разговоров с дядей и прочими родственниками, делая вид, что её не интересуют их дела. Слуги шёпотом обсуждали, почему вдруг мисс Элеонора ведёт себя так отчуждённо, и не находили ответа. Но ближе к обеду ей удалось выкроить несколько часов одиночества в своей комнате, где она вынула те самые письма.
В одном из писем, по датам, видно, что Элизабет писала подруге или, возможно, любовному интересу: «…не могу больше молчать, они хотят взять деньги под залог имения, подделывают документы, а меня заставляют подписывать. Но я не позволю обманывать людей. Если я исчезну, знай, это не случайность». Эта фраза заставила сердце Элеоноры перевернуться. Вот она, прямая угроза, зафиксированная на бумаге.
В других письмах указывались некие суммы, переведённые через секретаря, и упоминалось имя доктора Ливингстона — того самого, кто подписал свидетельство о смерти. Похоже, он был втянут в финансовую схему или хотя бы получил деньги за «правильный диагноз». Чем больше Элеонора вчитывалась, тем явственнее виделась картина заговора, в котором главную роль играли долги и страх опозориться. Грэйсоны боялись банкротства и позора, а Элизабет хотела спасти честь семьи, разоблачив их махинации. И её убрали или заставили замолчать навсегда.
На некоторых листах, казалось, присутствовали следы слёз, размывших чернила. Возможно, Элизабет писала, плача от безысходности. «Дядя никогда не поймёт…» читалось где-то в углу. Или «Я обязана…». Страсть и боль мелькали между строк.
Элеонора чуть не расплакалась, представляя, как сестра одиноко боролась с этим злом. Но быстро совладала с эмоциями: плакать некогда, нужно действовать. «Найти бы подтверждение тому, что доктор и дядя в сговоре», — подумала она, — «или выяснить, кто тот мужчина в пальто, с кем сестра встречалась в ночь убийства».
Новое открытие в особняке
Припомнив слова таинственного незнакомца, с которым она пересекалась ночью в саду, Элеонора решила: может, в кабинете отца, уже умершего к тому времени, остались дополнительные документы. Ведь отец много лет вёл бухгалтерию поместья. Если там упоминаются имя доктора или подписи, у неё будут улики. Да и ключ оттуда она давно видела: отцовский кабинет был замкнут после его смерти, и никто толком не вторгался туда.
Ближе к вечеру, когда сумерки сгущались, а большинство домочадцев засели по своим покоям, Элеонора беззвучно прокралась в холл, заглянула в комод, где на крючке висела связка ключей. Один из них, она помнила, открывал кабинет отца на втором этаже. Вытащив его, она старалась не шуметь, ведь шаги по скрипучим полам могли привлечь внимание.
Затем, поднявшись на второй этаж, прошла по длинному коридору мимо портретов угрюмых предков. Добравшись до тяжёлой дубовой двери, прикинула, что никто сюда уже десятилетиями не входил. Замочная скважина оказалась немного ржавой, но ключ всё же провернулся со скрипом. Глуховатый звук раздался в тишине, но, кажется, никто не вышел. Элеонора толкнула дверь и вошла.
Кабинет отца предстал перед ней в полумраке: тяжёлые шкафы, завешанные пылью, кресло у камина, стопки книг на столе. Пахло старыми чернилами и сыростью. На стенах висели выцветшие географические карты, а в углу — массивный бюро с множеством ящиков.
Она зажгла маленькую настольную лампу (к счастью, электропроводка ещё работала), оглядевшись. Стопки бумаг, журналов, судебных отчётов, письма. Всё покрыто серым налётом времени. Скорее всего, никто сюда не заглядывал всерьёз, предпочитая держаться подальше от воспоминаний.
Первым делом она подошла к бюро, стала открывать ящички один за другим. Там находились разные документы: счета за хозяйственные нужды, письма от деловых партнёров. Пока ничего выдающегося. Но в одном из ящиков, запертом на ключ (который с трудом поддался), она обнаружила кожаную папку с пометкой «Личные бумаги».
Сердце ёкнуло. «То, что нужно». Раскрыла папку: внутри лежали контракты и долговые расписки. Имена, суммы, даты — всё чётко прописано. Оказывается, ещё за год до смерти Элизабет отцовские дела были в критическом состоянии, и большая часть имения висела на волоске. Но главной бомбой оказалось упоминание доктора Ливингстона, которому переводились деньги через третье лицо. Сводка выглядела так, будто кто-то платил доктору за некие «медицинские услуги» весьма завышенную сумму. «Возможно, чтобы он не проводил вскрытие или подписал нужный диагноз», — подумала Элеонора.
Руки задрожали от возмущения. Папка хранила письма, где отец писал кому-то из деловых знакомых: «Нам необходимо удержать наши владения, дядя Уоррингтон найдёт способ сговориться с доктором, дабы убедить всех, что здоровье Элизабет не позволяет ей распоряжаться наследством». То есть уже тогда планировали подорвать репутацию Элизабет, сделав её якобы недееспособной. «О господи…» — прошептала она. Значит, сестру могли подставить, объявить «безумной», а когда она вознамерилась раскрыть махинации, попросту убили.
Стало совсем тяжело дышать. Элеонора опустилась на стул, переваривая прочитанное. Перед глазами возник образ Элизабет, живой, улыбающейся, ещё ничего не подозревающей. А рядом — отец и дядя, ведущие закулисную игру, чтобы спасти фамилию и состояние. И результат этой игры — гибель самой юной и искренней наследницы.
Гнев и боль смешались воедино. «Нужно это вынести на свет», — постановила она мысленно. Прятать бумаги обратно не имело смысла: лучше спрятать их у себя, а потом найти способ передать кому-то, кто не боится. Но прежде чем она успела уложить всё в сумку, за дверью послышались шаги. Очевидно, кто-то пришёл проверить, что происходит в отцовском кабинете.
Стараясь не шуметь, она потушила настольную лампу, затаилась за большим шкафом. Шаги приблизились, дверь толкнули, но она заперта изнутри. Снаружи послышался знакомый голос — дворецкий, холодно бормотал: «Закрыто… Это уже подозрительно…» Потом ещё один голос, низкий: «Видимо, мисс Элеонора что-то ищет».
«Чёрт», — мысленно выругалась она, понимая, что оказалась в ловушке. Если они взломают дверь, ей придётся схватиться за стол в отчаянной попытке защитить бумаги. Но ломать дверь к кабинету покойного отца нелегко, может, они побоятся шума. Элеонора замерла, слушая, как один из них возится со связкой ключей, но потом кто-то сказал: «Надо позвать мистера Уоррингтона». И шаги удалились.
Поняв, что у неё есть минута, Элеонора быстренько сложила найденные бумаги и аккуратно сунула их за пояс под платье, прикрыв плащом. Затем погасила остатки света и, разыскав боковую дверцу (она вспомнила: в кабинете был чёрный ход, ведущий в узкий коридор), вышла в полутёмное пространство чулана, откуда коридор выводил на заднюю лестницу. Точно так же, как недавно во флигеле, ей повезло: узкий проход позволил уйти незамеченной.
Вновь выбравшись в коридоры дома, она перехватила стопку бумаг, ощущая, как ей не хватает воздуха, но радость охватывает душу: теперь у неё есть неопровержимое свидетельство. Не только дневник Элизабет, но и признанные отцом записи, косвенно подтверждающие, что смерть сестры была звеном в цепи заговоров. Она понимала, что держит в руках ключ к разоблачению.
Сговор в тени
Шмыгнув в свою комнату, Элеонора аккуратно спрятала бумаги под половицы, где сама сделала тайник (подобно тому, как она нашла письмо сестры). Потом быстро умылась, чтобы никто не заподозрил её нервного состояния. Едва она успела закрыть потайной люк, дверь распахнулась — без стука вошёл дядя Уоррингтон, взгляд мрачнее грозовой тучи.
— Что ты делала в кабинете отца? — выпалил он, не заботясь о вежливости.
Элеонора вскинула брови:
— С какой стати вы вламываетесь ко мне? Если это ещё один допрос — мне уже всё равно, что вы думаете.
Уоррингтон стиснул челюсть, бросая агрессивный взгляд по сторонам, словно пытаясь разглядеть бумаги. Но Элеонора была спокойна: уже всё спрятано.
— Видишь ли, племянница, — начал он чуть тише, стараясь придать голосу холодную сдержанность, — ты в последнее время слишком много суетишься. А я бы на твоём месте подумал о репутации семьи. Ты хочешь раздувать скандал? Придётся тогда взять на себя последствия.
Она фыркнула:
— Последствия уже настигли Элизабет, разве нет? Вы что, хотите и меня отправить вслед за ней?
Дядя нахмурился ещё сильнее, будто не ожидал такой прямоты. Но быстро овладел собой:
— Если бы ты просто слушала нас, тебе бы ничего не грозило. Семья защищает своих, если они не идут против неё. А ты идёшь.
Элеонора почувствовала, как леденящий ужас вползает под рёбра, но постаралась выглядеть уверенно:
— Какое у вас право говорить о защите? Неужели вы настолько боитесь правды, что хотите меня запугать?
На мгновение Уоррингтон потерял самообладание, злобно скрежетнул зубами:
— Не тебе рассуждать об этом. Держись подальше от старых бумаг. Они не для женских рук.
С этими словами он развернулся и бросил через плечо:
— Сегодня вечером в гостиной соберётся семейный совет. Хочу, чтобы ты пришла и услышала, чего мы ждём от тебя. И помни: лучше подчиниться.
Дверь хлопнула, оставив Элеонору в тяжёлом раздумье. «Значит, совет…» Она понимала, что это формальный повод заставить её замолчать, а может, и потребовать вернуть любые улики. «Но ведь я не отдам им ничего, — шептала она сама себе. — Пусть попробуют отнять».
Семейный совет
Весь день Элеонора ходила по дому, делая вид, будто занята обыденными делами, но внутри готовилась к возможной схватке. Несколько раз встречала виноватые взгляды слуг, видела, как кто-то из приезжих родственников о чём-то шептался у окна. Ливень принялся в обед, усиливая мрачность атмосферы. Никто не хотел встречаться взглядом с Элеонорой, будто её уже исключили из круга доверия.
К вечеру, по указанию дяди, всех проживающих в поместье пригласили в гостиную. Старая мебель, тяжёлые шторы и камин, в котором горел огонь, создавали величественный антураж, но напряжение в воздухе витало, будто грозовая туча. Несколько двоюродных тётушек, парочка дальней родни и сам Уоррингтон сидели полукругом, ожидая, пока Элеонора присоединится. Когда она вошла, взгляды устремились на неё с откровенной холодностью.
— Итак, — начал Уоррингтон, сглотнув. — Мы тут, чтобы обсудить наше будущее. После смерти Элизабет опорочена репутация семьи. Возникают непонятные сплетни, а мисс Элеонора, похоже, подогревает их…
— Простите, — перебила Элеонора жёстко, — не я их подогреваю. Сама смерть Элизабет вызывает подозрения. Может, вы лучше проясните это?
Тётушка Клиффорд вздохнула трагично:
— Элеонора, дорогая, как ты смеешь сомневаться в официальном заключении? Все говорят об инфаркте. Да, было много стрессов, Элизабет была расстроена…
— Вы хотите сказать, она сама себя убила стрессом? — горько усмехнулась Элеонора.
— Довольно! — прервал Уоррингтон, ударив кулаком по подлокотнику. — Мы не собираемся оправдываться перед тобой. Семья постановила закрыть эту тему. Не выносить сор из избы. Слишком много денег и судеб завязано на наших хозяйственных делах, нет нужды вызывать скандал.
— А что, если именно скандал спасёт честное имя Элизабет? — с вызовом спросила она.
Тётушки ахнули. Взгляд Уоррингтона потемнел:
— Элизабет уже не вернуть. Зато можем потерять всё, чего добивались поколения. Ты хочешь уничтожить род Грэйсонов? Ты хочешь, чтобы нас лишили земель, а слуги остались без работы?
— Что ж, если это цена за правду, я готова! — выпалила Элеонора. Голос её дрожал, но твёрдость звучала в каждом слове. — Знаю, вы порочили Элизабет, подделывали документы, а когда она хотела заявить, что всё неправда, её убили!
На миг в гостиной стало так тихо, что слышалось потрескивание дров в камине. Родственники, столпившиеся вокруг, смотрели на неё, кто с ужасом, кто с негодованием. Тётушка Клиффорд закрыла рот рукой, бормоча: «Невозможно…», а один из кузен вскочил:
— Гнусная клевета!
Уоррингтон, кряхтя, встал, подошёл ближе к Элеоноре. Его лицо горело гневом:
— Ты, глупое дитя, не понимаешь, во что лезешь. Мы спасали этот дом, спасали нашу фамилию. Элизабет была слишком упряма, и случилось то, что случилось. Но тебе лучше помолчать, иначе…
— Иначе что? — задохнулась Элеонора. — Меня тоже убьёте? Как в 1952 году, да?
В комнате послышался шум, несколько человек начали уговаривать её замолчать, кто-то пытался урезонить. Но уже было поздно. Слово «убийство» повисло в воздухе, обозначив, что она не просто так подозревает, а готова сражаться.
Несколько мгновений дядя Уоррингтон с ней молча мерился взглядами. Казалось, вот-вот он бросится на неё с кулаками. Но лишь процедил сквозь зубы:
— Убирайся из дома. Семья отрекается от тебя, если ты не согласна хранить молчание.
— С радостью, — выдохнула она, понимая, что и так здесь небезопасно. — Но знайте: я найду способ доказать правду. Вы не спрячете это дело навсегда.
Она повернулась и, не дожидаясь, пока её выведут, сама вышла из гостиной. За спиной раздались возмущённые крики, какие-то всхлипы. Но всё это уже не волновало Элеонору — она чувствовала, что внутренне разорвала путы страха.
Собираясь в дорогу
В своей комнате она быстро собрала несколько сумок, стараясь не брать ничего из фамильного имущества: лишь одежду, документы, спрятанные бумаги Элизабет и дяди. Ей помогла горничная Маргарет, которая тихо сказала: «Мисс, вы делаете правильно. Спасайтесь. Здесь всё прогнило».
Элеонора решила, что поедет в отель в ближайший городок, а оттуда попытается связаться с инспектором Роули или же с влиятельными знакомыми, которым можно доверять. Возможно, найдёт союзников, готовых придать делу огласку. Да, это будет жёсткая битва против собственной семьи, но что же делать?
Покидая особняк, она ощутила резкий приступ ностальгии: ведь здесь выросла, здесь когда-то смеялась с сестрой. Но теперь эти стены стали для неё чужими, пропитанными ложью и кровью. Подъездная аллея показалась бесконечной, а дождь вновь шуршал по старым деревьям, словно шепча на прощание.
У крыльца стоял лишь один слуга, молча глядя ей вслед. Остальные не вышли провожать — боялись или не хотели ввязываться. Никто из родни тоже не вышел: все понимали, что это не простая ссора, а окончательный разрыв. «Хорошо, — горько подумала Элеонора, — пускай. Неужели вы так озабочены лишь своими богатствами и не жалеете ни о смерти Элизабет, ни обо мне?»
Прощальные шаги
Она села в одну из старых машин, взяла ключи (хранились при конюшне), завела двигатель. Дворецкий и парочка слуг прошли мимо, но никто не пытался остановить. Может, дядя Уоррингтон уже успел приказать не мешать ей уехать. Или им проще выжить её из дома, чем конфликтовать дальше на глазах у слуг.
Выехав с поместья, она почувствовала смешанное чувство — боль, вызванную предательством семьи, и облегчение, что вырвалась. Где-то внутри жила ещё надежда: возможно, как только она найдёт союзников, вернётся с полицией и раскопает все комнатушки, найдёт новые улики. Или даже встретит тех, кто подтвердит, что Элизабет погибла не своей смертью.
Пока машина дребезжала по просёлочной дороге, Элеонора глядела в зеркало: а вдруг кто-то преследует? Нет, вроде никого. Небо всё ещё серело, день не обещал ни лучика солнца. Громыхал отдалённый раскат грома. Она направлялась к ближайшей деревне, где надеялась переночевать в крошечной гостинице. В голове уже вырисовывался план: утром позвонить инспектору, потом, может быть, обратиться в пресса.
«Элизабет, сестрёнка, я сделаю всё, чтобы твоя смерть не осталась забыта», — шептала она, будто получая внутренний ответ, что идёт по верному пути. Мир вокруг, утопая в осенней дождливой дымке, замер, глядя, как она борется против тени собственной фамилии. Казалось, дух убитой сестры где-то рядом, молча сопровождает её, подбадривая: «Не останавливайся».
Дорога продолжалась, и леса сменялись полями. Обрывки мыслей пульсировали: «Как достучаться до мира? Как доказать, что документы настоящие? Где найти того, кто не побоится их обнародовать?» Но внутри жила свирепая решимость. Она ощущала, что этот день станет ключевым шагом, обозначив поворот в её жизни.
«Даже если придётся всё потерять, я сделаю то, что должна», — решила она. И в этот миг осознала, что больше не просто та робкая наследница из семьи Грэйсонов, а сильная женщина, готовая стоять за правду. Так маски, скрывавшие подлость и трусость, начинают спадать одна за другой, а на сцену выходит истина — хоть и через боль и потери.
А в старом доме, вероятно, осталось ещё много загадок и тайн, но теперь уже никто не сможет заткнуть рот тем, кто хочет рассказать о преступлении прошлого. И пусть убийцы (или их наследники) опасаются: Элеонора ступила на путь возмездия, и скоро, очень скоро, их мир содрогнётся от всплывших разоблачений.
Так завершался для неё день, полный драматического разрыва с семьёй и ухода в неизвестность. Но впереди предстояла долгая битва, и Элеонора была готова идти до конца, чтобы свет истины наконец прорезал густую темень, окутавшую смерть Элизабет.
